У Рори было не слишком много близких друзей, особенно таких, которых он посвящал бы в свои радости и проблемы, зато у него были дядя и арт-агент, проявлявшие к его жизни неослабевающий интерес вот уже многие годы. И если дядя Финн отличался редкой деликатностью, избегал неудобных и чересчур личных вопросов с тех пор, как племянник отпраздновал совершеннолетие, да и вообще всегда проявлял по отношению к нему удивительное терпение и понимание, то "старый, толстый Джо Фишер", как он сам себя называл, не обладал ни одним из этих свойств и никогда не проявлял ничего подобного. Он был искренне уверен, что все события в жизни одного из его самых перспективных клиентов - его личное дело, каким-то образом был в курсе каждой хоть сколько-то крупной проблемы и совершенно бесцеремонно совал в каждую свой красный нос. Отдельным отвратительным недостатком была склонность Джо обрушиваться на Рори по телефону и отчитывать его, как мальчишку, за жизненные неурядицы. Каждый раз Уилан удивлялся, почему все не соберется найти нового агента и каждый раз не решался расстаться с Джо, к которому давным-давно прикипел.
  Этой привязанностью Джо в очередной раз воспользовался неделю назад: среди ночи позвонил Рори из Лимерика и яростно вопросил, какого хрена тот ведет себя как социопат. Очень хотелось послать его подальше, но приходилось признать: мистер Фишер был прав, и на днях его клиент действительно повел себя не лучше социопата, когда ругаясь, как пьяный грузчик, перебил все стекла в машине новой пассии своего недолюбовника. Только снисходительность и дипломатичность Кирана спасли его тогда от полиции и крупного штрафа.
  Теперь Рори слушал, как Джо орет, надрывая связки, и почему-то пророчит ему Алькатрас, думал, сорвет ли агент голос, лопнут ли у него самого барабанные перепонки, и чем вообще этот цирк кончится. Не хотелось ни объясняться, ни извиняться. Вообще ничего не хотелось, только повесить трубку, лечь на спину и до утра смотреть в потолок. А завтра прямо с утра начать пить и можно не просыхать неделю, а то и две. И неважно, что раньше у него таких алкогольных забегов не было, все бывает в первый раз. Рори смертельно устал - от чувства, похожего на болезнь, от этих выматывающих приступов гнева, от Кирана, от себя самого, да и вообще, кажется, от всего на свете. Он уже совсем было собрался пробормотать что-то нейтрально-вежливое, угомонить Джо и повесить-таки трубку, когда Фишер вдруг вырвал его из мрачной меланхолии одной-единственной угрозой - обещанием перестать с ним работать.
  Рори вздрогнул, сел на кровати и разом вернулся к жизни. Потерять Джо было бы прямо-таки немыслимо: во-первых, он друг, во-вторых - неужели придется искать нового агента? Вскоре выяснилось, что не все так безнадежно: Джо готов был смилостивиться при условии, что Рори сходит к "мозгоправу", разберется со своими "припадками" и своей "сраной любовью".
  Меньше всего Уилану хотелось, чтобы кто-то копался у него в мозгах, но выхода кроме как принять ультиматум, не было. Он пообещал отчитаться об успехах через пару недель, повесил трубку и полез в сеть на поиски местных психоаналитиков.
  Именно эти поиски и привели к тому, что утром третьего октября он стоял на крыльце маленького и почти пасторального домика доктора Картрайта, мрачно хмурился, кутался в куртку от пронизывающего холодного ветра и испытывал острую потребность немедленно сбежать. Тяжело вздохнув, он все-таки шагнул к двери и позвонил. Все, начато дело, теперь уже точно никуда не денешься.
- Доктор Картрайта? - когда дверь открылась, Рори смотрел на хозяина дома с таким видом, будто тот ему заведомо не нравился, да и вообще был виноват в каком-нибудь серьезном преступлении против Ирландии. - Здравствуйте, - он отрывисто кивнул в знак приветствия. - Я - Рори Уилан, мы договаривались о консультации, помните? - Рори повел плечами. Было так неуютно, как не было, кажется, даже на самом первом в жизни вернисаже.

Доктор Картер обладал приятной и на редкость располагающей внешностью, такому человеку как-то инстинктивно хочется тепло улыбнуться в ответ и искренне довериться. С доверием у Рори всегда были сложности, а вот на улыбку он, наверное, не поскупился бы, если бы чувствовал себя сейчас хоть немного спокойнее и комфортнее. Поскольку о душевном комфорте оставалось этим утром только мечтать, улыбнуться все-таки удалось, но вышло кривовато и немного насмешливо: очень уж "мистера Виллана" позабавила английская огласовка его фамилии.
- Добрый день, - еще раз поприветствовал Рори доктора, задумался, не следует ли протянуть руку для пожатия, но в итоге отказался от этого намерения и, наконец, переступил порог. - Спасибо, - оставив куртку на крючке у двери, он зябко повел плечами, как будто его сразу пробрало сквозняком, и двинулся следом за хозяином по коридору.
  Никак не желало отставать противное ощущение, что он сам себя загнал в ловушку, и в надежде отвлечься от него, Рори принялся оглядываться по сторонам. У доктора Картрайта был маленький, но на редкость уютный дом, казалось, здесь от каждого предмета интерьера так и веяло ощущением основательности, размеренности и порядка. Это было настолько ощутимо, что невольно приходил на ум вопрос: это профессиональное, и доктор таким образом старается производить хорошее впечатление на клиентов, или все здесь - проявление его натуры и природы?
  "Можно подумать, я пришел сюда что-то анализировать. Или знакомиться, чтобы потом писать его портрет. Это меня сейчас будут анализировать. Как муху в банке. Интересно, что муха при этом чувствует?"
  Попытка отвлечься с треском провалилась: он снова почувствовал себя не в своей тарелке и задумался о том, о чем думать пока что совершенно не хотел. Напряжение мгновенно принесло свои плоды: Рори чуть не шарахнулся от белоснежной собачьей морды, высунувшейся в коридор и выражавший явный интерес к гостю и происходящему в доме.
- Привет, Честер, - пробормотал Рори, приветствуя пса, и криво улыбнулся ему, как будто извинялся за вторжение. Лучше бы Честер пошел с ними, тогда можно было бы засматриваться на него все время консультации и не слишком придавать значение всему остальному.
  Вздохнув о несбыточном, Рори перешагнул порог комнаты, в которую его привел доктор, и на несколько секунд приостановился, чтобы осмотреться. Чисто, светло, идеальный порядок и этакий нейтральный уют - очень умиротворяюще выглядит. Вернее, выглядело бы, если бы по крайней мере один из присутствующих не испытывал настоятельного желания развернуться и сбежать, не разбирая дороги.
- Спасибо, доктор, - откликнулся Рори, подавив позорные мысли о побеге, все-таки улыбнулся Картрайту и устроился в одном из кресел. Кушетка почему-то вызывала острое раздражение, такое, что на нее даже смотреть было неприятно.
  Раздражение в первый момент вызвал и вопрос доктора. В самом деле, как на такое ответить? Разве врачи не должны лечить, не тратя время на разговоры? Или, по крайней мере, не должны ограничиваться вопросом "Что вас беспокоит"? Он бы, наверное, смог сказать хоть что-то, а что сказать сейчас? "Мой старый, толстый менеджер не будет больше со мной работать, если вы не научите меня вести себя смирно"? "Я разнес машину новой пассии своего бывшего недолюбовника, сделайте так, чтобы следующей пассии я не разнес голову"?
  "Вот черт".
  Несколько секунд Рори с неприязнью смотрел на диктофон, потом, не поднимая от него взгляд заговорил:
- Видите ли, я... не уверен, что могу ответить на этот вопрос. Странно звучит, да? - Рори принужденно усмехнулся, а потом все-таки поднял глаза на доктора. - В общем, так получилось, что... один близкий человек обеспокоен в последнее время моим поведением и... эта консультация - что-то вроде попытки успокоить его опасения и разные тревоги. Он беспокоится о моих нервах, и... мне хотелось бы стать спокойнее, что ли. Может быть, в моей жизни просто слишком мало успокоительных, - снова принужденная усмешка.
  Взгляд оказалось очень трудно не опускать, но Рори теперь ухватился за мысль об успокоительных, и почему-то она помогла найти почву под ногами.

Доктор говорил, а Рори слушал. Напряженно хмурясь, молча, по-прежнему стараясь не отводить взгляд от лица Картрайта, как будто это было чем-то вроде вызова - не опустить глаза, как бы этого ни хотелось. Слушая, он ловил себя на том, что внутренне откликается на каждую мысль, озвученную его собеседником.
  Он запутался в себе и своих мотивах? Да вроде бы нет, все предельно ясно, только лучше от этого не становится, и копаться во всем этом все равно как-то неловко и неприятно.
  Он нуждается в помощи? Да какая тут может быть помощь, и нахрена она нужна?! Все равно ничего не поправить. Очень захотелось вскинуться, Рори даже выпрямился и вздернул подбородок, как делал всегда, когда собирался показать зубы - и неожиданно для себя сдержался. Было в докторе Картрайте что-то такое, что как будто мешало вспылить и показать зубы.
  И это "что-то" странным образом помогло не только держать себя в руках, но и в самом деле задуматься о его словах. Обеспокоен ли Рори своим поведением? Хочется ли ему что-то исправить, изменить, прекратить? Пожалуй, если беспокойством можно назвать смертельную усталость и ощущение, что он уже несколько лет мается с какой-то странной лихорадкой, а ни один врач не может ее вычислить и вылечить, то да, обеспокоен. А если речь идет о битых стеклах в чужой машине и навязчивом желании прибавить к ним еще и кое-чью битую морду, то плевать он на все это хотел. И, наверное, даже с удовольствием вскоре вышел бы на тропу войны, и пусть чертов город вздрогнет вместе с чертовым Кираном и чертовым ублюдком, которого он трахает.
  Рори опустил голову, пытаясь скрыть вспыхнувшую в глазах злость и лицо, приобретшее неожиданно мрачное, угрюмое выражение, потер ладонью лоб. Несколько секунд он боролся с желанием высказать все свои мысли вслух, а потом вскинул взгляд, заметил теплую улыбку доктора, предлагавшего знакомство вместо консультации, вспомнил Честера, которому ни слова не скажут, и подумал вдруг, что человек напротив держится так, как будто весь этот разговор - не его работа, а его добрая воля. Что он удивительно милый для англичанина, и у него отличный пес. Что он еще даже не заговорил о рецептах на транквилизаторы за бешеные деньги и, кажется, даже не считает эти самые транквилизаторы хорошим выходом. Так, может, стоит хотя бы попробовать вести себя по-человечески и дать доктору поработать?
  Рори сцепил пальцы в замок и, откинувшись в кресле, снова посмотрел собеседнику в глаза.
- Честно говоря, - он слегка усмехнулся. - Мне кажется, общество и так деградирует чем дальше, тем больше, и как раз из-за того, что все вешают свои проблемы на других, но, может быть, я просто слишком застрял в прошлом, очень уж оно мне нравится, - Рори немного помолчал, потом осторожно продолжил: - Наверное, вы все-таки правы хотя бы в том, что мне нужна помощь. Нужна, иначе все не зашло бы так далеко, - он вздохнул и снова повисла пауза, потом Рори тихо заговорил: - И мне действительно не по себе. Я не привык говорить о себе, я... так не делаю, это не мой подход к жизни, понимаете? Да и не с кем, в общем-то. Но сюда же я за этим пришел, так? И вы, наверное, привыкли к таким, как я, опять же Честер ничего не узнает, и на меня не будут косо смотреть окрестные собаки... - "Куда меня несет? И что я сам несу?". Рори вздохнул, как будто собирался прыгнуть в холодную воду, и даже чуть ближе подался к доктору, подхлестывая себя. - Давайте и правда познакомимся. Что бы вы сказали, доктор, если бы у вас появился новый знакомый, который не умеет держать себя в руках? У которого случаются такие вспышки ярости, как будто внутри огненный шар взрывается? И потом этот знакомый даже не всегда хорошо помнит, что творил. А иногда помнит и не в восторге от себя, но знает, что в похожей ситуации поступил бы так же. Вот я такой знакомый, - снова захотелось отвести взгляд. - В детстве такие вспышки доводили меня до диких драк, я даже чуть не разбил однокласснику голову. Некоторое время назад они вернулись, и я... перебил все стекла в машине человека, который меня раздражает. Мне здорово повезло, что его уговорили обойтись без полиции, - Рори снова принужденно усмехнулся и все же опустил глаза.
  Стало вдруг мучительно стыдно, как будто он вовсе и не с врачом разговаривает.

И снова Рори слушал молча. Рассматривал носки своих ботинок, время от времени медленно кивал, то соглашаясь со словами доктора, то просто принимая их к сведению и готовясь учитывать. Нет, он совсем не был уверен, что сможет решить все эти проблемы сам - это же все равно что распутывать моток безнадежно запутавшихся колючих ниток - желания говорить и выкладывать все, как в исповедальне, тоже, в общем-то, не прибавилось, зато возникло странное ощущение: доктор Картрайт, похоже, считает его проблемы решаемыми, а о нем говорит, как о человеке способном их решить, это что-то вроде чужих ожиданий, так, может быть, их надо оправдать?
  Рори помолчал еще немного, безотчетно потер шрам на скуле, потом, слегка улыбнувшись, взглянул собеседнику в глаза.
- Знаете, доктор, я не знаю, уникален ли я, но такая концепция человечества очень льстит. Она просто должна льстить, по-моему, всем ведь хочется быть особенными, - он вдруг впервые улыбнулся открыто и искренне. - Приятно думать, что вы считаете меня способным решить все это. Или хотя бы говорите, что считаете, мне было бы противно, если бы меня... повезли на каталке в новую счастливую жизнь, - Рори криво усмехнулся, замолчал надолго, а потом негромко продолжил: - Честно говоря, я никогда не думал об этом, об этих вспышках, как о проявлении напряжения. Мне всегда казалось, что я не слишком напряженный человек, да и вообще умею расслабляться, но... раз вы говорите, попробую вспомнить, как это было в первый раз.
  Рори молчал, смотрел в одну точку, будто бы припоминая. На самом деле ничего не не нужно было припоминать, он и так все отлично помнил, как если бы оно только вчера случилось: яркий осенний полдень, двор деревенской школы, разлетевшиеся по забетонированной площадке листы, улюлюкающих мальчишек и собственные крики, такие, что голос не узнать.
- Мне было тринадцать, - глуховато заговорил Рори без вступления. - И все считали, что я тронутый чудик, который не умеет драться, точно не будет мужиком, да и вообще недоразумение и ничего больше. В общем-то, я и сам во многом так считал, - он усмехнулся. - У меня не было друзей, зато был большой альбом для рисования и несколько книг с ирландскими легендами. И я рисовал, много, почти все время - их героев, тех, кого там не было, а мне бы хотелось, чтобы они были, и еще много разного. И везде таскал этот альбом с собой, потому что идея могла прийти в голову в любой момент, и ее хотелось поймать. А потом один раз, в самом начале учебного года, этот альбом нашел Крис Бреннан, такой школьный заводила, шутник и всеобщий любимец. Стащил, разрисовал мне все рисунки всяческой похабенью и развесил по школе. Все смеялись и ждали, когда я буду плакать и к кому побегу жаловаться. Я не плакал. Только собрал все листы, один за другим, потом нашел Криса Бреннан, когда он готовился к футбольному матчу и... избил так, что он стал орать. Меня оттащили от него, когда я собирался разбить ему голову о бетонную площадку, - Рори поднял на доктора взгляд. - Потом было разбирательство, на меня жаловались родителям, даже на время отстранили от учебы, но я, честно говоря, плохо это помню. Как и то, как именно справился с Бреннаном, который был намного выше и тяжелее меня. Вот так это было в первый раз, - тихо закончил Рори, внимательно всматриваясь в лицо доктора. Снова было не по себе, но не столько от рассказанного, сколько от возвращения в прошлое, которое держало теперь неожиданно цепко.

Мысль о "напряжении иного рода" показалась Рори интересной, и за нее оказалось сложно не зацепиться, не примерить на себя. Неужели что-то действительно может вот так зреть внутри? И в нем тоже зрело? Или оно существует до сих пор, способно окрепнуть еще больше, а потом каким-нибудь чудовищным образом взорваться на манер бомбы? И он не будет властен над собой и сотворит в этот момент что-нибудь непростительное? Пугающая мысль, лучше бы ее не было. Прежде Рори знал только то, как постепенно рождаются, вызревают и воплощаются замыслы картин, и то, нечто подобное может происходить и с чувствами, заставило его почувствовать себя неуютно, как это бывает с человеком, ступившим на незнакомую неверную дорогу.
  Все эти мысли одна за другой прокручивались у него в голове, пока он рассматривал носки своих ботинок. Он глубоко погрузился в задумчивость и опомнился, только когда доктор снова заговорил, анализируя его рассказ. Вскинув взгляд, Рори засмотрелся на руки собеседника, методично протиравшие очки, и решил, что у доктора красивые, изящные пальцы: с такими хорошо бы смотрелся Талиесин-бард на следующей картине. Это была настолько неуместная и несвоевременная мысль, что Рори мысленно поспешно одернул себя и прямо-таки ухватился за заданный вопрос: если в кабинете психолога, его сознание выкидывает такие номера, надо, наверное, с удвоенным вниманием последить за собой и за тем, чтобы заниматься здесь делом.
- Проявление точно было чрезмерным, - Рори невольно усмехнулся, вспомнив полные ужаса глаза учителей, переводивших взгляд с него на окровавленного Бреннана и обратно. - Директор, убеждавший родителей перевести меня в "какую-нибудь школу для особенных" тоже, по-моему, так думал, и сейчас я совершенно его не виню, - он улыбнулся. Вроде бы совсем невеселые воспоминание, но Рори почему-то одолело какое-то странное веселье. Потребовалось несколько секунд, чтобы унять его, подобрать слова для ответа и еще раз все обдумать, потом он, наконец, отозвался: - Не знаю, был ли бы я удовлетворен. То есть, в первый момент я, наверное, был бы в восторге, мне ведь тогда казалось, что он причинил мне боль, которую вытерпеть невозможно, и, что хуже, испоганил что-то, что было мне настолько дорого. Так что, наверное, в первый момент я был бы счастлив, но потом... - Рори смолк, на секунду, действительно увидев, как наяву, разбитую голову Бреннана и его пустой взгляд, передернулся от отвращения, сморгнул и посмотрел на доктора. - Да, я ужаснулся бы, если бы сделал что-то такое. Даже представлять противно, - он повел плечами, хмурясь, а потом поспешно перешел к ответу на второй вопрос, очень уж хотелось сменить тему: - Вы спросили, почему я считал себя таким, - теперь Рори снова слегка улыбался. - Ответ может быть забавным. Можно я сам спрошу, прежде чем отвечать? Где вы выросли, доктор? Это был большой город? Каким все было вокруг? Какой была атмосфера? - он с искренним интересом всмотрелся в Картрайта: вопросы неожиданно ему самому показались не праздными.
  Наверное, приставать к собственному психологу с расспросами как-то неправильно, но он ведь сам сказал: эта консультация - знакомство. Значит, можно.

Теперь они улыбались друг другу, и разговор действительно стал смахивать на общение недавних знакомых, которые пытаются узнать друг друга получше и понемногу нащупывают подходящие темы. От этого становилось проще, хотя все равно пока приходилось делать над собой усилие, чтобы говорить дальше, а еще все больше и больше хотелось курить. Рори отчаянно жалел, что "знакомство" знакомством, а зажигалкой в кабинете психолога все равно не щелкнешь. А как было бы славно.
  С трудом выкинув из головы мысли о сигаретах, он сосредоточился на рассказе доктора и уже через несколько секунд улыбнулся еще шире: ну конечно, Лондон. Наверное, иначе и быть не могло, ведь во всем облике самого доктора Картрайта, его маленького, до предела аккуратного дома и даже белоснежного Честера так и проглядывал лоск блистательной столицы Британии. Лондон, традиции, а еще, наверное, общество интеллектуалов, тень высшего общества где-то поблизости и Оксбридж в виде путеводной звезды. Обычно это сочетание делает людей редкостными засранцами. Интересно, доктор - исключение или засранец, который умеет профессионально притворяться? И получится ли рассказать уроженцу и выкормышу Лондона, что такое детство в деревне Дун Блеске.
  Немного подавшись к доктору, Рори скрестил руки на груди и кивнул в знак благодарности.
- Спасибо, что рассказали, действительно поможет. Это знакомство все больше становится похоже на настоящее знакомство, очень интересное, должен сказать, особенно при том, как редко я общаюсь с англичанами, - теперь его улыбка стала совсем непринужденной, а в глазах вспыхнули веселые искры. Немного помолчав, Рори с сомнением потер подбородок и продолжил: - Знаете, доктор, я мало знаю о том, чем именно английские традиции отличаются от ирландских, тут судить не возьмусь, но вот от одного слова "консервативный" у меня мороз по коже, не в обиду вашей семье. Может быть, в Лондоне эта самая консервативность какая-то другая, и это не так уж страшно, но... я вырос в деревне Дун Блеске, графство Лимерик. Знаете, сколько ей сотен лет? Она, наверное, еще Кухулина помнит, - Рори смешливо фыркнул. - Так вот. С тех самых пор там считается, что мужчина - это тот, кто хорошо работает, хорошо дерется, хорошо пьет и хорошо делает детей. И не тратит время на мысли о том, что не приносит практической пользы. Я с детства был абсолютно бесполезен в работе на ферме, очень долго не мог научиться давать сдачи, девчонки смотрели на меня как на недоразумение, а о глупостях я думал постоянно. В общем, в отличие от старших братьев, был настоящим уродом в семье, и это всегда огорчало родителей. И в глазах остальных деревенских был в худшем случае уродом, в лучшем - чудиком. И точно кем-то, кто не станет таким же мужиком, как отец и старшие. Я слышал это с детства, сначала мучился и обижался, потом привык, хоть и злился, и тоже привык считать, что никогда не буду таким, как они. Вот так. Вот поэтому, - Рори откинулся в кресле и вдруг смущенно опустил взгляд: неожиданно стало не по себе от того, что он так сильно и искренне открылся.
  Сейчас очень пригодился бы стакан скотча или кружка пива, но ведь в кабинете психолога не только не курят, но и не пьют, верно?

"Мужчина-добытчик" и "мужчина-воин", надо же. Рори не удержался, негромко фыркнул от смеха, на секунду вообразив себе, насколько многим в Дун Блеске страшно понравились бы такие звания. Еще бы, ведь все ирландцы испокон века добытчики и воины! "И подобных нам больше не будет!"
  Пришлось приложить некоторое усилие, чтобы согнать с лица саркастическую ухмылку, но уже через несколько секунд Рори смотрел на доктора с прежней доброжелательностью.
- Простите, что так... развеселился, - он опустил голову, как будто хотел этим подкрепить извинения. - Вы, разумеется, не сказали ничего смешного. Просто... когда я представил себе, как в моей деревне отреагировали бы на "добытчика" и "воина"... - он покачал головой, усмехаясь, потом слегка пожал плечами: - Боюсь, никто там не счел бы это стереотипом, там и слов-то таких не знают. Наверное, это для них все еще модель выживания, ведь в любой момент могут прийти фоморы, "нижние демоны", и всех нас сожрать, так что... - оборвав сам себя, Рори снова опустил голову, помолчал несколько секунд, а потом продолжил негромко и уже совсем другим тоном: - Простите, я снова должен извиниться, сам не знаю, что несу. Вы совершенно справедливо говорили о новых ролях и живучести стереотипов. Все так и есть и меняется гораздо медленнее, чем хотелось бы.
  Все еще недоумевая, с чего это его понесло в странные разглагольствования и чувствуя себя неловко уже в который раз за время этой консультации, Рори снова опустил голову: поскольку он то пытался задвинуть длинные ноги под кресло, то наоборот вытягивал их, грязи под ботинками прибавилось. И за это тоже было неловко. Он в который раз горько пожалел о сигаретах, оставшихся в кармане куртки, тихо вздохнул и поднял взгляд на доктора. Новая порция вопросов была интересной и вместе с тем слегка обескураживала: Рори как будто возвращали в прошлое, с которым он давно простился, и это было неожиданно и странно. А в самом деле, что он думает об этом сейчас? И думает ли вообще хоть что-нибудь?
  Повисла долгая пауза. Рори некоторое время сосредоточенно хмурился, потом заговорил, медленно и взвешенно, как будто боялся что-то упустить:
- Сейчас я... пожалуй, не думаю об этом вообще, - он немного неловко улыбнулся. - Все это осталось в прошлом, там, в деревне. Я точно не хотел бы иметь что-то общее с моим отцом и братьями или быть похожим на них, рядом со мной нет людей, которые ждут от меня чего-то такого. Так что это теперь неважно. А что до "настоящего мужчины"... - криво улыбнувшись, Рори пожал плечами. - Я мужчина, что вполне очевидно, а насколько настоящий, не мне судить, наверное, - кривая улыбка на секунду стала неприятной, почти ядовитой, и он взглянул доктору в глаза: - Обид на родителей нет. Просто... самих родителей, в общем-то, тоже нет: мы не общаемся уже лет тринадцать. Не сошлись во взглядах, знаете, бывает иногда.
  Теперь Рори задумчиво смотрел на доктора и невольно гадал, станет ли тот выяснять, в чем именно было расхождение во взглядах. И, если да, насколько важен правдивый ответ, и как он будет принят.

Не извиняться за свои слова и поведение, давать себе волю, обходиться  без оглядки на собеседника и ловить первую ассоциацию и первую реакцию. Непривычно, но, пожалуй, комфортно, а еще чем-то напоминает первый момент, когда ловишь в уме смутный образ и только начинаешь перелагать его на холст. Рори даже обнаружил, что возможность вот так свободно держаться будит в нем какой-то особенный спортивный интерес: а что он сделает, если не будет сдерживаться? И вообще, куда все это заведет? Происходящее начинало казаться похожим на игру, и это здорово увлекало.
- Первые ассоциации, значит? - Рори немного лукаво усмехнулся, рассматривая доктора. - Наверное, я даже понимаю. Знаете, то, как вы это описываете, здорово напоминает ощущения, появляющиеся если ловишь первый образ и на картину попадает именно он. Иногда как раз того и стоит. И... я не буду больше извиняться, пусть будут эти самые первые реакции, - он чуть смущенно потер лоб, улыбаясь себе под нос, и отстраненно удивился тому, что внезапно так разговорился с этим улыбчивым англичанином. Кто бы мог подумать, что это окажется так легко, Джо должен быть просто на седьмом небе, когда узнает.
  Дальше было по-прежнему интересно, хоть и стало немного сложнее. Рори никогда не был по-настоящему склонен к рефлексии, поэтому ему оказалось неожиданно сложно отвечать на вопросы о том, каков он в собственных глазах. Что тут сказать? Что в нем поровну хорошего и плохого? Что он никогда не согласится с теми, кто считает его ущербным ублюдком, но и не думает о себе по-настоящему хорошо? Что он, пожалуй, почти никогда не знал этого самого "мира с собой", но не до конца уверен, что художник вообще в нем нуждается? Как запутанно все выходит.
  "Черт, а к почти тридцатнику могло бы быть и попроще."
  Рори хмурился, уже подбирая слова для ответа, который пока что ему самому казался не особенно осмысленным, когда прозвучал новый вопрос и заставил взять более долгую паузу. На секунду возникло искушение придумать отговорку, какое-нибудь банальное объяснение, но потом Рори рассердился на себя: какого черта, в самом деле?! Он - это он, красивее и правильнее точно не будет. И непременно хлопнет дверью погромче, если сейчас увидит в глазах этого улыбчивого вежливого англичанина хоть намек на брезгливость.
- Можете, конечно, - прервав затянувшееся молчание, Рори улыбнулся доктору. - Когда мне было шестнадцать, родители случайно узнали, что у меня связь с мужчиной. Ну как с мужчиной - с ровесником, таким же мальчишкой, каким был я сам, - он невесело усмехнулся, припоминая те последние поцелуи за сараем. - Был грандиозный скандал, даже без рукоприкладства не обошлось, - рука сама потянулась к тонкому шраму на скуле. Помолчав, Рори повел плечами и чуть тише продолжил: - Меня тогда забрал дядя, и потом я жил с ним, с семьей, к счастью, не приходилось встречаться, да и не хотелось. На мою удачу, никто этого и не требовал. Вот так, - Рори снова улыбнулся собеседнику. - Так что... я не уверен, что у меня с собой мир, и совсем не уверен, насколько доволен тем, каким стал, но точно доволен, мне удалось оторваться. Что меня ничто не связывает с Дун Блеске и его обитателями и между нами нет ничего общего, - он снова нахмурился, и его губы сжались в жесткую, тонкую линию.

Реакции доктора Рори ждал напряженнее и настороженнее, чем хотел бы. Ему понравился этот улыбчивый, вежливый англичанин, в котором мягкость сочеталась с какой-то беззлобной, но острой иронией и тонким умом. Совсем не хотелось столкнуться в этом человек с ограниченностью и узколобостью, уже составив о нем первое приятное впечатление.
  Цепкий взгляд Рори ни на секунду не отрывался от лица доктора, подмечал то, как оно меняется, и все равно это сказало Уилану недостаточно. Его собеседник, похоже, не был шокирован, в его глазах не было заметно брезгливости или неприязни, и все-таки он явно растерялся, и причина этой растерянности была Рори не слишком понятна. Он что, первый гей, которого доктор Картрайт встретил в жизни? Или, может, для работы с геями предписаны какие-то особенные методы, и он сейчас соображает, как на них перестроиться? Или он, например, религиозен и пытается сейчас совместить профессионализм и веру?
  Когда доктор, слегка запинаясь заговорил, брови Уилана удивленно взлетели вверх: кажется, признания все-таки оказались слишком неожиданными и шокирующими, настолько шокирующими, что собеседнику, до того такому красноречивому, теперь даже слова не подчиняются. Рори подобрался, его губы изогнулись в неприязненной усмешке. Захотелось выполнить недавнее обещание самому себе: сказать что-нибудь презрительное и хлесткое и с грохотом хлопнуть дверью. Остановила и охладила одна-единственная здравая мысль: что бы там доктор Картрайт ни подумал, вслух он пока Рори ничего не сказал, а до этого и вовсе держался идеально. А раз так, стоит ли выставлять себя мнительной истеричкой в штанах? Или лучше все-таки поговорить по-человечески с тем, кто сам предложил нечто вроде открытости, которой, как говорят, обычно не бывает между психоаналитиком и пациентом? Помедлив, Рори решил, что так и правда будет лучше, согнал с лица неприязненную усмешку и даже постарался снова слегка расслабиться.
- Вы правы, доктор, я категоричен, - он не удержался от новой усмешки, на сей раз, правда, более мягкой. - Как и вся моя семья. Как и очень многие ирландцы. Это, наверное, национальное, принцип "назло" и повышенная сопротивляемость всякому дерьму, простите мне такое выражение, - Рори негромко хмыкнул. - И как категоричный человек, я тоже хочу спросить, прежде чем отвечу сам. Вы вед разрешили спрашивать, - он снова безотчетно коснулся пальцами шрама, поколебался секунду, потом взглянул Картрайту в глаза и тихо спросил: - Когда я рассказал, что случилось тринадцать лет назад, вы напряглись. Или растерялись, не знаю. Скажите мне, почему? Вам это неприятно? Кажется противоестественным? Странным? Не вам-доктору, а вам-человеку? Потому что если да, то, боюсь, мы с вами не поладим, и я не смогу прийти завтра. Просто потому что не смогу уважать вас и доверять вам. А прийти мне бы хотелось, потому что это было... интересно и хорошо. Как раз настолько увлекательно, чтобы вернуться, - совсем тихо закончил Рори, неотрывно глядя доктору в глаза. Кажется, ему уже давно не было так неуютно ждать ответа на подобные вопросы.

По натуре Рори никогда не был подозрителен, однако каждый раз, когда дело каким-нибудь образом касалось его ориентации или семейного прошлого, он невольно напрягался и внутренне подбирался, как будто заведомо готовился обороняться и отбиваться от нападок. Так во многом было и сейчас: он интуитивно чувствовал, что врать доктор Картрайт не будет, но тем неприятнее было бы услышать от этого человека честный ответ, что-нибудь вроде "Да, вы мне неприятны" или "Я не осуждаю вас, но только потому что нельзя осуждать больных людей", а, может быть, еще хуже - "Я помогу вам справиться с этим дефектом". Наверное, услышь Рори последнее, ему вскоре снова пришлось бы обращаться с проблемой по поводу управления гневом, только уже к другому специалисту. А то и вовсе платить немалый штраф или отправляться на общественные работы.
  К счастью, доктор избавил его от проблем с законом: стоило ему заговорить, как Рори почувствовал, что напряжение понемногу отступает. К словам Картрайта он прислушивался несколько настороженно, как будто каждое из них придирчиво взвешивал, и даже за его манипуляциями с очками следил тем цепким взглядом, которым хороший стрелок всматривается в мишень, но постепенно стал смотреть спокойнее и мягче.
- Мы договорились, что я не буду извиняться, - усмехнувшись, Рори слегка кивнул, а потом взглянул в лицо собеседнику и негромко прибавил: - Я и не буду, когда приду в следующий раз. Плохая какая-то привычка, нервная, - он немного помолчал, а потом продолжил, по-прежнему не отводя взгляд от лица Картрайта: - Вам тоже не за что извиняться, доктор, вы ничем меня не оскорбили. Это, наверное, и правда было неожиданно, не каждый день малознакомый человек вываливает вам на голову признание в своей гомосексуальности. Тут, наверное, только у робота осталось бы каменное лицо, но вы, к счастью, не робот, - в этот раз улыбка Рори оказалась по-настоящему искренней и доброжелательной. - И это здорово, а то с роботом я бы точно не поладил. Так что ничего непрофессионального, только чисто человеческое. Вы не сделали хуже, - взгляд Рори стал мягким. - И я буду рад продолжить. На ту тему, на которую вы сочтете полезной. А сейчас мне, похоже, пора, - он поднялся, посмотрел на дверь, а потом протянул доктору руку для прощания: - До завтра, доктор. Это было очень интересно.
  И как бы это ни было удивительно для самого Уилана, не врал он сейчас ни единым словом: ему действительно было интересно и совершенно искренне хотелось продолжить. Пожалуй, это был самый неожиданный и странный итог сегодняшней встречи.

  Прошло еще несколько дней и несколько сеансов. С каждым новым Рори все больше чувствовал, как спадает напряжение, с которым он впервые звонил в дверь психолога, отчаянно жалея, что не может развернуться и попросту сбежать. Теперь сбегать уже совсем не хотелось, а терапия начала казаться чем-то вроде интересной игры в вопросы и ответы: в конце концов тебе достанется какой-то выигрыш, если все пойдет правильно, но ты пока даже представить себе не можешь, что именно будет призом. Странный привкус загадочности заставлял Рори еще сильнее втягиваться в происходящее.
  Доктор Картрайт казался ему все таким же вежливым, корректным и удивительно дружелюбным. Временами даже возникало чувство, что они просто приятели, которые случайно познакомились, ведут время от времени разговоры "за жизнь", а общаются так сдержанно, потому что еще не успели сойтись по-настоящему. В общем, как не доверять такому хорошему знакомому? И как не рассказать ему уже, наконец, что же конкретно такого случилось, что до него, Уилана, дошло, насколько у него все плохо с управлением гневом, и он отправился за профессиональной помощью?
  Сегодня Рори вошел в кабинет доктора с твердым намерением завести-таки об этом речь. Устроившись на привычном месте, он некоторое время молчал, сосредоточенно рассматривая подлокотник кресла, а потом поднял на Картрайта взгляд.
- Доктор, - осторожно и медленно заговорил он, - помните, когда я вам рассказывал про Бреннана и побоище на школьном дворе, я сказал, что у меня такие вспышки... вернулись. То есть, стали повторяться снова. Это ведь уже совсем не детская проблема, так? Наверное, мне... я должен рассказать об этом подробнее? Обсудить это? - кажется, он так не запинался на каждой фразе с самой первой встречи. И опять, как назло, хотелось отвести глаза.

Отредактировано Rory Whelan (2016-10-22 20:48:20)

Странное дело, но почему-то от одного того, что в голосе доктора послышалось одобрение, Рори стало легче, и непрошеное напряжение разом отступило, уступив место какой-то особенной сосредоточенности, вроде той, которая обычно возникала у него только во время работы. Не сказать, что говорить о своих приступах агрессии было легко или тем более, что рассуждать о них и о том, что - и особенно кто - их вызывает хотелось, но это казалось правильным делом: он ведь ходит сюда, чтобы отстроить заново собственные мозги, от этих разговоров уже стало немного спокойнее, так разве же не стоит приложить немного усилий и действительно поработать, чтобы эффекта стало больше? Он ведь не бросает, например, пить антибиотики, когда они только начали понимать.
  Глубоко вздохнув, Рори немного посверлил взглядом диктофон, как будто собирался исповедоваться ему, а не своему собеседнику, потом сцепил руки в замок и, наконец, решился-таки.
- Спасибо, что поддерживаете, доктор, а то я бы, наверное, поджал хвост и заткнулся от греха подальше: так и кажется, что сейчас все слова разбегутся, как тараканы, - он неловко усмехнулся, помолчал еще несколько секунд, потом заговорил снова: - Эти вспышки вернулись, наверное, года два назад, может, чуть больше. Я тогда уже получил некоторую известность, стал очень много работать, иногда меня подгоняли галеристы или издательства, с которыми я сотрудничал, и временами голова прямо-таки шла кругом, - Рори снова смолк, внимательно рассматривая свои руки: он говорил не то и ходил вокруг да около, за это ему самому было стыдно, но добраться до главного оказалось сложно. Рори сделал еще одну попытку: - Заключались они обычно в том, что я... забывался, что ли. Или срывался, не знаю, как правильнее. Мне в такие моменты казалось, что будет настоящим облегчением дать себе волю, на кого-нибудь накричать, позволить себе ругань, такую, знаете, за которую из дорогих ресторанов выводят, - он снова усмехнулся. - И это все в лучшем случае. В худшем главным удовольствием было рукоприкладство, и мне редко удавалось остановиться самому. Во время таких вспышек я был почти счастлив, чувствовал себя свободным и... спокойным, что ли. А когда меня унимали, обычно испытывал неудовлетворенность, меня иногда прямо-таки трясло от злости. Как будто мне снова не дали разбить голову Бреннану, - Рори тихо хмыкнул, надолго смолк, а потом, взглянув-таки в глаза доктору, негромко и немного неуверенно прибавил: - И еще... Я, пожалуй, не прав: дело было не в работе и не в нагрузках. Меня не это раздражало, а люди. И направлены эти вспышки тоже были на людей, - невесело вздохнув, Рори снова понурился и принялся изучать носки своих ботинок. Трудно было снова не задаться вопросом, не производит ли он впечатление кого-то странного и не слишком безопасного.

У доктора Картрайта, по мнению Рори, была очень своеобразная манера шутить: доброжелательная, мягкая и в то же время как будто бы немного снисходительная. Обычно с Уиланом так держались люди лет на двадцать старше него, и это иногда раздражало, иногда забавляло, но точно не действовало так, как действовало в исполнении этого вежливого, немного педантичного англичанина: так и хотелось искренне улыбнуться в ответ, так и тянуло расслабиться и снова вовсю разговориться, как будто напряжения и не было вовсе или ему можно было не придавать особенного значения.
  Рори и в самом деле улыбнулся, а потом откинулся в кресле поудобнее и вытянул длинные ноги.
- Хорошо, доктор, ловлю вас на слове, - отозвался он, искоса глядя на Картрайта и лукаво поблескивая глазами. - Если я запутаюсь окончательно, будем вместе ловить тараканов, и мне нисколько не будет стыдно.
  А потом Рори притих, только впился в лицо доктора пристальным, полным живого интереса взглядом: импровизированная лекция об агрессии и гневе показалась не просто интересной, а скорее даже неожиданной и необычной, и сейчас он чувствовал себя так, как будто ему показывали вполне привычную уже проблему под неожиданным углом. Значит, проявлять гнев? Не сдерживать, не искать спасения в какой-нибудь там медитации, спорте или прогулках, а именно проявлять? И психолог не считает это чем-то нездоровым и опасным?
  Рори нахмурился, обдумывая услышанное: ему никогда раньше не приходило в голову отделять одно понятие от другого, и сейчас это разделение показалось чем-то вроде этакого личного открытия. Образ реки, прорвавшей плотину, оказался удивительно кстати, даже несмотря на то, что пока трудно и немного страшно было представить себе, что это может быть хоть сколько-то к добру - дать волю такому потоку.
- Знаете, я никогда не думал о таком разделении, - после некоторой паузы отозвался Рори. - Мне всегда казалось, что агрессия и гнев - близкие явления, и одно продолжение другого, если так можно выразиться. А еще казалось, что достойный, да и просто воспитанный человек должен уметь держать свой гнев в рамках. Из чего, кстати, я всегда делал вывод, что я не очень воспитанный: у меня же плохо получалось, - он слегка усмехнулся, помолчал немного и продолжил: - Мне знакомо это ощущение реки, прорвавшей плотину, я в такой даже тонул однажды. Кажется, что волны тебя не утопят даже, а задушат. А если такая река внутри, то и ощущение удушья поднимается изнутри. Жуткое чувство, - Рори даже передернулся, вспомнив эти моменты, которые стали в последнее время казаться ему чуть ли не проявлениями невменяемости. И как только это можно обуздать и сделать чем-то безопасным?..
  Отвечать на новые вопросы совсем не хотелось, слишком уж близко доктор подошел к теме, которой было почти физически больно касаться. Но он ведь сам это начал, верно? Значит, нечего давать задний ход, надо продолжать. Рори молчал, разглядывая диктофон на столе, мысленно подхлестывал себя говорить и все никак не мог сказать первое слово.
- Я... к сожалению, тут не при чем, - очень тихо сказал он и заставил себя смотреть доктору в глаза. - Мне было все равно, чем это обернется, я не собирался ничего с собой делать. На первой консультации я сказал правду: меня заставил обратиться к психологу мой агент. Очень хороший человек, - Рори усмехнулся, и получилось виновато. - Думаю, он испугался. И, пожалуй, было чего: перебил все стекла в машине взбесившего меня человека, да и самой машине здорово досталось. Это прямо-таки чудо, что меня не забрали в полицию. Вот так, - смолкнув, он как-то беспомощно пожал плечами и невесело вздохнул. Взгляд, тем не менее, так и не отвел.
  Почему-то было менее неловко, чем он ожидал, вот только очень хотелось, чтобы доктор не начал выяснять, чем этот самый человек его взбесил, и вообще добиваться какой-нибудь конкретики, а просто ограничился бы каким-нибудь общим анализом. Должен же у психологов быть общий анализ. Или нет?..

Наслышанный о том, что с психологом следует быть таким же откровенным, как со священником, а иногда даже откровеннее, Рори почти ждал, что Картрайт сейчас начнет докапываться до сути этой истории с побитыми стеклами, захочет подробностей и причин, и будет вытаскивать их из своего пациента, как глубоко засевшую занозу. Инстинкты и натура подсказывали бороться с этим, не дать вскрыть свою раковину. Здравый смысл нашептывал, что если так поступить, все пойдет псу под хвост, поэтому надо заставить себя открыться даже через "не хочу". Рори уже приготовился к этой внутренней борьбе, но доктору удалось в очередной раз удивить его: он не стал допрашивать его с пристрастием или вымогать какие-то признания, просто отвесил еще несколько комплиментов и... пошел рассуждать о гневе и агрессии дальше.
- Не уверен, что действительно не в чем, но все равно спасибо на добром слове доктор, - неловко усмехнулся слегка сбитый с толку Рори. - Честно говоря, у меня есть серьезное подозрение, что дело тут вовсе не в том, что я умею просить помощи и не в признании проблемы, дело в вас. Так уж получилось, что к вам хочется возвращаться, - новая усмешка вышла еще более неловкой, и Рори пожал плечами. - А кому же не понравится говорить о себе с хорошим собеседником? - и каким бы шутливым ни был тон, говорил сейчас Уилан чистую правду: обычно замкнутый и настороженный, с Картрайтом он говорил легче и свободнее, чем почти со всеми своими знакомыми, с которыми так или иначе сошелся в последнее время.
  Слушать доктора, надо сказать, было не менее интересно и легко, чем исповедоваться ему. Картрайт держал дистанцию и вроде как иногда само собой вспоминалось, что они не приятели, а врач и пациент, но все-таки было в его манере держаться что-то удивительно неформальное, мягкое, почти дружеское, и к этому хотелось тянуться. Вот и сейчас, несмотря на то, что слушал Рори речь, наводившую на мысль о психологических тренингах и лекциях, воспринимал он ее так, как будто это были дружеские советы, как будто хороший знакомый делился какими-то полезными секретами, которые здорово помогли ему самому. И, наверное, если бы рассуждал обо всем этом кто-то другой, Рори бы презрительно скривился: не верилось ему ни в чудо счета до десяти, ни в то, что есть смысл в том, чтобы отворачиваться от того, кто тебя взбесил. Хотя в последнем все-таки что-то было: если не смотреть на ублюдка, чуть меньше хочется разбить ему морду.
  Сдержать гнев для Рори всегда значило натянуть узду покрепче, просто заставить себя перетерпеть и перемолчать острый момент. Иногда помогало, но часто в итоге становилось еще хуже. Сейчас он впервые задумался о том, что, может быть, стоит попробовать даже то, что вызывает такое пренебрежение обычно.
- Знаете, я всегда думал, что сдержать гнев - это прикусить язык, сунуть зачесавшиеся кулаки в карманы и подождать, когда отпустит, - он усмехнулся. - Я, конечно, слышал и про счет до десяти, и про все остальное, но мне казалось, что все это годится, только когда ты слегка злишься, и точно не погасит бешеную злобу. Такую, в которой вообще за себя не отвечаешь, - Рори помолчал, смущенно разглядывая свои руки. - Но вы так все это расписали... Получается так толково, последовательно и совсем не похоже ни на какие лавины. В общем, управляемо звучит и выглядит. Хочется попробовать. И мне нравится вот этот последний вариант - с улыбкой, - Рори улыбнулся, как будто в подтверждение своих слов. - Не уверен, что сходу сработает, да и вряд ли у меня получится улыбаться так обаятельно, как это делаете вы, но все равно интересно. Не получится - хоть полюбуюсь своей перекошенной рожей и перепуганными лицами окружающих, - он фыркнул от смеха. - Теперь мне почти хочется найти кого-нибудь, кто меня взбесит, чтобы проверить эффект, - стоило договорить, как снова стало странно: и с чего его всегда сворачивает с доктором на этот неформальный шутливый тон? Может, он вообще все время нарушает какие-то правила? И как тут быть?..

У них серьезный, вдумчивый разговор, он даже называется жутковатым врачебным словом "терапия" - Рори искренне собирался напомнить себе об этом, одернуть себя и все-таки остаться в рамках, но не справился с задачей: рассмеялся в голос и лукаво сощурился на Картрайта.
- Боюсь, доктор, это вы переоцениваете обаяние моей улыбки, особенно когда она от ярости превращается в оскал. Мне даже гневом управлять не придется: все так испугаются, что сами падут ниц и взмолятся о прощении, - он ухмыльнулся. - Но я все равно хочу попробовать. Скоро ведь Хэллоуин, может, хоть сладостей добуду у тех, кого перепугаю, - и Рори снова фыркнул от смеха.
  "Да что за черт, Уилан? Человек работает и тебе же пытается помочь, так необходимо сбивать его с мысли? Прикусил бы ты язык, в самом деле. И перестал болтать сам с собой, а то псих психом."
  Заметив, что доктор смутился, Рори еще острее почувствовал укол совести и, окончательно смешавшись, отвел взгляд. Похоже, он все-таки раз за разом нарушает какие-то правила, которых не знает, и это создает собеседнику проблемы, мешает нормально работать. Надо бы взять себя в руки, вспомнить, что это не встреча пивом в пабе и вести себя соответственно.
  Заметно посерьезнев, Рори даже в кресле выпрямился, чтобы всем своим видом продемонстрировать, насколько готов сменить тон и держаться так, как это полагается во врачебном кабинете. Во взгляде, которым он наблюдал за тем, как доктор протирает очки, было столько сосредоточенности, как будто перед ним разворачивалась сложнейшая шахматная партия.
  Когда Картрайт заговорил о способах выпускать гнев, необходимость специально сохранять серьезность пропала сама собой, слишком уж острой оказалась и тема, и то, как доктор к ней подошел. Слушая, Рори прикрыл глаза, чтобы не выдавать сходу все, что могло сейчас отразиться у него в глазах.
  Крик. Он кричит на Кирана, безобразно орет, срывая глотку, не видит ничего, кроме его темных глаз, полных какого-то нарочитого, фальшивого сочувствия и затаенного страха. Когда в этом взгляде мелькает нечто, донельзя похожее на брезгливость, голос пропадает сам собой.
  Деструкция. По комнате разлетаются осколки стаканов, тарелок, обломки стула, клочья холста, который, кажется, еще раньше был изрезан ножом. Автоответчик, четверть часа назад сказавший голосом Кирана, что "встречу, наверное, придется отложить до конца месяца" выглядит так, как будто его вывернули наизнанку.
  Физическая активность. Десять, двадцать, тридцать холстов, собственноручно натянутых на подрамники. Чистая, прямо-таки вылизанная квартира. Смятая постель, партнеров двое, кажется, сердце скоро выскочит из груди, но ни в коем случае не хочется останавливаться.
  Разговор. А вот с этим как-то никогда не везло.
  Рори не заметил, что слушая доктора, опустил голову и закрыл лицо рукой, и теперь смущенно убрал ладонь. Было очень не по себе, от стыда даже грудь жгло. И никак не удавалось найти подходящие слова, чтобы вернуться к прежнему непринужденному тону. Так, может быть, лучше тогда и не возвращаться? Врачи ведь не бояться странностей пациентов? Рори глубоко, прерывисто вздохнул.
- Знаете, доктор, - заговорил он глуховато и очень тихо, - я... кажется пробовал все способы, в смысле, все первые три, и они как-то... не очень хорошо сработали. А вот с четвертым мне никогда не везло, просто не было такой возможности. Наверное... если я хочу чего-то добиться со всей этой терапией, этот способ мне и нужен, да? - усмешка вышла растерянной и слабой. - Я... не очень хорошо умею разговаривать, наверное, вы это уже прекрасно заметили, но... хочу теперь попробовать. Повезло, что именно теперь у меня есть психолог, - он тихо хмыкнул и после паузы прибавил: - Обещаю при случае искать не конфликта, а вашей компании, если... если это уместно.
  И вроде бы он ничего особенно откровенного не сказал, но неуютно все равно было так, как будто открылся мгновенно и абсолютно.