– Вода, таблетки, хорошо я понял. – Немного рассеянно отвечаю я и поднимаюсь с кровати, отправляюсь обратно на кухню что бы добыть все необходимое. Поднимаю с пола рюкзак и, поставив на стол, расстегиваю молнию. Поначалу действительно ищу упаковку с таблетками, но потом любопытство берет свое и, я внимательно начинаю рассматривать вещи, которые лежат в рюкзаке. В общем-то, ничего необычного: пара тетрадок и какой-то учебник, шоколадный батончик, фантики и монеты. Однако одна вещь все же привлекает мое внимание – журнал «playboy». Беру его в руки и быстро пролистываю, чуть улыбаясь своим мыслям. Думаю о том, что это вполне нормально в его возрасте, хотя мои журналы были иного содержания, и я никогда не таскал свои журналы вот так в рюкзаке, нет они хранились в надежном тайнике в моей комнате, под половицей под комодом. Убираю «находку» обратно в рюкзак и беру вместо нее, упаковку с таблетками, после чего наливаю в стакан воды из кувшина и возвращаюсь к Найлу, только кажется, я уже опоздал. Харди мирно спал, почти с головой укрывшись одеялом.
Ставлю воду и таблетки рядом с кроватью, чтобы если он проснется, это было под рукой, после беру его куртку и обувь и несу в прихожую, попутно проверяю, закрыта ли входная дверь. Поднимаю биту, лежащую на полу, и ставлю к стене, хмурюсь и думаю, о том, что завтра нужно будет выкинуть её к чертям.
Закончив со всеми делами, бреду к кровати, хотя вряд ли я сегодня смогу уснуть, после такого-то. Беру книгу и ложусь на вторую половину кровати, стараясь сделать это как можно осторожнее, чтобы не разбудить парня. Старательно пытаюсь погрузиться в мир чтения, но собственные мысли, то и дело отвлекают меня. Время тянется медленно, постепенно мои веки начинают тяжелеть, в какой-то момент я уже не могу этому сопротивляться и сам того не замечая погружаюсь в царство Морфея.
***
Время близится к рассвету, а я в очередной раз так и не сомкнул глаз. Чувствую, как кровать вибрирует, когда Найл переворачивается на другой бок и перевожу свой взгляд с книги на него, полусонный он трет глаза и смотрит на меня в ответ. И я уже собираюсь нарушить тишину, спросить, как он себя чувствует, но  Найл делает это первым.
– Привет. – Он улыбается уголками губ, и щурится от первых лучей солнца, что пробиваются через окно, его глаза приобретают чуть золотистый оттенок в таком свете, и я невольно любуюсь им.
– Как ты себя чувствуешь? –  Мой голос немного сел от долгого молчания. Не дожидаясь ответа, пытаюсь сам определить его самочувствие. Он кажется немного бледным и измученным, хотя это неудивительно учитывая все, что ему пришлось пережить в последнее время.
– Лучше. – Отвечает Харди, и я киваю ему в ответ.
– Это хорошо. – Откладываю книгу в сторону и начинаю подниматься с кровати, нужно собираться на работу.
– Подожди. – Его пальцы смыкаются на моем запястье, и я вновь обращаю на него свой взгляд, чуть хмурюсь, потому что не понимаю, чего он хочет. Найл тем временем приподнимается и садится на кровати, лопочет что-то о вчерашнем вечере, а потом, как-то незаметно приблизившись, целует меня в губы. Это происходит настолько быстро, что не понимаю как это вышло, мои брови взмывают вверх, глаза широко распахнуты, в голове нет ни единой мысли.  Осторожно беру его за плечи и отстраняюсь, разрывая поцелуй. Внимательно смотрю на Найла, словно пытаясь разобрать его на части, расщепить на молекулы, что бы понять, что твориться в его голове.  Я должен что-то сказать и одна часть меня, даже порывается воскликнуть «какого черта?», но вместо этого я наклоняюсь к его лицу, жадно прильнув к его губам  новым поцелуем. Одна рука медленно скользит от его плеча по шее к затылку, позволяя пальцам забраться в волосы, второй обнимаю его за пояс, и подминаю под себя, укладывая обратно на кровать. Пальцы ползут под полу его толстовки и касаются кожи, гладкой и горячей. Он такой юный и свежий, сложно создан для того чтобы с ним целоваться. Ощущения накатывают постепенно волнами, теплота внизу живота растет, и тело словно перерождается. Разрываю поцелуй, чуть приподнимаюсь и стягиваю с себя футболку, а потом вновь склоняюсь  к его губам, целуя сначала мягко, а потом все более настойчиво. Это безумие, но оно мне нравится.
***
Я просыпаюсь практически мгновенно, словно выныриваю на поверхность из-под воды, нет, я даже не просыпаюсь,  просто резко распахиваю глаза.  Мой  мозг судорожно пытается оцифровать реальность, но мое тело не готово так же быстро отреагировать на пробуждение, поэтому я не спешу подниматься с кровати, а спустя несколько мгновений понимаю, что даже если бы хотел не смог бы этого сделать. Я чувствую тяжесть на своем плече и груди и чувствую под своими пальцами теплоту и гладкость кожи. Не вполне понимая, что происходит, я, стараясь не шевелиться, осматриваюсь.  И все постепенно начинает вставать на свои места или нет. Нет, это совсем даже наоборот создает еще больше вопросов. Может быть, я все еще сплю? Первое что проносится в моей голове, но следом появляются и другие мысли. Что если все это не сон и то, что я считал сном, тоже им не было. Ведь если быть предельно честным с самим собой тот сон был настолько реалистичным, что я до сих пор чувствую те прикосновения и поцелуй на своих губах. Убирая руку, которая мирно покоилась на оголившемся боку Найла, я, невольно прикасаясь пальцами к своим губам и, прикрываю глаза. Нет, это не могло быть по-настоящему. Или? Я не уверен. Я не могу сказать, что реально или, чтобы мне хотелось, чтобы было реальностью.
Вновь открывая глаза, я какое-то время изучаю спящего Найла, его голова лежит на моем плече, а ладонь чуть сжатая в кулак на моей груди. Я чувствую его дыхание на своей коже, и все это вместе заставляет меня, чуть ли не выть по-волчьи. Потому что я не могу не признать, что мне это нравится, нет, не так, мне это очень нравится, очень. Мои пальцы тянутся к его щеке, но я удерживаю их на расстоянии, чтобы случайно не разбудить его. Голос разума напоминает мне о том, что я должен держать себя в руках. О том, что он еще мальчик и жизнь и так не слишком-то его балует, куда тут еще мне-то со своими фантазиями и желаниями. Пальцы сжимаются в кулак, и я убираю руку от его лица, спускаясь ниже и поправляя задравшуюся толстовку Харди, тем самым прикрывая место, где еще совсем недавно покоилась моя ладонь. От моих глаз не укрываются синяки на его коже, и я думаю, о том, что найду этих ублюдков и сделаю с ними то же самое, а может что-то и хуже. Наверное, мы с Ремо все же не такие уж и разные.
Стараясь производить как можно меньше движений, чтобы не потревожить спящего Найла я  поворачиваю голову в сторону прикроватной тумбочки и смотрю на время, понимая, что как бы мне не хотелось остаться в кровати, нужно вставать и собираться на работу.
Я начинаю вставать медленно, пытаясь по возможности аккуратно переложить голову Найла со своего плеча на подушку, но парень облегчает мне задачу, когда переворачивается на другой бок и высвобождает меня из «плена». Быстро поднимаюсь с кровати и иду в ванную, чувствую, как моя кожа пылает, а ткань футболки липнет к спине. Мне нужен душ. Ледяной. Срочно.
Стягиваю с себя футболку, и кидаю её в корзину с грязным бельем, откручиваю кран и ополаскиваю лицо прохладной водой. Пока чищу зубы, расстегиваю наручные часы и, снимая, откладываю сторону на столешницу рядом с раковиной. Сплевываю пасту, полощу рот и вновь сплевываю. Ставлю зубную щетку в стакан, попутно выдвигая один из ящиков, в поисках новой, думая о том, что Найл тоже, наверное, захочет умыться. Не распечатывая упаковку, ставлю её в стакан рядом с моей. Вновь ощущаю то странное чувство что испытывал вчера, когда помогал Харди разуться. Закрываю кран, и тяну за один конец шнурка, что удерживает  пижамные штаны на моем теле.
Захожу в душевую кабину и включаю холодную воду, мне не помешает немного отрезвить свой рассудок, да и сбросить напряжение с некоторых частей своего тела. Только, кажется, это не помогает, холодный душ меня не тушит, я и в воде горю. Стою, под водой пока мышцы не начинает сводить от холода. Выхожу из душа и не вытираясь, обматываю большое полотенце вокруг пояса. Чувствую, как капли воды стекают по плечам и спине, капают с волос на пол. Беру расческу и зачесываю волосы назад, становясь похожим на типичного представителя своего семейства. Чуть хмурюсь своему отражению в зеркале, а потом возвращаюсь в спальню.
Харди все еще спит, подхожу к кровати и чуть касаюсь его плеча.
–  Найл, просыпайся, пора вставать…

сухо. четыре буквы. с у х о. два слияния, как бы сказал любой учитель. согласная с гласным образуют слог, который будет звучать. согласная с гласным - прелестная история, но только не для ким чунмена. у него, кстати, есть все - есть семья, есть работа, есть чжебом. пусть не тот, что был раньше, но он есть. и чунмен не имеет права жаловаться, но он все равно жалуется, потому что это - больно. потому что его всегда растили тем, кто должен быть "самым-самым", а в итоге вырастили того, кто медленно умирает день за днем. вырастили того, кто при жизни оказывается трупом. у сахо внутри пересохшие моря и океаны, которые не наполнить заново водой. у сухо внутри тонны не пролитых слез и чего-то еще. того, что мешает нормально вздохнуть полной грудью. и сухо мирится каждый раз с тем, что его отражение в зеркале лишь кривится - сухо разучился улыбаться черт_знает_сколько времени назад. у сухо внутри - непроходимые пустыни, да вот только не сахара - прозаичнее. у него внутри льды, которые сталкиваются друг с другом и рождают новые льды. и чунмену даже не холодно - ему мерзко. от себя, от семьи, но только не от чжебома. почему-то не от него, но от всех.

совсем нет, тихо в ответ. чунмен боится своего голоса, смотрит куда-то в сторону, потому что смотреть на чжебома после таких слов - не получается. он думает о том, что ему нравится разрушать чужие жизни и судьбы. и как только чунмен думает "прекращай" - все повторяется снова и снова. просто сухо такой. просто у него внутри высохло все, что может быть и это - хуево, если честно. просто у сухо внутри рвутся все нити скоплений звезд. время у чунмена убегает сквозь пальцы бусинками с бус матери, которые он неосторожно порвал. сухо рвет себя на части, но слушает голос чжебома. ему не страшно, почему-то. и он усмехается, смотря в небо невидящим взглядом, говоря слова, что убивают изнутри - разве ты чувствуешь что-то ко мне? и что-то внутри перещелкивает, становится на свои места - машины плавать не умеют. он смотрит на то, как чжебом старается уйти в воду и тихо усмехается - море забирает всех.

в какой-то момент чунмен думает, что они с чжебомом перевязаны какой-то нитью, что ли. потому что чжебом плюется так же, как и сухо. только вот слова первого больными стрелами заседают между ребер. и чунмен думает, что их связь - крепка, хоть и выстроена только на зависимости одного и слепой попытки любви второго. чунмену от этого, если честно, выть волком хочется, потому что так нельзя, но ничего не сделать. да и сухо устал рыпаться. чунмен думает о том, что они с чжебомом связаны, потому что тот похож на небесный щит и, наверное, с легкостью мог бы указать на персея. а еще у них есть восемьдесят восемь созвездий, о которых он как-то рассказывает, а потом говорит о том, что есть еще дыры, планеты и другие миры. и сухо помнит, как говорил это в полубреду, когда болел. люди - слишком слабые создания. и я слишком слаб набатом в голове и горечью на языке.

море всегда забирает всех, кто мне дорог - маленькая слабость, маленькое "открытие" для обоих, потому что сухо никогда не говорил в контексте того, что чжебом для него - дорог. не просто машина, не просто отголосок того_самого_има. что чжебом для него - особенный. он никогда такого не говорил, но сейчас сказал. и это - страшно и обидно. потому что чжебом говорит то, что ранит. он говорит правду, а правде и слова не нужны - ей достаточно быть истиной. я хотел, - и отговариваться смысла нет, потому что каждое слово имя сидит где-то в сердце и кровоточит там, вырезая одно-единственное клеймо у него на сердце. и чунмен усмехается - машины не болеют, вот в чем их преимущество. а еще почему-то у чунмена растет волнение. он думает, что оно иррациональное. я хотел приехать сюда, что бы забыть и чунмен сдается. вывешивает белые флаги и на корточки садится, что бы просто написать несколько иероглифов, которые бы ничего не значили. - знаешь, кассиопея состоит из пяти звезд. я бы называл тебя своей кассиопеей. и сухо усмехается самым уголком губ, стирая иероглиф. рядом шумит вода, бьет прибой, а его замки на песке разлетаются вдребезги лишь из-за того, что он - дурак. я хотел отпустить это все. попытаться. простая правда, которая звучит глупо. чжебом стоит по щиколотку в воде. он, должно быть, замерз. и сухо улыбается грустно. - сам себя ненавижу - ты прав и от чунмена звучит это как приговор. он боится сказать "я тоже не могу без тебя", потому что море опять все заберет. потому что прости, чжебом и он на мгновение отворачивается. ему больно. а такое надо пережить в одиночестве.

чунмен думает о том, что этот день он запомнил навсегда. навсегда запомнил то, как ему сказали о смерти. навсегда запомнил похороны и навсегда запомнил глаза чжебома. потому что когда ты только появился - ты смотрел так, что мне захотелось тебя любить, подарить тебе все, что только могу и чуть позже, через пару десятков вдохов и гораздо тише, но что бы ветер донес потому что ты был не он. потому что ты лишь выглядел, как он. потому что каждый из вас - идеален. и ты - не исключение и потом, пожимая плечами и сдерживая нервный смешок потому что ты - это ты, чжебом.

машины не умеют плавать. чунмен думает об этом не мгновение и не два. чунмен думает об это гораздо дольше, но стоит он еще в чертовом почти_костюме и туфлях, тогда как чжебом, кажется, готов утонуть. и чунмен думает о том, что он боится его потерять. боится его просто так отпустить в пучину, что смывает все на своем пути своим величием. чунмен думает об этом и ему становится с т р а ш н о. и ему страшно не от того, что мертвые не возвращаются, не от того, что его могут похоронить под чугунными плитами - ему страшно потерять чжебома. чертового им чжебома, который под кожу разрядом в триста двадцать, а то и больше. при таком не живут. но и чунмен давно не жив.

чунмену хочется нырнуть в чертову морскую гладь и утонуть, выпустив последние пузырьки воздуха. чунчену хочется просто сдохнуть, но внутри предстают картины того, как в пучины сбрасывается чжебом и его поглощает чертова пучина. и чунмен неосознанно даже разворачивается и срывается с места. это происходит все так быстро, так неожиданно, что из легких выкачивается весь воздух. и чунмен не думает о том, что он в одежде - он просто бросается к чжебому - стремительно, словно его из лука выпустили. у него даже нет времени обдумать все то, что происходит, пока не говорит останься и пока не обнимет крепко, едва ли не до хруста ребер, если такое возможно у этой машины. чунмен обнимает чжебома отчаянно, обнимает его так, как обнимают только любимых людей, потому что где-то под коркой чжебом_который_сейчас давно заменил мертвого чжебома. и чунмен утыкается тому между лопаток. чунмен думает о том, он промокает, а погода совсем не теплая. он думает о том, что ему холодно, но упрямо твердит лишь пожалуйста, останься ведь я не могу без тебя и это в исполнении чунмена гораздо лучше всякого признания и обещания миров в подарок. это гораздо лучше всякого дерьма вокруг, которым он пропитан.

чунмен идеален во всем, кроме любви.
чжебом является его отрадой и его смертью, а так же его домом.

прости вместо всякого "я люблю тебя". прости искреннее, такое, которое ни разу не слышали из его уст. чунмен позволяет себе оказаться слабым рядом с этим парнем и жмурит отчаянно глаза - неправильно все это, не так все должно быть. в ботинках у чунмена - вода. он, скорее всего, заболеет. но ему все равно. лишь останься со мной и выломанные чувства под коркой. просто чунмену нужно хоть чем-то заменить того_самого_има. и даже если страх потери должен был раскрыться именно так - чунмен даже рад. просто он не может без чжебома.

внутри чунмена умирают последние киты, потому что ему слишком отвратно от самого себя, ведь чжебом столько всего выслушивал от него. и он отстраняется. у него руки дрожат как у припадочного. у него пульс в ушах застревает, а потом он делает шаг назад. он не думает ни о чем. просто сухо - боится воды. а сейчас он стоит по щиколотку, а чжебом - мокрый и он замечает это только сейчас. только сейчас замечает, что тот все же упал в чертову воду и выглядит сейчас едва ли не трогательно. чунмен усмехается уголками губ и в воду летит его пальто, которое пропитано запахом машины и запахом чжебома. в водной глади остаются чертовы туфли, а следом падают запонки - дорогие, но ему срать. прости шепчет чунмен и улыбается - искренне, с теплотой. как тогда, в самом детстве чжебома, когда сухо готов был отдавать ему все. он и сейчас готов, но не получалось. раньше. у этой истории нет хэппи энда и сухо просто смотрит на воду. он сам как-то смело шагает дальше, а вода словно бы расступается - принимает блудного сына.

я всегда боялся воды говорит чунмен самую простую истину. он зашел довольно далеко, но ноги не держат, а все тело сковывает животный страх - чунмен боится. я всю жизнь думал, что это - самый главный мой страх шепчет сухо и ломается где-то там, в коленях. он думает о том, что все это - фигня и его слова не нужны чжебому. вода у меня все забирает и тише и всех, а после со звучным "плюх" он оказывается в воде. он буквально ощущает, как там тонет телефон, и его рыбы - тоже. он ощущает, как внутри все рушится и как горит все синим_гребанным_огнем. я всегда думал, что ничего не буду бояться, представляешь? сухо редко пробивает на откровения - лишь когда он действительно терпеть не может, но смотреть сейчас на чжебома - не выносимо, - но я никогда не думал, что буду бояться потерять кого-то так сильно и сухо не нужна никакая ласка. сухо нужен только этот пляж, им чжебом_который_гибрид и вода. холодная, что до костей его морозит, а потом забирается куда-то дальше, уже под кожу. туда, где оголенные нервы. туда, где что-то все еще бьется и так чертовски болит, потому что я боюсь потерять тебя. не его чертово признание, которым подотрись, да выбрось. и чунмен думает о том, что чжебом рассмеется и убежит от него, наверное. вернее, не убежит даже, а просто подумает, что это - бред. и чунмен откидывается на спину - он промокает совсем до нитки, но ему все равно.

над чунменом расстилается небо. бескрайнее, безграничное.
сухо не ладит с водой и водными пространствами. но сейчас он думает, что лучше ему утонуть.