Первая пятница месяца... Один из дней, в который, как утверждают некоторые представители молодёжи, священники всё-таки работают, а не маются ерундой, как в любой из будних дней. Первая пятница месяца, традиционно, день исповеди и посещения больных. Келлах буквально полчаса назад вернулся из госпиталя святого Луки, поговорив с добрым десятком стариков и старушек, с несколькими молодыми мужчинами и женщинами, изъявившими желание встретиться со священником, но не имеющими возможности передвигаться, отправил мессу в часовне при госпитале для всех желающих... и сейчас ему очень хотелось побыть наедине с Богом молча.
Он собирался сменить отца Грегора на дежурстве в исповедальне, а перед этим надеялся немного разгрузить собственную голову и помолиться. Народа в соборе не было, и тишина не нарушалась даже тихими шагами монахини, приводящей в порядок подсвечники. Дверь исповедальни тихо скрипнула, выпуская очередного примирившегося с Богом, а через несколько минут очередной негромкий звук сообщил о том, что отец Грегор закончил своё дежурство.
- Владыка? - Келлах слышал, как Грегор подошёл к нему, стоящему на коленях перед алтарём, медленно кивнул, перекладывая розарий из правой руки в левую, а затем протянул ладонь секретарю для приветствия. - Приходской совет пригласил вас завтра на своё собрание. Что мне им передать?
- Скажи миссис Фланаган, что я обязательно буду, - Келлах старался не пропускать встречи любых приходских групп, особенно, если его приглашали поучаствовать. Грегор, конечно же, знал об этом, но всё равно каждый раз спрашивал начальство о желании его присутствовать на очередном собрании. Пару минут спустя Шеан поднялся с колен и отправился в кабинет, оставив Келлаха у алтаря в одиночестве. Морриган был благодарен молодому священнику за его умение не требовать к себе лишнего внимания.
Он как раз закончил молитву розария и пребывал в молчаливом созерцании, когда почувствовал, что за его спиной кто-то есть, и этому кому-то требуется его внимание.
- Я могу вам чем-нибудь помочь? - поинтересовался он, неторопливо и осторожно поднимаясь с колен.

Лицо девушки, стоящей перед ним, оказалось знакомым - Келлах чуть прищурился, попытавшись припомнить её имя. Много усилий это не заняло, хоть и запоминал он имена немного хуже, чем лица.
- Благодарю, Лорейн, - улыбнувшись ответил он на вопрос девушки о его делах, привычно протянул ей руку для пожатия. - С Божьей помощью справляемся.
В просьбе об исповеди, казалось бы, не было ничего необычного, но Келлаха всё же что-то заставило остановиться и задуматься. Молодёжь часто обращалась с просьбами об исповеди именно к нему - вроде как он всегда был своего рода патроном для юношей и девушек Килкенни, так что озаботила его не просьба Лорейн, а, скорее, её несколько растерянный вид. Выглядела она так, словно не один день вынашивала мысль о... нет, не об исповеди, а, скорее, об откровенном разговоре.
- Для вас я всегда свободен, - с очередной короткой полуулыбкой произнёс Келлах, имея в виду, конечно же, не только саму Лорейн, а всю молодёжь в целом.
И всё же ему хотелось понять, что именно требовалось девушке от него. То, что он знал о Лорейн от её родителей и бабушек, позволяло сделать вывод о том, что вряд ли она могла сотворить что-то настолько греховное, чтобы прийти к исповеди не тогда, когда выпадет время перед воскресной Святой Мессой, а целенаправленно искать исповедника. И всё же явно и чётко выраженное желание именно "исповедоваться" наталкивало Морригана на аналогию с молчаливым криком о помощи. Ситуация в семье Лорейн вполне соответствовала этой аналогии.
- Давайте сделаем так, - они уже немного отошли от алтаря, у подножия которого начался их небольшой диалог, и Келлах остановился, опершись ладонью на высокую спинку одной из скамей. Не всегда исповедь стоит начинать в конфессионале, на коленях и через решётку. Иногда Таинству не мешало бы небольшое предисловие в виде разговора - человек, идущий к исповеди, зачастую бывает к ней всё ещё не готов, несмотря на продолжительное испытание совести, проведённое со всем тщанием на протяжении иной раз целой недели. Можно очень долго копаться в своих грехах и прегрешениях, но так и не добраться до корня проблемы самостоятельно, а разговор с духовником способен помочь мыслям улечься по предназначенным для них полкам довольно быстро и ровно.
- Присядем? - он почти не ждал ответа, только лишь сделал приглашающий жест ладонью, пропуская Лорейн вперёд себя. Дождавшись, когда девушка устроится на скамье, сел рядом и вопросительно взглянул в девичьи глаза, постаравшись как можно мягче задать очень важный вопрос: - Что вас беспокоит, Лорейн?

В такие моменты Келлах чувствовал себя немного доктором. Исповедник - врачеватель человеческих душ, конечно же, но аналогия всё же всплывала не всегда. А вот сейчас, произнеся короткий вопрос "Что вас беспокоит?" - почувствовал. С некоторой разницей только лишь. Ну, например, в том, что доктор обычно бывает одет в белый халат, а в нём из белого разве что платок в кармане да колоратка, белым прямоугольником поблёскивающая из-под воротника сутаны.
Он оказался прав. Лорейн нужно было поговорить, а не исповедоваться. По крайней мере, не вот так - с ходу и чтобы сразу на колени и каяться. Тем более, что разговор она завела совсем не о своих проблемах. Келлах внимательно слушал, иногда чуть улыбался ободряюще, иногда кивал, но не перебивал и каких-то наводящих вопросов не задавал. У Лорейн и без того было много лишней информации в хорошенькой головке, чтобы ещё дополнительно сбивать её с толку. Нет, такого Морриган точно не любил.
Впрочем, весь рассказ Лорейн подозрительно походил на попытку хоть как-нибудь завуалировать проблему, которая касалась не какой-то мифической подружки, а её самой. Келлах видел Лорейн среди молодёжи. То, как она вела себя с парнями и девушками её возраста. Не очень было похоже, что у неё вдруг могла завестись "подружка", которая вот так на духу бы выложила всё своё сокровенное. Впрочем, Келлах так же знал, что в жизни бывают ещё и не такие повороты сюжета.
- Ничего, - в очередной раз ободряюще улыбнувшись, Келлах кивнул и, пока Лорейн не начала тараторить дальше, добавил: - Вы поэтому просили об исповеди? Не переживайте, Лорейн, наш с вами разговор, в любом случае, останется только между нами.
Лорейн нравилась Морригану. Она напоминала ему его малышку Мойру - то, как она могла бы выглядеть сейчас, будь у неё возможность дорасти до таких лет. От этих мыслей всегда немного щемило где-то глубоко внутри, впрочем, он уже почти научился справляться с наваливающейся на него в такие моменты тоской. Во всяком случае - достаточно для того, чтобы не показывать своего состояния собеседнику.
Поэтому он продолжал внимательно слушать и размышлять о том, кто же мог стать действующими лицами истории, которую рассказывала ему юная мисс Макгиннесс. Не любопытства ради, но для лучшего понимания сложившейся у девушки ситуации.

По невероятно вдохновенным эпитетам, коими награждала Лорейн неведомый объект обожания своей гипотетической подруги, выходило, что сама юная мисс Макгиннесс была влюблена в этого парня если не по уши, то по самый подбородок - уж точно. Келлах мысленно накрыл лицо ладонью, обречённо при этом вздохнув, но явного вида не подал - это было бы лишним, да и не поспособствовало бы рассказу и раскрытию Лорейн. Хотя уже и так всё было понятно...
Иногда Келлах искренне удивлялся тому, как ему удавалось понимать подшефную молодёжь - у него на глазах не росли собственные дети, он вообще мало в своей жизни наблюдал семейных отношений, примера именно отцовского поведения у него не было... так откуда же в нём бралось понимание того, что тревожит юные умы и сердца? Он, конечно же, предпочитал возносить за это понимание хвалу Господу. Но вопросы всё равно возникали снова и снова.
Лорейн тем временем, периодически смущаясь и словно пытаясь подобрать слова, плавно подходила к самому главному. Самому же Келлаху было всё труднее удержаться от удара со всего размаху раскрытой ладонью по собственному лбу и от возгласа вроде "ну заче-е-ем..."
- Дело, Лорейн, не в свободолюбии и современности взглядов, - зачем ходить вокруг да около, если ситуация требует брать быка за рога? - И даже не в городе проживания. Я вот тоже из Дублина, - почему-то он подумал, что сейчас вполне реально максимально искренне поговорить с юной влюблённой и запутавшейся в паучьей паутине не очень достойно ведущего себя мужчины девушкой, - и целоваться умею и люблю. Более того - у меня была невеста, и сейчас есть взрослая дочь...
Он перевёл дыхание и потёр тыльной стороной ладони свой лоб. Порыв искренности следовало смягчить и добавить хотя бы немного того, что дало бы Лорейн хотя бы подобие ответов на вопросы.
- Недостойно мужчины требовать от девушки, тем более, столь невинной, плотских отношений, - вздохнув, аккуратно проговорил он. - Целомудрие - важнейшая часть души, и растрачивать её на тех, кому нужно лишь тело... тем более, если оно нужно всего лишь как доказательство привязанности. Это не просто грех, это величайшая глупость, о которой ваша подруга, Лорейн, с очень высокой долей вероятности будет жалеть. Как минимум - очень долго, если не всю жизнь.
Он очень старался говорить спокойно и неторопливо, чтобы не походить на заботливых тётушек, которые толком и объяснить не могли, в чём ценность того самого целомудрия, о котором говорил он. Он всего лишь хотел, чтобы Лорейн задумалась и начала задавать вопросы. Пусть даже не ему, а самой себе. Это уже было бы большой победой здравого смысла над чужой разрушительной похотью.

И всё-таки проговорилась. В другое время, в другом месте и в другой ситуации Келлах бы не стал сдерживать торжества по поводу собственной проницательности. Но сейчас это было бы лишним. Определённо. Поэтому он всего лишь глубокомысленно и с некоторой долей сдержанного сочувствия вздохнул.
- Целомудрие, Лорейн, это не только, скажем так, физическая девственность, - оказывается, не так уж легко общаться с молодёжью, если эта самая молодёжь, имея довольно активных в приходе бабушек, особо в делах прихода не участвует. Не посещает встречи молодёжи и для молодёжи, вольно или невольно игнорирует занятия по разъяснению катехизиса и учения католической церкви в целом. Хорошо ещё, что помнит про исповедь... Келлах ненадолго задумался, подбирая слова, раздумывая о том, каким образом повернуть мысли юной мисс Макгиннесс в нужное русло. - Это скорее понимание необходимости душевной и телесной чистоты для правильной в целом жизни.
Это было трудно. Лорейн находилась в каком-то своём радужном мире первой юношеской влюблённости, Келлах это видел и понимал, что в таком вот состоянии она запросто может натворить дел. Но как заставить её одуматься - он не знал. Можно было бы увещевать её, пространно говорить о высоких материях и нормах морали, но все эти понятия, и без того смазанные современным обществом, явно прошли бы мимо понимания Лорейн. Ей хотелось другого.
- Не скажу, - Келлах едва заметно, но тепло улыбнулся. - Я же понимаю, что разговор совсем о другой любви. Но я точно могу сказать, что в восемнадцать, даже в почти девятнадцать говорить о том, что никто тебя никогда не полюбит - слишком рано. Да и, если быть объективным, в этом возрасте и для настоящей любви зачастую ещё слишком рано. Для влюблённости, свиданий, поцелуев украдкой и не очень - в самый раз. Но любовь, Лорейн, та самая, которая настоящая - совсем другая. В любви есть забота, умение сдержать свои желания, если они неуместны или не достаточно взаимны. Любовь - это не желание владеть телом, но желание беречь душу. Причём того, кого ты любишь. Прекрасно, если есть всё это в восемнадцать, и если всё это взаимно, - вздохнув, он посмотрел прямо в лицо Лорейн. - А вы уверены, что все ваши чувства, испытываемые сейчас к тому человеку - именно любовь? И что она взаимна?