Стоит признаться честно, Грейс мыслями была где-то далеко. Затянутая в жесткий кожаный корсет, богато украшенная фальшивыми драгоценностями, с какой-то немыслимой прической на голове, местная сеньора Капулетти вроде вписывалась в разномастный строй местных актеров - любителей. Только вот действовала и играла она как-то машинально. Грейси была благодарна своим партнерам по сцене, даже несмотря на то, что отец Морриган чуть не придушил ее в первом действии. За размашистой яркой игрой других участников спектакля Харрелл умудрялась прятаться вплоть до рокового четвертого действия. До этого момента, если она и произносила реплики, то с правильной интонацией, но без особого энтузиазма, отлично понимая, что ее персонаж все равно мало кому интересен. Или ей это казалось, из-за хандры и одиночества, которые особенно душили в день всех влюбленных.
Но настало время, когда все внимание зрителей было направлено на нее. Перед тем как выйти на сцену Грейси шумно выдохнула и нацепила на себя маску "безупречной хозяйки безупречного семейства". Она влетела на ступеньки, так словно действительно спешила из кабинета на кухню, раздавая приказы слугам беспрекословным тоном. Мимолетно пожурила сеньора Капулетти и снова словно убежала по делам. Пока отец Морриган отыгрывал степенное беспокойство, Грейс отвечала за суету вокруг. И вот она снова убегает за кулисы, приближая момент обнаружения мертвой Джульетты. Как и полагается, сначала мнимую покойницу обнаруживает кормилица, а потом мать. Когда Грейс подошла к лежащей с закрытыми глазами Элисон, то у женщины перехватило дыхание. Почему-то даже потенциальная мысль о том, что она может потерять еще и Элисон, к которой прикипела как к родной дочери, поразила словно громом.
Медленно, словно не осознавая происходящего сеньора Капулетти подходит к спящей Джульетте.
О! Жизнь моя, дитя моё, Джульетта!
Мама приобнимает свою дочь и прикладывает головой к груди таким образом, будто укачивает младенца. Но несчатному ребенку уже все равно.
Проснись! Взгляни! Иль я умру с тобой! —
Наконец до сеньоры Капулетти доходит, что произошло. Она поднимается и истошно кричит.
На помощь! Помогите!

У Грейс свое видение горя сеньоры Капулетти. Свою сцену она доигрывает с неприкрытой злобой, кидая каждую страшную реплику, каждое душераздирающее замечание в лицо отцу Морригану. В лице сеньора Капулетти Грейс пытается причинить боль всем мужчинам, кто обидел ее когда-то. Растерзанная собственной истерикой, сеньора Капулетти мечется между единственным любимым человеком и  опыстылевшем, навязанном, ненавистном мужем, в котором видит причину смерти дочери. Потом за кулисами Грейс придет в себя и улыбнувшись скажет отцу Морригану, что что-то заигралась. В последнем акте она снова превратиться в малозаметного персонажа, в декорацию для трагической развязки, проблеяв пару строк и спрятавшись за своим сценическим мужем, как за единственной поддержкой. Грейс и не знала, что пьеса которой уже столько сотен лет, заставит ее так переживать.

Начиная с ноября финал "Ромео и Джульетты" стал для Дэни настоящим, пугающим вызовом. До этого момента эти сцены казались ему самыми легками, ведь нет ничего ярче страданий, скорби и отчаянья от потери близкого человека - здесь не было нужды с точностью выверять полутона, ведь горе смывает нюансы не только внутри себя, но и стирает разницу между людьми, независимо от того, как они реагируют. Ничего сложно в плане игры, в общем, плюс ко всему для них с Элисон это был шанс продемонстрировать всю громкость своего актерского мастерства (сколько там его есть) залу и сорвать пару слезок из чьих-нибудь глаз. Момент кульминации, катарсиса, максимальной развязки, высший момент для актера в пьесе.
Но вернувшись к репетициям после позищения и снова дойдя до отработки этих моментов, Дэни осознал, что каждый раз, когда они приступают к этим сценам, он сам падает в холодную пустоту ужаса, который охватывает мозг лишь в моменты, когда тот пытается вообразить себе свое состояние, когда его не будет. Дэни не знал этого состояния раньше, но проводил мучительные минуты перед тем как заснуть, глядя в потолок, вызывая внутри у себя ощущение падения в небытие, и дергающий внутри крюк, словно утаскивающий его от запретных врат, за которыми лежало то, что не под силу осознать сознанию.
И каждый раз младший Макалистер представлял себе, как на месте потерянной Джульетты мог бы быть Чарльз. Или наоборот. И он бы не смог позаботиться больше о его горе, не смог бы остановить неосмотрительные действия. Не мог бы быть рядом и даже не мог бы сам горевать по этому поводу. Просто все бы рассеялось по ветру.
Дэни почувствовал, как его прошиб холодный пот перед выходом на сцену и в носу засвербело, как в момент, когда хочешь расплакаться, и постарался отогнать от себя эти мысли.
"Я научился. Я научился использовать их для передачи трагедии Ромео."
И с этими внутренними словами он вышел на сцену.
Улыбаться обычному, обманчиво-беззаботному дню в Мантуе было невероятно сложно, когда он уже настроился на склеп.
"И там мог бы быть мой склеп."
- Что ты сказал? Я шлю вам вызов, звёзды!..
Беги в мой дом. Бумаги и чернил!
Достанем лошадей и выезжаем.
По крайней мере побледнел он очень натурально, да и ставшее холодным освещение помогло поддержать этот момент, но на его лице заученно нарисовалась решимость.
Он врал себе все это время про отсутствие тонких моментов - тонкий момент был. Он заключался в том, чтобы показать, как умер Ромео до того, как умерло его тело - в момент, когда он узнал, что Джульетты больше нет в живых. Дэни расфокусировал взгляд и слегка пошатнулся с резной бутылочкой яда в руке. Затем они с Балтазаром почти исчезли за кулисами, и все освещение погасло, чтобы включиться вновь, имитируя холодную полутьму склепа в ночи и подрагивающее пламя факела, двигавшееся вместе с Дэни и парнем, играющим Бальтазара.
- Дай мне кирку и лом. Возьми письмо.
Оно к отцу. Ты должен завтра утром
Снести его. Теперь дай факел мне
Стань в стороне и, чтобы ни случилось,
Не вмешивайся и держись вдали.
Я вот зачем спускаюсь в подземелье:
Отчасти, чтоб взглянуть в лицо жены,
Но главное, чтоб снять с покойной перстень
Большой цены, в котором мне нужда.
Ложь смертника... Мда. Смертники опасны - им нечего больше терять, а люди, которым нечего терять - самые страшные люди на всей планете. Бедняга Парис зря подвернулся под горячую руку.
По крайней мере, в бутафорской битве Дэни чувствовал себя нормально, физика занимала мысли, все, о чем остаалось думать - это не улыбаться, а биться со скорбным лицом.
Но вот сцена окрасилась красным. Воспользовавшись этим, Дэни успел глянуть в зал на брата, но затем вернулся к упокоению Париса. Недолгому, ведь к красному освещению примешалось нежно-розовое. Это в глубине сцены-склепа Ромео увидел свою небесную жену, прекрасную и мертвую, как мрамор.
Голос Дэни дрогнул в начале монолога, когда он медленными шагами пошел к смертному ложу:
- Любовь моя! Жена моя! Конец
Хоть высосал, как мед, твоё дыханье,
Не справился с твоею красотой.
Тебя не победили: знамя жизни
Горит в губах твоих и на щеках,
И смерти бледный стяг ещё не поднят.
И ты тут, в красном саване, Тибальт?
Какую радость я тебе доставлю!
Смотри: сразившею тебя рукой
Сейчас сражу я твоего убийцу.
Прости меня! Джульетта, для чего
Ты так прекрасна? Я могу подумать,
Что ангел смерти взял тебя живьём
И взаперти любовницею держит.
Дэни огладил нежно щеку Элисон, не глядя в зал.
- Под страхом этой мысли остаюсь
И никогда из этой тьмы не выйду.
Здесь поселюсь я, в обществе червей,
Твоих служанок новых. Здесь останусь,
Здесь отдохну навек, здесь сброшу с плеч
Томительное иго звёзд зловещих.
Любуйтесь ею пред концом, глаза!
В последний раз её обвейте, руки!
И губы, вы, преддверия души,
Запечатлейте долгим поцелуем, - все так же нежно он прикоснулся своимии губами к губам Джульетты-Элисон, забыв даже о том, что что-то могло пойти не так, и надо будет подхватить.
Ничего не произошло. Элисон здесь не было, а Джульетта была мертва. Уже мертва, хоть и не успела еще убить себя.
- Со смертью мой бессрочный договор.
Сюда, сюда, угрюмый перевозчик!
Пора разбить потрёпанный корабль
С разбега о береговые скалы.
Пью за тебя, любовь!
Ты не солгал,
Аптекарь! С поцелуем умираю.
Дэни всхлипнул, чувствуя, как по щекам текут слезы, воздел очи осветителю и сполз спиной по ложу Джульетты, затихая и закрывая глаза.
"Главное - не двигаться... Блять, нога чешется... Как же грустно."

"Весь мир — театр. В нём женщины, мужчины — все актёры. У них свои есть выходы, уходы, И каждый не одну играет роль,.." сказал как-то великий Шекспир в одном из своих произведений и с тех пор никто не смог опровергнуть его фраз, хотя, многие пытались. Сам Дерек считал, что старик классик был во многом прав, вот только это мало что меняло в жизни полной слишком противоречивых красок и событий. Сам же фотограф стремился просто жить в тех условиях, которые представляла ему эта самая жизнь, и не плыть по течению как мертвая рыба, а идти против системы толпы, в поисках себя и лучшего. Одно из подобных понятий "лучших" он нашел в паре очаровательных близнецов, один из который сегодня выступал в Замке Килкенни, в роли Ромео. Не сказать, что выбор для такой даты подобного произведения вызывал в душе мужчины хоть какое-то одобрение, но против упрямой системы не пойти, а глупость мира всегда будет править этим самым миром, ведь она подана как великая любовь. Помниться, в школе он не очень любил Ромео и Джульетту, как раз из-за того, что там показана истинная глупость упрямых людей, - вместо диалога скандал, вместо мира война. Впрочем, не ему судить о войне, с его-то профессией военного фотокорреспондента.
Он не очень любил 14 февраля, во многом потому, что этому дню придавалось слишком много значения в мире.  Люди как будто специально только и ждали дня, чтобы рассказать о своих чувствах. Дерек не верил в любовь и в то, что о ней нужно говорить один раз в году. Раньше, когда он был моложе, и любил Джера, они просто проживали это день, как и многие другие, на работе или учебе, вечером находя себе приключение по вкусу. И тогда ни у одного из них не возникало желание как-то особенно произнести три важных слова в жизни каждого, потому что это всегда было очевидно, да и "я тебя люблю" они говорили всегда по разному, выражая это в заботе, и признательности друг другу. Так что от всемирного помешательства на теме любви, в этот день особенно, у Морана была развита аллергия, которая выражалась в язвительности и приличной дозе сарказма, которыми он щедро делился с теми партнерами, которые заставали этот день в его компании, наивно полагая, что всегда себе-на-уме-Моран растопит свое холодное сердце и сделает какую нибудь глупость относительно них в этот прекрасный день всех влюбленных. Он то может и сделал бы, но не врать же о чувствах, когда их не было. Да, ему нравилось наблюдать приятное глазу тело рядом, не важно при том какого пола, но вот любовью никогда и не пахло, секс, страсть, похоть, да, но не любовь. Они обижались на такое, ему было все равно.
Дерек не собирался менять планы на жизнь, даже не смотря на то, что в ней появилось два человека, братья-близнецы Макалистеры, с которыми ему было вполне себе хорошо. Они вносили приятное волнение в его гражданскую жизнь, и даже переворачивали его некоторые планы вверх-дном. Вот и сегодня, работая над очередной серией фотографий, точнее отбирая нужные для редактора, Моран наткнулся на томник Шекспира на столе, заткнутым билетом на премьеру в честь дня всех влюбленных. По мнению фотографа, более банальной постановки придумать было сложно. Впрочем, окажись это история Тристана и Изольды, он удивился бы меньше. Там хотя бы была драма, в отличие от Шекспира, где господствовала глупость человеческого упрямства. Впрочем, участие там одного из близнецов, заставило его пересмотреть свое мнение на этот счет и попытку выкинуть билет в мусорное ведро. Дени стоил того, чтобы оценить его в костюме героя Уильяма Шекспира.
В Замок Килкенни он приехал с опозданием, впрочем не чувствовал себя виноватым. Помня трагедию и ее суть, он прекрасно понимал, что по сути пропуская эпилог мало чего лишился. Скользнув тенью в зрительный зал, мужчина быстро сориентировался, отдав предпочтения дальним рядам, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания и не мешать истинным ценителям насладиться премьерой.
- Нет повести печальнее на свете, чем скучность на премьере у Шекспира, - усмехнувшись проговорил в пол голоса Дерек, тут же ловя возмущенное "шшш" в свой адрес от одной не сильно молодой особы, шестидесятого размера. - Ой, да ладно вам, леди, - фыркнул мужчина и повернулся к соседу справа, который во все глаза смотрел на сцену. - Сейчас убьют славного Меркуцио, - Дерек показательно зевает и снова слышит, уже с двух сторон возмущенное "тише вы!" после чего закатывает глаза. - Вы серьезно? хотите сказать, что не знаете о том, что все умрут? Ну как все, Тибальт будет зарезан Ромео, Ромео уйдет в изгнание, Джульетта будет по нему сохнуть, и когда ее решат выдать замуж "покончит собой", а убитый горем Роем придет и отравит себя на ее смертном одре и убитые горем родители найдут покой в объятьях друг друга. История стара как мир, ребята, - очередной показательный зевок. Хотя, Дени на сцене выглядел прекрасно и волнующе. Да и играл очень даже не плохо. Стоило присмотреться к нему по лучше. Но с этого места было не совсем удобно. Дереку требовалась лучшая точка обзора этого юного тела.
- Да кто вы вообще такой, что позволяете себе подобное! - возмутилась шепотом та самая дама шестидесятого размера.
- Фотокорреспондент. И лучше бы вы следили за сценой, у Меркуцио сейчас будет прекрасный монолог, - бросил спокойно Моран, поднимаясь со своего места, и вызывая возмущение среди зрителей, покинул их ряды, свободно выдыхая после того, как оказался за рядами сидящих.
- А вот и сама смерть Тибальта, - произнес мужчина, наблюдая за движениями "Ромео" на сцене. Дэниель выглядел уверенным, и эмоции, которые показывал, казались такими правильными, такими настоящими.
Разумеется, до профессиональных актеров ребята кое где не сильно дотягивали, но зато с лихвой брали лучшие сцены своих героев пылкостью и искренностью. В какой-то момент, Дерек даже перестал скучать, позволив событиям на сцене захватив себя и увлечь настолько, что он едва ли не забыл про то, что принес с собой камеру из-за которой поспорил на входе с охраной, прежде чем дать тому взятку. Достав аппарат из кофра, мужчина надел кистевой ремень на руку, затянув его по туже на запястье, удобнее перехватывая тело фотоаппарата. Он хотел сделать несколько фотографий, пробуя себя в немного ином жанре фотографии, поскольку эта работа не подразумевала смерть, настоящую по крайне мере смерть, и тут не шумела война в ушах и на фоне.
Тихие щелчки затвора, эксперименты с выдержкой и диафрагмой. Дерек почти забыл, что такое, снимать в спокойное время, когда не нужно спешить, когда есть возможность рассмотреть в объективе цель, а не спешить убраться с точки обстрела. Крестник Смерти чувствовал себя не комфортно в мирное время, когда решал расчехлить фотоаппарат ради съемки. Ему всегда казалось, что чего-то не хватает, и это было понятно, не было того накала, не было адреналина в кровь, не было криков, кровь, и слез. Все то, что он ловил в объектив сейчас, это была лишь фальш, постановка, игра на лучшем уровне. Но это была не война, к которой он привык. Зрительный зал не поле боя, где каждое решение, это чья-то жизнь. Моран замер стоя напротив Чарльза, через весь зрительный зал. Объектив сам нашел этого мальчика, запечатлев его волнения на матрицу и записав в памяти. Уголок губ фотографа дернулся вверх, отмечая удачный кадр, а мозг уже требовал новой порции впечатлений, новой дозы адреналина, потому что то что было сейчас было малой долей обычной работы.
Почти всю трагедию, Дерек простоял на ногах, передвигаясь подобно тени в зрительном зале, благо темная одежда играла ему на руку. Фотоаппарат в руках успокаивал его, развеивал скуку, а наблюдение за сценой через объектив делало вечер куда более интересным, тем более что за время действий на сцене, он сделал как минимум пару десятков прекрасных кадров, впрочем, рассмотреть все, он сможет только дома, на рабочем ноутбуке, включив что нибудь из классики фоном. Может даже поставит пластинку с французской постановкой Ромео и Джульетты, когда будет работать над этим материалом.
"А ты хорош!" Дерек поймал себя на мысли о том, что в течении пятого акта еще не сделал ни одного кадра, наблюдая за игрой Дэни на сцене. Может парень ошибся профессией и зря не пошел в театральный? Хотя, кто знает, что лучше. Он не брался судить людей по профессии, считая, что у каждого свой путь в мире. Может, это просто будет хобби молодого Макалистера, который так искренен сейчас на сцене. В момент, когда он пил яд, палец на спуске затвора едва дрогнул, сохраняя отчаяние влюбленного сердца на память. Самоубийство Джульетты, которая заколола себя кинжалом Ромео тоже остался в памяти карты, вставленной в фотоаппарат. Вечер имел все шансы перестать быть настолько скучным, как и премьера сама по себе. Главные герои все таки тронули что-то в душе мужчины, видящего достаточно в своей жизни.

look

Адам сам не заметил, как, по мере разворачивания на сцене событий, сполз на сиденье настолько сильно, что его колени уткнулись в спинку впередистоящего кресла. Локоть Салливана прочно обосновался на подлокотнике, а ладонь с растопыренными пальцами надежно укрыла половину лица, так что критик смотрел спектакль через щелочки. Дальше капитулировать было некуда, иначе зрителю, усевшемуся перед ним, грозила бы участь Тибальда, только прихлопнуло бы его не декорацией, а стулом. Устраивать падение домино в зрительном зале Адам не собирался, равно как и срывать спектакль, пусть даже происходящая на подмостках куча-мала несколько сбивала его классический настрой.
Салливан обеспокоенно поглядывает на сцену – не случилось ли с артистом, погребенным под куском картона, чего-нибудь… Непоправимого? Если до этого момента Тибальд не погиб, то теперь определенно должен был, главное, чтоб не по-настоящему. Адам успокоенно выдохнул и на этот раз даже порадовался выходу герцога, пусть тот и пыхал негодованием куда сильнее положенного ему по роли. Эпичный уход актера, обозначившим точку кипения взмахом плаща, как бы намекал, что лучше бы прекратить действие немедленно и прилюдно перестрелять всех этих бездарей, позорящих Уильяма Шекспира и всю Англию в принципе. Но, поскольку ещё не все умерли, шоу, как говорится, должно было продолжаться.
Адам ловит себя на мысли, что выделил персонажей, за которыми ему действительно интересно наблюдать. Отец Капулетти и, пусть это весьма не оригинально и продиктовано не только собственным театрально-самодеятельным прошлым Салливана, но и шапочным знакомством с Дэни МакАлистером, Ромео. Критик выныривает из атмосферы задумчивости, в которую его успел погрузить спектакль, и встает вместе с остальными зрителями, чтобы немного размять ноги. Колени чуть ли не трещат от долгого сидения в не особо удобной позе, и Адам, ощущая себя старой ворчливой развалиной, медленно выходит из зала, смешавшись с толпой. Он не курит, но сейчас с тоской смотрит на счастливчиков, побежавших предаваться пагубной привычке. Салливан достает телефон и проверяет почту и сообщения. Если бы на экране высветилось хоть одно уведомление, требующее его участия в деле пусть и не сверхвысокой важности, он бы, скорее всего, тихонечко покинул замок Килкенни. Но причин отлынивать от просмотра заключительной части не нашлось, а совесть тем временем прижала нужные кнопочки и напомнила о банальном уважении не только к пригласившим Адама людям, но и всей актерской труппе. Можно было бы малодушно выразить благодарность парочке ребят с узнаваемой внешностью, выскользнувшим в фойе, и под шумок слинять по своим делам, но Салливан, услышав заменяющую звонки мелодию, развернулся и пошел обратно. Ладно, в конце концов, там ещё с Ромео и Джульеттой не случилась трагическая кульминация.  Тем более радует факт, что можно просто досмотреть, оценить и благополучно потом забыть со временем: никаких авторитетных мнений от Адама никто не ждет, письменных отзывов – тоже.
Салливану становится грустно. Так и должно, конечно, но тянущее чувство гадливой пустоты влечет за собой судорожный вздох и покачивание головой. Ребята молодцы. Не разочаровали нисколько. В антураже простых, монохромных декораций смерть юных возлюбленных представляется ещё более пугающей, нарочито акцентированной, чем, черт не шутит, сам великий Шекспир задумывал. Херово это в принципе, из-за глупой случайности двое детей покончили жизнь самоубийством, а уж учитывая, сколько им до этого пришлось преодолеть… Когда всё внимание и ответственность за финал ложится на Дэни и милую блондиночку, исполняющую роль Джульетты, все предыдущие косяки спектакля компенсируются их убедительностью.
Аплодисменты, по мнению Адама, могли быть и погромче, хотя бы за последнее действие. Сидя на самом заднем ряду, поскольку пробираться после антракта к своему прошлому месту, проталкиваясь между увеличившимся количеством зрителей, он не захотел, Салливан старается хлопать посильнее. Галерка, по какой-то независимо сложившейся традиции, всегда эмоциональнее реагирует, в отличие от сидящих перед сценой. Критик надеется, что ребята, сыгравшие в постановке по такой известной, и оттого сложной пьесе, сами довольны результатом и отдачей от зрителей. Адам, перед тем, как покинуть замок Килкенни, поискал взглядом знакомые лица. Может, артисты опять выскочили в фойе к своим приятелям? Салливан с удовольствием пожал бы руку МакАлистеру и сэру Капулетти, и выразил приятное впечатление об актерских талантах Джульетты самой девочке, но, увы, не увидел кого-то из них. Что ж, главное, что это благоприятное впечатление в принципе поселилось в сознании Адама после спектакля, а подобное, учитывая его натуру, в последнее время случалось нечасто.

- Не, эта импровизация мне явно понравилась. Вам бы комедии ставить, вот серьёзно! К черту трагедии! - Рыжая удобно откинулась на спину, закладывая руки за голову и смотря на сцену за продолжением этого безумного банкета. Ей было даже интересно чем все это закончится и сколько еще интересного она увидит в этой импровизационной Вероне. Но дальше все прошло гладко. Смерти-примирения-прочая скукота на пафосе повествования. Ласар даже парочку раз зевнула, задумчиво смотря больше на Дени, чем на всех остальных. Тут актеры выходят на поклон, а Кит спокойно отсиживается рядом с ней, хлопая чуть ли не громче всех в зале.
Вот балда.
- Поздравляю, Китода, ты - олень! - Уткнувшись лицом в ладонь рассмеялась девушка, качая головой. Направившись вслед за парнем, рыжая уже готовила в голове план всего своего радостного вопля и повисания на МакАлистере.
- Да, причем комментировать он начал почти сразу после того, как заткнули меня. Это шедевр был. Веселый мужик. - Улыбнулась шире девушка, быстро забегая по ступенькам наверх к гримеркам ребят. Сзади Кит предостерегал, что главное не напороться на какого-то изверга...
... Которого Ласар чуть было преспокойно не сбила, обернувшись на Кита в самый неудобный момент. Все как обычно!
- Все прошло очень хорошо! Особенно учитывая что ребята непрофессионалы. Вы очень хорошо потрудились! - Начала отвлекающе трещать ирландка, подхватывая Кита под локоть и быстро утаскивая его в гримерку, дабы тому сильно не попало за сломанную декорацию. А судя по взгляду этого мужчины это точно должно было произойти. Похоже это был постановщик и теперь он отлавливал своих обалдуев, запоровших выступление.
И вот она гримерка. Актеры вяло болтали между собой, некоторые были с такими лицами, что явно по ним уже прошелся этот герцог, как такой огромный неповоротливый каток.
Цель в виде Дениэла была замечена сразу. Даже не услышав крайние слова Кита, рыжая прямым ходом ледокола направилась к своему другу-Ромео, сразу стискивая его в своих крепких объятиях аля "прощайте ребра".
- Дениии, ты чудо! Просто такое чудо из чудес, каких толко свет раньше не видывал. Ты очарователен и просто невероятен в своей роли был! Так играть уметь надо! Нельзя ж быть настолько охеренным Ромео! Я чуть не всплакнула на одном моменте! Вот честно-честно! МакАлистер, да тебе не баристой быть надо, ты только не подумай ничего, ты в Дебоше любимый брат всей команды! Но все же, из тебя вышел бы отличный просто актер! - Продолжала трепаться рыжая, крепко, со всей своей ирландской любви, обнимая Дениэла.
- Да вы все сыграли отлично! Красноволосым веронцам просто отдельный респект. И, спасибо за "Отелло", разбавили сцену просто на отлично! - Ласар подняла вверх большой палец, смотря на разных актеров. - А вообще, если вдруг чего снова соберетесь играть, возьмите что-то комедийное, вообще конфетка выйдет! К черту уныние и трагедии, мы в Ирландии! - Ирландца потрясла в воздухе кулаком, воодушевленная всем вообще.
Рядом снова пристроился Кит, собравшийся выдернуть Ласар куда-нибудь подальше из замка, и, возможно более намеренно, из объятий с Дени.
=- Да, удачи вам ребята! Вы молодцы, что бы вам не наговорил герцог. Киит, пошли поедим, а, а то я проголодалась просто ужасно! - С этими словами Флинн уцепилась за красноволосого Тибальта и покинула вместе с ним килкеннийский замок.