Финн провел в Килкенни уже неделю и, когда задумывался о том, сколько времени прошло и как именно прошло это время, никак не мог поверить, что все обернулось вот так. Он как будто приехал в этот город уже много лет назад, успел с ним сродниться и сжиться, не уедет ни за что, если не выгонят, да и вообще здесь его дом, здесь его жизнь, а Белфаст, семья, деловые поездки в Лондон - все это осталось так далеко, что и вспомнить странно.
  Конечно, дело было в Бойде. Они не говорили ни о любви, ни об отношениях - странно было бы, наверное, это делать всего лишь через неделю после начала знакомства - но Финн чувствовал себя так, как будто и без слов все решено: он, Паркер, хочет именно этого человека и только его одного, а этот человек совершенно очевидно хочет его, так разве нужно что-то еще выяснять или, тем более, менять? Они уже вместе, разговоры тут лишние.
  Из-за всего этого казалось самым что ни на есть естественным и то, сколько времени они проводили вместе, и то, как часто Бойд приезжал, и что было до смешного мало ночей, которые они проводили порознь. Была бы воля Паркера - он бы вовсе никуда не отпускал любовника, но то и дело просыпалось опасение, что Бойд не захочет ради него на месяц выпасть из своей жизни, и на этот счет Финн пока помалкивал. Мысль о том, что если не обманывать себя, то он в чужом городе с одним-единственным чемоданом, а восьмое января, когда придется вспомнить о возвращении, гораздо ближе, чем хотелось бы, временами напоминала о себе, но от нее Финн с успехом отмахивался: потом, все потом.
  Сегодня он тоже думал совершенно не о будущих проблемах, а о насущных делах, например, о том, не позвать ли Бойда в какой-нибудь бар из дорогих и понравится ли ему в дорогом баре. Или, может, запастись едой на целый полк и на ближайшие сутки запереться вдвоем в квартире? Можно ведь и как-нибудь потом нагуляться.
  От этих приятных размышлений его отвлек звонок в дверь и сам Бойд, обнаружившийся на пороге. Уговора насчет встречи так рано вроде бы не было, но кому какое дело?
- Привет, малыш, - Финн, обняв Бойда за талию, ответил на поцелуй с такой жадностью, как будто и не виделся с любовником всего лишь сутки назад. - За эти несколько минут можно успеть поесть? А то у меня остался холодный ростбиф от вчерашнего ужина. Давай заходи, - Паркер потянул Бойда в квартиру и захлопнул за ним дверь. - А я пока попробую угадать, - он весело сверкнул глазами. - Тебе предложили где-нибудь сыграть? Спеть? Или всей группе где-то выступить? Кто-нибудь заказал песню? - интерес Финна одолевал самый что ни на есть искренний: ему нравилась причастность любовника к искусству, хотелось, чтобы то, чем он занимался получило какое-то развитие, и казалось, что если какая-то работа может привести Бойда в подобное радостное воодушевление, то именно такая.

Финн, совсем недавно как-то незаметно для себя умявший целую пачку жареного миндаля, есть не хотел, поэтому просто посторонился и пропусти любовника на кухню. Это тоже уже успело стать частью их повседневности: Бойд был у него в квартире, как у себя дома, ему не требовались никакие разрешения, не было речи о том, что что-то можно, а чего-то нельзя, и Паркер, обычно ревностно охранявший свои личные границы, с удивлением обнаруживал снова и снова, что все это не вызывает у него никакого дискомфорта. Наоборот было удовольствием позволять себе тешиться мыслью, что вот она идет, их жизнь вдвоем, и можно участвовать в ней и ею любоваться.
  Сейчас Паркер любовался тем, как его небритый любовник, даже от этого нисколько не растерявший своего очарования, жадно поглощает ростбиф, деловито почесывается и так и поблескивает глазами, воодушевленно рассказывая о... так, а о чем он, собственно, рассказывал? Финн все это время стоял в дверях кухни, прислонившись плечом к косяку и с мечтательной улыбкой рассматривал Бойда, сам не заметил, как отвлекся и опомнился, только когда уловил слова "натурщик" и "демонстрация пластических позиций". А опомнившись, разом нахмурился и помрачнел.
  Нельзя сказать, что Паркер был ханжой или презирал какие-то профессии как таковые, но некоторые вещи неприятным образом наводили его на мысли о теневом мире, только не о том, по которому Бойд устроил ему экскурсию в их первый вечер в Килкенни, а о том, о котором он немало слышал от некоторых своих знакомых в Белфасте и с которым отчасти даже имел дело в пору не в меру бурного студенчества и лондонской жизни. И даже от предположения, что этот мир может как-то затронуть Бойда, становилось мерзко и хотелось что-нибудь сделать, оградить любовника.
- Правильно "напишут", - машинально откликнулся Финн и, отлепившись, наконец, от дверного косяка, сел за стол напротив Бойда. - Я как-то особенно смотрю? Я не заметил, - он улыбнулся, но улыбка вышла принужденной. - Слушай, а ты что-нибудь знаешь об этом художнике? Ну, например, что именно он собирается писать? И что это за "демонстрация пластических позиций"? Что вообще имеется в виду? - если бы этот разговор был рабочим, Финн держался бы лучше и действовал гораздо тоньше, но сейчас все это касалось Бойда, имело значение для него самого, и Паркеру-юристу оставалось только презрительно закатить глаза при виде Паркера-человека.

Нельзя сказать, что Финн был так уж эмпатичен и умел сходу уловить чужое настроение, но наблюдательности ему было не занимать, Бойда и перемены в нем он и вовсе странным образом чуял, будто включалось какое-то шестое чувство. Сейчас это самое чувство яснее ясного говорило, изменившийся тон разговора не ведет ни к чему хорошему. Больше всего на свете Паркеру хотелось сказать или сделать что-нибудь такое, что вернуло бы хорошее настроение им обоим и позволило бы повернуть все как-то так, чтобы и донести все нужные мысли, и услышать друг друга, и при этом совсем не поссориться.
  Вот только благие намерения благими намерениями, а при виде объявления, показанного Бойдом, Финн еще больше помрачнел и недобро нахмурился. Мысли о Бойде, позирующем голым неизвестному художнику, о чертовых "пластических позициях", под которыми могло подразумеваться что угодно, о самом художнике, так и остававшемся темной лошадкой, подхлестывали разом и беспокойство за любовника, и странную непонятную самому Паркеру злость на то, что кто-то увидит его малыша "обнаженным", и даже ревность, уже несколько лет никак и ни в чей адрес себя не проявлявшую.
  Финн задумчиво покрутил телефон в руках, снова и снова перечитывая объявление, потом поднял на Бойда по-прежнему напряженный, почти подозрительный взгляд. Этот обманчиво вкрадчивый голос ему уже довелось слышать, неделю назад в Lyrath, когда невинный разговор вдруг обернулся громкой ссорой и даже мордобоем, и сейчас вдвойне хотелось действовать осторожнее и тоньше, чтобы избежать того, что было тогда.
  Еще несколько секунд Паркер молчал, почему-то сосредоточенно разглядывая недоеденный ростбиф вместо того, чтобы смотреть любовнику в глаза, потом все-таки встретился с Бойдом взглядом и даже подался к нему через стол.
- Слушай, само по себе это, конечно, не проблема. Я знаю, что такое работа натурщика, имею представление о работе художников, но... - Финн, хмурясь, покусал губу. - Просто мне это не нравится. Ты ведь даже ничего не выяснил, ничего у него не уточнил. Что, если дело не в позировании, а в каком-нибудь дерьме? И ты во что-нибудь влипнешь? Что, если... некоторые пишут своих моделей, а некоторые смотрят на них, как на мясо, да и не только смотрят. Не хочу, чтобы на тебя так пялились, - последняя фраза прозвучала неожиданно зло, и Финн, стремясь сгладить это, поспешно прибавил: - Может, хоть глянем на этого твоего художника в сети?
  И вроде бы ничего такого уж скверного сказано не было, но и сейчас Паркер-юрист не поставил бы высший балл Паркеру человеку, и тот это отлично чувствовал.

Финн даже вздрогнул, когда отодвинутый Бойдом стул с грохотом проехался по полу: громкий звук ударил по напряженным нервам так, что, кажется, даже звон пошел.
- Да не должен ты... Да не в том дело, что... Я не имел в виду... - ни одну фразу не получалось закончить так, чтобы она в итоге понравилась самому Паркеру, и, разозлившись на собственное косноязычие, он тоже вскочил на ноги. - Черт! - Финн яростно взъерошил себе волосы и уставился на Бойда, так и сверкая глазами.
  Как теперь объяснить, что он не хотел его обидеть? Что не пытался сказать ничего оскорбительного? И, наконец, что вовсе не считает его беспомощным, просто хочет, чтобы любая грязь и мразь, в том числе человеческая, держалась от него подальше? А ревность... Ну да, наверное, ревности тут тоже есть место, но разве ревность не естественна, когда люди вместе? Тут ведь дело не в одном только собственничестве. Или все-таки в нем? И вся эта "подработка" именно поэтому так неприятно задела? Но ведь он, Финн, вовсе не пытается перекрыть любовнику кислород и диктовать ему, как жить и что делать. Или пытается?..
  Окончательно запутавшись в собственных мотивациях и чувствах, Паркер только еще больше разозлился - на себя за то, что завел весь этот неловкий разговор, а потом еще и загнал их обоих в тупик, и на Бойда за его сарказм, ядовитые интонации и, полное, кажется, нежелание слушать и слышать.
  Потемневший, как туча, Финн в противоположность любовнику не стал подаваться ближе, наоборот, отстранился и теперь смотрел на Бойда цепким, неласковым взглядом, скрестив руки на груди.
- Да послушай себя, что ты несешь! - непривычно зло рявкнул Паркер. - И при чем тут "собственность"?! Да, мне не слишком приятно думать, что на тебя голого будет смотреть кто-то другой, но дело не только в этом! Я знаю, что тебя не продадут, не распилят и, скорее всего, не трахнут, а ты не беспомощен и не подставишься. Но... я не хочу, чтобы тебе пришлось все это делать - не даваться, отбиваться, не подставляться. Мерзость и дрянь, и я не хочу, чтобы она к тебе липла! Ты... рядом с тобой не должно быть грязи, ясно?! - Финн смотрел теперь Бойду в глаза со злостью и тревогой одновременно и чувствовал при этом, что, как он ни старался, а слова подбирались какие-то совсем не те.

Хуже, чем холодный тон и издевательские интонации была только эта улыбка - тонкая, недобрая, будто сочившаяся ядом. Как только Финн увидел ее, он понял насколько плохо поворачивается этот и без того паршивый разговор. Разом пересохло во рту, солнечное сплетение скрутило таким спазмом, что трудно стало дышать. Финн облизнул губы, чувствуя, что вместе с дыханием потерял напрочь и дар речи.
  "Ох, черт. Мать твою."
  Слова Бойда так и били поддых, а Паркер все никак не мог собрать мысли ответить хоть что-то толковое. Он ведь не хотел его оскорбить! Не хотел ни унизить, ни сделать больно, ни, тем более, поставить на место и продемонстрировать разницу в их положении. Это ведь было просто беспокойство, забота! Так какого же черта получилось, что любовник на не посмотрел, будто его мордой в дерьмо ткнули?! Или это так со стороны и прозвучало?..
- О, Господи... - тихо сказал Финн севшим голосом и прошелся ладонью по лицу. Мысль о том, как Бойд его понял и как это все выглядело, разбудила не досаду и не страх даже - самый настоящий ужас: что, если теперь ничего не удастся исправить? - Бойд! - снова обретя голос, Финн обернулся в сторону прихожей. - Бойд, подожди! - ответа не последовало, только входная дверь захлопнулась с тихим щелчком. - Твою же мать... - Паркер сел мимо стула прямо на пол.
  Сколько прошло времени, Финн не считал, только сидел молча, прислонившись спиной к стене, смотрел на севший и не способный отсчитывать минуты электронный будильник на подоконнике и думал, как теперь быть. Страх исчез так же быстро, как и вспыхнул, теперь им владело одно-единственное желание: найти способ объясниться и добиться прощения. Бегать по городу в поисках студии художника и вламываться туда с разговорами глупо, пытаться поговорить по телефону наверняка бессмысленно, да и хорошо бы толком подобрать слова, чтобы не сделать хуже, чем есть. Знать бы еще, где самые опасные мины в разговоре с Бойдом, и какая рванет особенно разрушительно...
  Мысль пообщаться на этот счет с человеком, который наверняка знает Суини лучше всех на свете, пришла сама собой и мгновенно показалась спасительной. Финн кивнул собственным мыслям, поднялся на ноги, оделся и отправился на поиски Шерри, очень надеясь, что успел узнать Килкенни достаточно, чтобы быстро найти нужную кофейню.
  То ли он и правда освоился в городе, то ли просто повезло, но уже через полчаса у стойки нужного заведения Финн осторожно тронул своего потенциального спасителя за локоть.
- Шерри, привет, - он несколько напряженно улыбнулся. - Есть минутка? Надо бы поговорить, где-нибудь, где тихо. Это насчет Бойда, - и теперь оставалось только очень надеяться, что Шерри не выставит его вон, а ему хватит слов объяснить все лучше, чем он "объяснял" самому Бойду.

Паркер с тяжелым сердцем следовал за Шерри и устраивался за столиком в углу. Мысли по-прежнему разбегались и сворачивали то в сторону того, как там сейчас Бойд и как разгребать весь тот бурелом, который он, Финн, с такой легкостью наломал за несколько минут, то в сторону Варфоломеевской ночи, которую Шерри наверняка ему устроит, когда услышит обо всем случившемся.
  "Тем лучше, если устроит. Не погнал бы только нахрен и согласился бы поговорить."
  Запоздало сообразив, что пауза уже очень затянулась, а сам он все это время, трагически хмурясь, сверлит взглядом полированную темную столешницу, Финн, наконец, поднял на собеседника взгляд, а потом тяжело вздохнул и подал голос:
- Нет, ты не волнуйся, с ним все в порядке, все хорошо, - поспешно проговорил он и снова нахмурился, подбирая слова, чтобы невеселый рассказ хотя бы не вышел сбивчивым. - Просто... - Финн нервно почесал бровь. - Черт! - на этот раздосадованный, неожиданно громкий возглас, кажется, даже обернулся подменивший Шерри бариста, и Паркер все-таки взял себя в руки: - В общем, с Бойдом все нормально, он жив-здоров, но проблема в том, что я его обидел. И, похоже, довольно серьезно. Он пришел рассказать, что нашел работу натурщика, а я стал расспрашивать о художнике, о том, каким именно планируется само позирование, заявил, что волнуюсь за него и беспокоюсь, не будут ли к нему приставать. Ляпнул еще что-то про грязь и мерзость... - Финн болезненно поморщился: за собственную вспышку, яростную и нелогичную, теперь было стыдно. - Не знаю, как именно Бойд все это понял, но рассердился сильно. Сказал, что я боюсь запачкаться, и ушел. Это не так, конечно, не боюсь! - получилось горячо и страстно, он даже подался к Шерри через стол. - Да и нечем тут пачкаться, чушь какая... Но я в любом случае понимаю, что был не прав, не имел права все это устраивать. И очень хочу помириться, - теперь Финн смотрел только в глаза Шерри. - Но... боюсь, как бы не наломать дров еще больше и хотел посоветоваться... если ты, конечно, согласишься, помочь, - взгляд Финна стал несколько неуверенным. - Ты лучше всех знаешь Бойда, скажи мне, что его обидело больше всего? Что может обидеть, когда я приду извиняться? Я не хочу делать ему больно и... не хочу его потерять, - последние слова как-то сами собой сорвались с языка, и Финн, смутившись, отвел взгляд.
  Он мало знал Шерри, не представлял, как тот может отреагировать на всю эту сбивчивую исповедь и понимал, что у Галлахера есть сейчас все основания разозлиться из-за нанесенной другу обиды. Это заставляло чувствовать себя донельзя неуютно, но о том, чтобы дать задний ход не могло быть и речи, и Финн покорно ждал головомойки.

Привыкший всегда и все в своей жизни поверять логикой и раскладывать по полочкам, Паркер и представить себе не мог, что способен на такие противоречивые чувства, как те, что испытывал сейчас. Ему было стыдно, перед Бойдом - за то, что он и в самом деле повел себя так, что позволил любовнику счесть его мудаком-чистоплюем со склонностью к авторитарной опеке, перед Шерри - за неудобное положение, в которое поставил его своим появлением и расспросами о Бойде за спиной у друга. Даже перед самим собой было стыдно - за то, что он, оказывается, все еще способен вести себя как мальчишка-кретин и вот так походя создавать проблемы себе и людям и с легкостью разносить в щепки собственное счастье. А помимо стыда он испытывал несказанное облегчение: Шерри не отказался с ним говорить, не посмотрел на него, как смотрят на настоящих ублюдков в жизни своих близких и даже не заявил, что все потеряно. А еще описал Бойда примерно так, как, в общем-то, его видел и сам Финн, и от этой мысли становилось почти хорошо: раз так, значит, он, Паркер, все-таки не ошибается, видит и понимает любовника, в общем-то, верно, и если поработает как следует, понимание и вовсе может стать полным.
  Глубоко вздохнув, Финн прошелся ладонью по лицу, а потом взглянул собеседнику в глаза.
- Я никогда ему не лгу, - очень тихо произнес он. - Именно что говорю, как есть. Не помню, когда я вообще с кем-то был так искренен и откровенен. Бойд... уникальный случай. Одна проблема: говорить-то говорю, но, кажется, не всегда толком соображаю, что говорю, - Финн коротко, жестко усмехнулся и тряхнул головой, а потом снова встретился с Шерри взглядом. - Не думай, что для меня важно не испачкаться, - вдруг прибавил он с каким-то яростным жаром. - Вернее, я вообще не представляю, как об него, о близость с ним можно испачкаться. В моем кругу это сделать гораздо проще, - Финн болезненно скривил губы, негромко хмыкнув. - Он... особенный человек и... нет и не может в нем быть ничего грязного. К нему прикасаться - это же все равно что чудо в руках держать, - на губах Финна промелькнула легкая, неожиданно светлая улыбка, а потом он спохватился: - Прости, не знаю, зачем я все это на тебя вываливаю, ты совсем не обязан слушать мои излияния и уже очень мне помог. Успокоительное мне, наверное, не помешает, но без столика, думаю, обойдусь, поучусь понимать его сам и не буду тебя дергать. Мне просто очень давно не случалось быть влюбленным, - в этот раз улыбка вышла неловкой, и смущенный Финн опустил глаза. Несколько секунд он сосредоточенно сдирал бумажную упаковку с подобранной на краю стола зубочистки, а потом снова поднял взгляд на собеседника: - Слушай, Шерри, я не знаю его семью, а ты кажешься мне по-настоящему важным и близким для Бойда человеком, поэтому разреши я спрошу: ты... не против того, что он со мной? - Финн смотрел на Шерри внимательно и настороженно и даже сам удивился, как неуверенно прозвучал голос. С каждым днем все становилось серьезнее и серьезнее, и, похоже, окончательно стало таким, раз по-настоящему важно спросить мнение окружения.

Можно ли меньше, чем за минуту перейти от почти полной успокоенности и умиротворения к такому ступору, в котором даже за выражением своего лица уследить не удается? Раньше Паркер в такой возможности, может быть, и усомнился бы, но сейчас именно это с ним произошло, когда он сперва испытал новый прилив облегчения, услышав об отходчивости Бойда, а потом оказался совершенно огорошен сообщением о том, что его любовник и Шерри "полгода, как разбежались".
  Финн очень хотел бы сделать вид, что давным-давно обо всем знает или хотя бы что это сообщение его совершенно не трогает и не заботит, но по глазам и по реакции собеседника понял, что возможность эту безнадежно упустил. Врать в лицо и неумело изображать беззаботность по разным поводам ему, конечно, доводилось, и не раз, но с Шерри это хотелось делать не больше, чем с Бойдом, да и вряд ли получилось бы сейчас сыграть достоверно. Если же не врать, то приходилось хотя бы самому себе признаться, что новость произвела на него двойственное впечатление: с одной стороны, в Шерри было что-то удивительно светлое и теплое, и одна мысль о том, что рядом с малышом был и есть такой человек, согрела, с другой - этот человек не просто был, он был слишком близко. И само сознание этой близости против воли Финна разом разбудило знаменитое "чудовище с зелеными глазами", и оказалось неожиданно трудно теперь смотреть на Шерри и совсем не задаваться абсолютно ненужными вопросами: а точно ли их разрыв окончательный? А насколько они близки сейчас, и в чем эта близость выражается? А значат ли что-нибудь многочисленные прикосновения и легкие поцелуи, которые так часто достаются Шерри от его щедрого на тактильный контакт друга?
  "Так. Неважно. Это сейчас абсолютно неважно. К черту. Потом как-нибудь разберемся. Сказано не лгать, значит, не лгать."
  Сообразив, что пауза слишком затянулась, а он все еще пристально рассматривает собеседника, Финн тряхнул головой и слегка улыбнулся.
- Слушай, Шерри, не за что извиняться, - стало вдруг неловко из-за того, что юноша выглядит таким виноватым. - Ты же не знал, да и вообще вряд ли это великая тайна. Бойд не рассказывал, нет, но мы с ним как-то вообще не очень много пока говорили о жизни вокруг и обо всем, кроме нас двоих, я ему тоже много чего не говорил. Так что он, наверное, ждет подходящего момента или еще что-то в этом роде, - Финн смолк на несколько секунд, задумчиво рассматривая темную поверхность столешницы, потом с улыбкой поднял на Шерри взгляд: - Не скажу, что я не удивлен, еще как удивлен, но... просто потому что это было неожиданно. И я рад, что вы были вместе, и при этом по-прежнему вместе как друзья. Видеть тебя рядом с Бойдом приятно, - это была правда. Не вся правда, но немалая ее часть. А со всем остальным лучше разбираться и справляться молча и никому об этом знать не надо.

"Не о чем волноваться" - это замечательные слова. И было бы еще замечательнее, если бы Финн мог с легким сердцем к ним прислушаться. Вот только он уже сейчас понимал, что так получится вряд ли: ему наверняка придется приложить немало сил, чтобы не думать о том, о чем думать не надо, и не видеть то, чего нет. Впрочем, это его проблемы, знать о них ни Шерри, ни Бойду совсем не нужно.
- Это тебе спасибо, за все, - несколько запоздало откликнулся Паркер и благодарно погладил Шерри по руке, обернувшись к нему через плечо. - И за подарок тоже, я обязательно запомню. А кофе зайду выпить в следующий раз, - поднявшись на ноги, он усмехнулся. - Сейчас нельзя расхолаживаться перед боевой операцией, - он негромко хмыкнул, потом кивнул на прощание: - До встречи, Шерри, увидимся, - и вышел из кофейни.
  Боевая операция началась сразу, как только Финн снова оказался на улице: достав телефон, он просмотрел объявления в нужном разделе - которых, к счастью, оказалось немного даже при масштабах Килкенни - выявил по "пластическим позициям" нужное и сохранил адрес художника, а потом поймал такси и отправился обратно к своему дому.
  Цветочный магазин "Дюжина роз" в это время был совершенно пуст и скучавшая за прилавком продавщица, приходившаяся заодно и дочерью хозяйке, принялась помогать Паркеру прямо-таки с воодушевлением. Дело свое Эйдин явно знала и меньше, чем через полчаса представила ему букет, на который даже дышать было страшно, не то что тащить его в руках без всяких предосторожностей через полгорода. Финн некоторое время восхищенно созерцал это произведение искусства, потом опомнился, расплатился, бережно подхватил свою покупку и приступил к последней части операции.
  Меньше, чем через полчаса, он вышел из такси перед нужным домом на Патрик-стрит и остановился перед невысоким крыльцом в явной растерянности. Как быть? Просто ждать здесь? Подняться наверх и встретить Бойда там? Позвонить и предупредить о своем появлении? Нет, наверное, все, кроме первого варианта, плохие идеи: Бойд запросто мог еще не остыть, да и не хотеть демонстрировать художнику странного парня с цветами, с которым по прискорбному стечению обстоятельств знаком, так что нечего соваться, куда тебя не звали, и надо ждать внизу.
- Ждать, - негромко сказал Финн себе под нос и принялся кружить перед крыльцом, поглядывая на окна в попытках определить, какие из них принадлежат художнику и то и дело ловя на себе взгляды прохожих, явно привлеченные королевским букетом.
  Он так старался не пропустить появление Бойда, что в итоге, отвлекшись в очередной раз на окна, чуть не пропустил его, когда он появился в дверях дома. Разгладив зачем-то хрустящую бумагу, в которую букет был упакован, Финн в несколько шагов оказался рядом с любовником и преградил ему дорогу.
- Прости меня, - сказал он вместо приветствия. - Я повел себя, как мудак. Я не должен был все это говорить и тем более - так говорить. Не знаю, что на меня нашло. Твоя работа вообще не мое дело. Прости. Это тебе, - и Финн протянул Бойду букет, по-прежнему притягивавший внимание каждого второго прохожего своим великолепием.

В ожидании того, как Бойд отреагирует, примет ли эти несчастные цветы и что вообще скажет, Финн даже дыхание затаил. Он был готов ко всему - к обвинениям, к новой порции ругани, к презрительному взгляду и заявлению, что все кончено, в общем, к чему угодно, что только может выдать уязвленный человек, стремящийся побольнее уязвить в ответ. И будучи готов к этому, Паркер был всецело готов и к тому, чтобы несмотря на любые слова и взгляды, не отступиться, а объясняться, извиняться, убеждать и даже настаивать или просить о каком-нибудь испытательном сроке для себя, если понадобится. Бойд значил больше любых слов и любых неприятных минут.
  А потом Финн увидел, как его любовник уткнулся лицом в цветы - и выдохнул: кажется, казнь откладывалась, и, может быть, в разговоре даже будет не только ругань.
- Как самый настоящий мудак, - покладисто согласился Паркер и улыбнулся, глядя как поблескивают лукавством два раскосых темных глаза, смотрящие на него из цветочного куста. - Как мудак таких космических масштабов, что совсем не рассчитывал на прощение так быстро, - он сделал шаг к Бойду: невозможно было не пытаться оказаться как можно ближе. - Конечно, ты прав, а я нет, и мы даже не будем задаваться вопросом, почему это, - Финн негромко рассмеялся, не сводя с любовника глаз. От облегчения бешено колотилось сердце, а дыхание так и перехватывало от какой-то странной эйфории, как будто ему было шестнадцать, и это была его первая любовная ссора и первое примирение. Переведя дух, Финн подался Бойду навстречу, обхватил ладонями его лицо и ответил на поцелуй так требовательно и жадно, что показалось, будто сейчас земля уйдет из-под ног.
  Стоял белый день, дело было на тихой, но более чем приличной улице, на них наверняка оборачивались прохожие, и вполне возможно, кто-то таращился из окон, но Финна никогда все это не волновало так мало, как сейчас. Он был занят только одним - Бойд снова рядом и целует его. Целует точно так же, как до этой идиотской ссоры.
  Оторвался Финн от губ любовника только когда совсем не хватило воздуха, но, оторвавшись, отстраниться ему не дал: так и держал его лицо в ладонях.
- Ну что? - он улыбался, заглядывая Бойду в глаза. - Пойдем куда-нибудь обедать, и ты мне выскажешь, что захочешь, расскажешь про органы, да и вообще про то, как все прошло? Пойдем домой, закажем что-нибудь, а потом я устрою тебе компенсацию за утро? Не пойдем никуда и будем бродить по улицам? Какие у нас планы, малыш? - Финн даже не подозревал, что способен на такую нежность, какая прозвучала в его последнем вопросе.

За последние годы Финн успел основательно подзабыть, что такая эйфория, какая одолевала его сейчас от одного только взгляда на Бойда, бывает не только от кокаина, но и от по-настоящему сильных чувств. Сейчас он смотрел, как любовник улыбается ему улыбкой абсолютно счастливого человека, подставлял ладонь, когда он по-звериному терся о нее, зачарованно наблюдал за тем, как вспыхивают искры в темных раскосых глазах, и как они обретают необычный, какой-то нечеловеческий оттенок на фоне фиолетовых цветов, смотрел - и чувствовал себя удивительно легким, и понимал до чего правдиво на самом деле затасканное выражение "летать от счастья". Он, кажется, и правда сейчас был способен летать. А еще ощущал забытую потребность писать, такую острую, что рифмы и слова как будто в горле становились, требовали выхода. Впервые это было когда он чувствовал себя так, как сейчас, а не пытался хоть куда-то выплеснуть изводившую его горечь, и это почти обескураживало.
  Все эти мысли увели Финна, неотрывно рассматривавшего любовника, так далеко, что он даже не сразу заметил, как Бойд заговорил, а заметив, поспешно встряхнулся.
- Да, конечно, давай погуляем, - отозвался Паркер. - Хвастаться тобой - это что-то новое, хочу попробовать, - он лукаво усмехнулся, подождал, пока Бойд перехватит букет поудобнее, и двинулся по Патрик-стрит в сторону центра.
  Первую минуту он еще держал своего спутника за руку, но потом мягко отстранился, обнял его за плечи, привлек к себе и дальше пошел уже с ним в обнимку. Было что-то удивительно волнующее и пугающее одновременно в том, чтобы вот так в открытую идти по улице с любимым человеком, не прятать его, не прятаться самому и даже не отводить глаза, встретившись взглядом с кем-то из прохожих. Паркер понимал, что отчасти держится так уверенно и почти демонстративно, потому что все еще чувствует себя чужаком в чужом городе, и решиться на что-то подобное в Белфасте было бы труднее, и все-таки это казалось первым шагом к совсем другой жизни.
  Улыбнувшись не по-зимнему яркому небу, Финн крепче прижал к себе Бойда и обернулся к нему.
- Какой интересный художник, - Паркер щурился немного лукаво. - Я почему-то был уверен, что это будет в лучшем случае какое-нибудь унылое подражание авангарду, и он превратит тебя в страхолюдного мальчика-на-шаре, состоящего из углов и квадратов. А тебе, кажется, попался прямо-таки самый ирландский ирландец, ирландистее, чем ваш клевер, - Финн усмехнулся, а потом метнул на Бойда быстрый, внимательный взгляд и рассмеялся в голос: - Похож ли ты?! Да ты и есть один из них, все теперь встало на свои места. Я соблазнился и начал сходить с ума от желания еще в том банке, пока ты жевал жвачку и рассуждал об "англичашках". Все смотрел на тебя и думал, как бы так тебя не упустить и провести вечер вместе, - улыбка Финна стала немного смущенной, а потом он тихо прибавил: - В общем, прав твой художник, малыш ши, - и он бесцеремонно поцеловал Бойда в висок прямо посреди улицы.
  Странно все-таки сказать правду и в то же время не сказать все: он ведь и правда сходит с ума от желания, и об этом приятно говорить, вот только можно ли сказать вслух, что и сумасшествию от любви место уже нашлось?

Странное дело: всего несколько часов назад Финн был готов заподозрить неизвестного художника во всех смертных грехах, а сейчас понемногу преисполнялся интереса и симпатии к нему и радовался, что Бойд на его холсте не превратился в углы и квадраты. А еще его одолевала неожиданно настойчивая мысль, как бы так не упустить возможность и купить картину, когда она будет готова: тогда можно будет сколько угодно смотреть на малыша, даже когда его нет рядом.
  Финн обернулся к Бойду, улыбаясь и уже собираясь сказать, что "волшебно" и "необычно" - это как раз про него и идеально ему подходит, но вместо этого только фыркнул, не то от смеха, не то от возмущения.
- Что не так с портфелем и пальто, скажи мне, пожалуйста?! - возмущенно вопросил он, нависая над Бойдом. - Я приехал прямо с работы, как еще я, по-твоему, должен был выглядеть?! - Финн фыркнул еще раз, а потом скосил глаза на лацкан пальто: - Все в порядке, все, как всегда... - несколько недоуменно проговорил он себе под нос. Потратил еще несколько секунд на размышления о пальто как таковых, их экзистенциальной природе и значении в отношениях, а потом, покосившись на Бойда, беззвучно и негромко прибавил: - Не знаю, как уж там насчет манер и бестактности, но... Ты меня завлек просто самим собой, тем, какой ты есть. Потому что мне тебя с самого начала хотелось затащить в укромный уголок, - глаза Паркера вспыхнули ярче и, придвинувшись совсем близко к любовнику, он проговорил ему на ухо: - В тебе есть что-то такое, малыш. Одного того, что ты рядом, мне хватает, чтобы тебя захотеть. Я смотрю на тебя, а где-то фоном, на самом краю мыслей, все время представляю, как я тебя трахаю, и слышу твои стоны, - чуть отстранившись, Финн тихо хмыкнул. - У меня от тебя совсем крыша поехала. Никогда такого не бывало, - и это была правда: сдержанный, привыкший всегда и во всем держать себя в узде Паркер ни за что не смог бы вспомнить хоть кого-нибудь, кто вызывал бы у него такие же чувства, как Суини.
  Рассказ о встрече "чудесного возлюбленного" с блаженным смертным Финн слушал сначала настороженно, потом заинтересованно, а под конец и вовсе от души развеселился и почти посочувствовал этому Рори: уж он-то уже успел хорошо узнать, какое упоительное впечатление Бойд способен производить на людей. Слабым уколом о себе заявила ревность, но Паркер сумел от нее отмахнуться: все-таки было гораздо приятнее гордиться красотой любовника и тем, как на него смотрят окружающие, чем пытаться завернуть его в густое покрывало и спрятать от посторонних глаз. Наверное, им обоим это нужно: Бойду - работа и чужое восхищение, самому Финну - гордость за своего любовника, самого красивого и сексуального в мире.
- Хорошо, что не дал, вы похоже, отлично сработались, несмотря на то, как я психовал, - Финн немного смущенно усмехнулся. - Тебе, по-моему, пойдет быть музой, хотя все-таки очень надеюсь, что у этого Рори есть свой "чудесный возлюбленный", и он помнит, что художники, влюблявшиеся в муз, не всегда хорошо заканчивали, - он несколько лукаво усмехнулся. В это время за уклом показался его дом и вывеска цветочного магазина, и Финн вдруг остановился и, отстранившись, обернулся к Бойду. - Слушай, малыш, - заговорил он неожиданно серьезно, - мы сейчас пойдем домой, но я сначала хотел кое-что сказать. В общем, я хочу видеть тебя как можно чаще и больше и хочу, чтобы у нас с тобой в городе было по-настоящему наше место. Поэтому вот, возьми, пожалуйста, - на раскрытой ладони Финна лежал второй комплект ключей от квартиры над цветочной лавкой. - Приходи и уходи, когда хочешь, ладно? - он улыбнулся Бойду, искренне надеясь, что и в этот раз не услышит, что слишком спешит и торопит события.

Когда ждешь ответа по-настоящему сильно, любая пауза кажется затянувшейся и тревожной. Сейчас, глядя Бойду в глаза и стараясь угадать по их выражению его мысли, Финн вдруг испугался: а что, если это все-таки слишком? Что, если он только что спугнул любовника, и вместо еще одного шага к близости дело кончится неловкой улыбкой и аккуратным, но твердым отказом?
  Успокоила почему-то мысль, что аккуратный отказ - это совсем не в духе малыша, и раз он все еще не послал Паркера, то, наверное, есть шанс, что без этого и вовсе обойдется. А потом Бойд улыбнулся, широко и открыто, и у слишком много думающего - и еще больше тревожащегося - Финна в который раз за сегодняшний день отлегло от сердца. Все хорошо. Все, кажется, даже намного лучше, чем можно было бы мечтать.
- Я очень надеюсь, что ты будешь вламываться рано утром, посреди дня и поздно вечером. Только не ночью! - на последней фразе он сурово сдвинул брови. - Ночью, как мне хотелось бы думать, ты вламываться не сможешь, потому что будешь спать рядом со мной, - он поднял взгляд на окна своей квартиры, а потом обернулся к любовнику, и улыбка, появившаяся у него на губах, стала одновременно мечтательной и предвкушающей. - Пойдем. А то если не обновим прямо сейчас, я за себя не отвечаю, - не удержавшись, он быстрым, легким движением погладил Бойда по лицу и двинулся к дому.
  Поднимаясь по лестнице, Финн улыбался себе под нос, мысленно отмечал, что не смог бы сейчас согнать с лица эту счастливую и на редкость глупую улыбку, даже если бы очень постарался, и ловил себя на странном ощущении, будто пологая лестница на второй этаж слегка покачивается под ногами. Странно было сознавать, что вот это сумасшедшее чувство абсолютного счастья, от которого непонятно с чего кружится голова, и кажется, что взлететь было бы легче легкого, возможно не только в юности, когда нет еще ни мозгов, ни невеселого жизненного опыта, но и сейчас, когда ему под тридцать, и он с полным правом может считать себя скучным взрослым человеком.
  Финн задумчиво посмотрел на Бойда, физически ощущая его присутствие рядом, и подумал, что чувствует не только близость любовника, но и солнечный жар и свет, которым тот словно бы был наполнен до краев.
  "Это все из-за тебя, малыш. Я из-за тебя на себя не похож. И, по-моему, вообще на нормального человека больше не похож. Ну и черт с ним, раз так, то психом быть лучше."
  Дверь открылась, ставший неожиданно задумчивым Паркер переступил порог квартиры, обернулся к Бойду, наблюдая за тем, как он раздевается, и окончательно вернулся к реальности, только сообразив, что именно говорит любовник. Отчего-то на сей раз этот "приличный" Рори вызвал не симпатию, а неожиданное глухое раздражение, и на лицо Финна набежала легкая тень.
- Так ведь и положено творцу и художнику, который занят только своим искусством, верно? - отозвался Паркер, снимая пальто и ботинки и очень надеясь, что ему успешно удается держаться беззаботно. - А с чего ты взял, что ему нравятся мужчины? Он что-то рассказывал? Или на стене висит портрет мужа художника? - Финн слегка усмехнулся, а потом кивнул в сторону кухни: - Ты рассказывай пока и пойдем, поищу нам что-нибудь на обед, - и двинулся в сторону кухни первым: есть и правда хотелось, а вот позволять Бойду заметить у него в глазах хоть тень ревности - не слишком.

Эмоции, чувства и желания, подумать только. Финн только сердито фыркнул и, сунув голову в холодильник, мгновенно приобрел сходство с каким-то зверем, явно недовольным тем, что происходит в его берлоге.
  "Желания... при себе надо держать свои желания. Надеюсь, именно так этот Рори и поступил. Желания!"
  Финн позвенел пустой бутылкой из толстого стекла - кажется, в ней было что-то вроде органического кефира - и выставил ее на холодильник.
- А что бы им и не творить без желаний? - ядовитым тоном отозвался он из ледяных недр. Голос при этом прозвучал глухо, как из бочки. - Между прочим, некоторые оперные певцы в восемнадцатом веке как раз евнухами и были. Кастратами. Это совершенно не мешало им прекрасно петь, для них написаны блестящие партии. Так, может, и некоторым художникам это пошло бы на пользу? - Финн ухмыльнулся и сам поймал себя на том, что шутка вышла какой-то неожиданно кровожадной.
  Собственная кровожадность однако совсем не заставила Паркера ни раскаяться, ни переключиться на другую тему. Наоборот он уже совсем было собрался вынырнуть из холодильника с остатками ростбифа и паштетом не первой свежести в качестве добычи и продолжить в том же духе, когда вдруг почувствовал, как близко оказался Бойд. И, как всегда, одной близости любовника оказалось достаточно, чтобы все остальное разом стало неважным и отодвинулось на второй план.
  Плавно выпрямившись, Финн захлопнул дверцу холодильника, подался немного назад и всем телом прижался к Бойду.
- Всех на свете можно винить за то, что они на тебя смотрят, - глуховато отозвался он и негромко рассмеялся. От прохладных рук любовника, так решительно и собственнически скользнувших под свитер, по телу мгновенно пошли легкие пока электрические импульсы. - Сам хочу все время смотреть на тебя, и чтобы никого другого в радиусе сотни миль, - он усмехнулся и, сильно вздрогнув от нетерпения, еще теснее прижался к Бойду. - Хочу тебя, малыш, - эхом отозвался он на слова любовника, а потом полуобернулся к нему через плечо, слегка поглаживая ладонями его бедра. - Как? - это Финн не столько сказал, сколько выдохнул сорвавшимся от нетерпения шепотом. - Как тебе сейчас хочется?
  И голод, и усталость, своя и чужая - все моментально было забыто, потому что по-прежнему ничто не имело значения, кроме сумасшедшего желания быть вместе, делить на двоих близость.