Дэни только молча кивнул. Они могли через кожу чувствовать друг в друге бурление эмоций, и это Дэни безумно нравилось. Как всегда веселило то, что попавшись на первое впечатление, многие люди считали, что у Чарльза так себе с эмоциями, как у всех "умников". Глупые-глупые люди, игнорирующие очевидное, выходящее за рамки шаблона.
Он приусил нижнюю губу брата, ухмыльнувшись, и подался назад, выходя почти полностью - вынужденная необходимость, если хочешь задрать чьи-то ноги в воздух, чтобы всем своим телом поддать инерции движению. Заодно ему стало гораздо удобнее опираться на колени и голени. И конечно же гораздо удобнее врезаться членом в задницу Чарльза с непристойными шлепками, оставляя на ногах синяки от пальцев.
Спасало только то, что сейчас холодно, да и летом Чарли никогда не ходил в шортах, иначе можно было бы много интересного прочитать на нежной светлой коже о жизни самого неординарного ботаника в мире.
По лицу Чарльза можно было бы сказать, что он одновременно пил амброзию и жарился в аду - полнейший микс выражений, но изгибающееся от каждого спазма удовольствия тело не давало соврать. Дэни нырнул вниз, чтобы слизнуть пару капелек пота с шеи брата, выдаыхая стоны тому в кожу. В его голове крутилось так много эпитетов в адрес брата, но они не выходили наружу. К счастью. Еще не хватало засмущать его совсем, как в первый день рождения в универе.
- Хочешь глубже? - выпали вместо комплиментов слова, как будто было недостаточно того, что он сгибал сейчас брата пополам, неистово толкаясь внутрь, почти каждый раз проходясь по нужной точке.

А Дэни, как хороший брат, всегда делал то, что хотел Чарльз (кроме учебы и не попадания в неприятности, конечно) - и делал это с удовольствием. Хотя и было очень трудно хоть на пару секунд оторваться от губ Чарли и сложно было даже несколько секунд провести вне любимого тела, но Дэни идет на такие жертвы ради того, чтобы перевернуть брата на живот и на всякий случай добавить еще немного смазки, прежде чем снова скользнуть внутрь и остановиться, чтобы пройтись поцелуями-укусами по позвоночнику, приласкать ладонями бока, ими же направляя задницу брата вверх и чуть сжимая пальцами одной руки крепкий, горячий стояк.
Чарльз иногда бывал так похож на ожившую статую Микеланджело, настолько живую, каким подчас не бывает и настоящий человек. Можно было увидеть доподлинно каждую стадию того, как снова расслабляются в новой позе плечи, и как подрагивают поясница и живот в нетерпении, потому что невыносимо было быть застывшими, когда каждая клеточка вопила о движении.
Уже в первый раз, на пробу, Дэни толкнулся сильно и глубоко, ощущая, как выбивает дыхание, но не дал себе возможности затормозить, сразу дернувшись назад и снвоа вперед, ускоряясь, благо большое количество смазки позволяло. Теперь все, что из него сыпалось - короткие громкие стоны и безадресные ругательства, возносившие хвалу процессу.
Одеяло и простыни под ними сбились, и Чарльз отчаянно вцеплялся в них. Та часть его лица, которая была видна Дэни, настолько была погружена в экстаз, что в груди младшего становилось тесно, а бедра сами вдавливались до упора в бедра брата, будто пытались стереть любые швы между ними.

Пот стекал с него градом по пылающей коже, соприкасающейся с такой же горящей кожей брата. Как картина, они двигались, словно насажанные на единую линию движения, и движения их становились все жестче, короче и быстрее. Внутренности прошивало насквозь от резкого удовольствия, и стоны и вскрики распростерлись над ними единым полотном практически без зазоров в нем, и как и в полотне, нельзя было толком различить слов, даже если они проскальзывали.
Сегодняшний день был странным и насыщенным, и вместе с возбуждением, все эмоции, пережитые за сегодня, оседали в яйцах, наполняли низ живота томительным свинцом, готовым свалиться на их головы, словно свинцовое небо. Свинцовое небо, в котором притаился их финальный шторм.
перед глазами плясало золото, словно в том очень дорогом шампанском, которое так любят толстосумы, явно обозначая приближение конца их экстаза, в котором они купались. Их ритм начал распадаться, но Дэни не давал Чарльзу сильной хваткой оттянуть почти непереносимое удовольствие.
Собственное имя для Дэни - всегда триггер. А может просто он действительно телепатически чувствует, когда Чарльз разражается оргазмом. Собственный вулкан, собравшийся внутри, излился наружу лавой спермы и гейзером эмоций. Он издал немного задушенный вскрик, вцепляясь в бедра брата и делая еще по инерции несколько толчков, выдаивая себя до последней капли.
Взгляд застило розово-золотистой пеленой, через которую все, что он мог видеть - только Чарли, барахтающийся на волнах оргазма, как и он сам. И оба они были накрыты куполом всего того, что излилось из них двоих вместе со спермой и теперь окутывало, словно облако, отодвигая на второй план весь мир вокруг.
Дэни тоже упал на четвереньки, накрывая собой Чарльза, почти прижимаясь к нему и тяжело дыша.  Он уже обмяк и выпал из задницы, но остался покоиться меж ягодиц, целуя, а затем чуть прикусывая загривок брата меж лопаток. Словно солнечная батарея, сейчас он впитывал всем собой все то, что излучал Чарли,:тепло, эмоции, вдохи и выдохи, почти неслышные постанывания, нежность и запах, легкую дрожь уставших мышц.
Он легонько огладил коленкой бедро брата, напоминая о своем присуствии, а затем завалился набок, утягивая Чарльза за собой в качестве маленькой ложки. У него пока даже не было сил, чтобы потянуться за салфетками, поэтому он пальцем собирал собственную сперму, без всякого зазрения совести вытирая ее о пододеяльник, который все равно придется стирать. После того, как он, конечно же, перенесет сегодняшний марафон.
- Господи... Как же охуенно... Боже, я так тебя люблю... - он уткнулся носом за ухо брата, обнимая его одной рукой и поглаживая кончиками пальцев живот.