[AVA]http://funkyimg.com/i/2jNfJ.jpg[/AVA]Он готов был впечатать её в стену ещё пару тысяч раз, только чтобы слышать снова и снова этот короткий выдох, словно на ощупь почувствовать выбитый из лёгких воздух. Подхватить его и вернуть ей жадным глубоким поцелуем. Таким, чтобы сухие губы - в кровь, чтобы скулы болели от желания сожрать её целиком, выпить досуха, впитать в себя полностью.
И раствориться. Раствориться в ощущениях нежных скользящих касаний, через мгновение превращающихся в жёсткие, вспарывающие кожу. Чтобы больше, больше, больше этих царапин, укусов - всего, что не даёт ему сейчас оторваться от неё, лишь распаляя ещё сильнее, вытягивая на поверхность каждое тщательно упрятанное поглубже желание, заштукатуренное кодексом, этикетом, пропастью правил, на которые сейчас, вот прямо сейчас, сию секунду абсолютно и откровенно плевать.
Звякает пряжка ремня, и до него самого наконец-то доходит, почему ему так не хватает её рук на плечах, почему он обхватывает ладонями её лицо, пряча его в своих поцелуях, почему его пальцы скользят в длинных тёмных волосах, зарываясь в них, обхватывая затылок, притягивая её ближе - куда уж ближе? - почему его ладонь соскальзывает с хрупкого плеча и жадно сжимает упругую грудь с твердым соском, цепляя его пальцами, сжимая сильнее. Так, чтобы стон её слышался снова и снова.
Вслед за ремнём вжикает молния и дышать наконец-то становится... ничерта не легче. Потому что теперь его колено упирается в стену, раздвигая стройные ноги. Потому что он теперь так прижимается к ней, что только ладонь проскальзывает между телами, пробираясь ниже, дальше, туда, где нежно, горячо и так невыносимо сладко, что стон с его губ срывается в тот же миг, едва только он кончиками пальцев касается самого жаркого. Пульсирующего этим жаром так, что ему невыносимо хочется впиться, вжаться в неё немедленно. Он впивается в её губы, пышащие тем же жаром, вжимается в неё пальцами, задевая самые её кричащие места, ловит каждый её стон и беззвучный вскрик.
Его уже не потряхивает - колотит от желания обладать ею всей, каждым её миллиметром внутри и снаружи, каждой её клеткой, источающей прозрачный аромат взаимного желания. Его пальцы сжимают её бёдра, заставляя её вцепиться в него ногами крепче, прижаться плотнее, обдать жаром и без того распалённый низ его живота. Её руки сжимают его плечи, цепляются впиваясь, вспарывая кожу до алых полос. Его губы впиваются в ответ в её шею, ловя бешеный ритм её сердца, впиваются жадно, словно тонкая кожа над бьющейся веной - единственное, что не даст ему сейчас окончательно потерять голову.
Её жар обхватывает его так стремительно и так тесно, что он едва успевает сжать зубы и прижаться к её плечу лбом, чтобы через мгновение, выдохнув сквозь зубы, едва отстранившись, снова вжаться в её тесное, жаркое лоно, рассыпающее её огонь искрами по его телу.

Отредактировано Ceallach Morrigan (2017-01-04 22:42:45)

Ни единого слова не срывается с губ. Только стон, хрип, глухой рык. Это желание, захлестнувшая до небес страсть выдавливают прочь все ненужные слова. Они не нужны - всё, что можно было бы определить и озвучить словами, не определяется сейчас ничем иным, кроме как терзающими губы поцелуями, жадными прикосновениями, оставляющими следы на нежной коже неожиданно грубыми пальцами.
Он подхватывает её, отстраняя от стены, отгораживая её спину от неживой поверхности предплечьем, обхватывая ладонью затылок и прижимая её к себе сильнее - так, что влажную от пота кожу саднит от того как она вжимается в него всем телом в ответ.
Губы снова и снова подхватывают микроскопические капли пота, впиваясь и впиваясь поцелуями в раскрасневшуюся кожу шеи.
Ярче, жарче, больнее...
Каждое его движение отзывается в ней волной, ударяющей по нему и снова возвращающейся к ней. Круговорот ощущений невыносим, но заставляет его лишь сильнее впиваться в неё, прижимать её к себе так, что с каждой секундой теряются последние крупицы самообладания. Он снова и снова вжимается в неё, задыхаясь от того, как тесно принимает его её тело, каким жаром охватывает его от каждого её сдавленного стона, как подаются навстречу каждому его движению её бёдра.
Ему то и дело кажется, что он чувствует буквально каждую пульсирующую клетку её тела, и потому вбивается в неё всё яростнее, вжимаясь до предела и замирая на долю мгновения, когда больше не остаётся сил сжимать зубы от накрывающего с головой ощущения, что если он остановится, то всё просто исчезнет.
Её вздох, дрожащее от не меньшего напряжения тело, бездонные глаза словно что-то обрывают в его груди, бросая его навстречу ей, заставляя его снова впиться в её губы безжалостно, словно ставя на них клеймо принадлежности её тела, её души только ему. Сейчас. В это мгновение. В мгновение до и мгновение после. В каждое из миллиардов коротких "сейчас", сливающихся в секунды, склеивающихся в минуты, она будет и должна принадлежать только ему.
Отзываться стоном на укус, томным прерывистым выдохом отдавать ему жар своего тела, окутывать его прикосновениями, сжимать нежным влажным огнём, запрокидывать голову, когда его пальцы сгребают её волосы в горсть и тянут вниз, заставляя подставлять под жёсткие поцелуи беззащитную шею.
Каждое его резкое напористое движение говорит одно: "Моя. Моя. Моя!"
Пусть только сейчас, в это безвременье между до и после, но целиком и полностью, душой и телом - его.
Как и он - её...[AVA]http://funkyimg.com/i/2jNfJ.jpg[/AVA]

Отредактировано Ceallach Morrigan (2017-01-05 16:45:16)

С коротким хриплым вздохом он замирает. Внезапно, резко останавливаясь и словно забывая как дышать. Как должна податься вперёд передняя поверхность грудной клетки, давая развернуться в своих прутьях лёгким. Как должны раздуться ноздри, выпуская воздух. Он не помнит ничего кроме трепещущего нежного тела, сдавливаемого его ладонями.
И он внезапно начинает ощущать тяжесть её тела, горячим клубком сворачивающуюся внизу его живота. Медленно, словно вытягивая из него весь тот огонь, что распалила она в нём. Собирая его в одной точке, опаляя все внутренности, оставляя кожу холодеть и покрываться рябью мурашек.
Эта же горячая тяжесть охватывает плотным кольцом поясницу, сосредотачиваясь жгучим теплом там, где обхватывают его её стройные ноги.
У него теперь есть совсем немного времени, чтобы насладиться красотой её тела в полной мере. Невообразимо долгое мгновение - пока он ещё не помнит, как горячий воздух дерёт горло на вдохе, пока всё его тело замерло в этом ужасно коротком мгновении до.
Раскалённая кровь медленно движется внутри его тела, с трудом протолкнутая сердцем дальше.
По нежной коже медленно скатывается прозрачная капля - то ли пот, то ли слеза - тянется по изогнутой шее вниз, соскальзывая на ключицу, задерживаясь на выпирающей косточке на миг и срываясь вниз. Он едва уловимо касается кончиками пальцев этого одному ему видимого влажного следа, вздрагивает от обжигающего ощущения, пробивающего током от кончиков пальцев в самую глубину его естества.
Её тихий стон, медленно срывающийся с приоткрытых губ, обжигает его лицо, бьёт изнутри по глазам вспышкой, огненным всполохом, снова прижимая его всем телом к ней.
Она вся как натянутая струна его альта. Ему кажется, что вся её кожа гудит так же - ровным глубоким звуком, который не слышится, но ощущается прижатым к инструменту подбородком. Он закрывает глаза, вслушиваясь в этот звук, заставляющий его грудную клетку вздыматься, со свистом втягивая воздух в лёгкие, обжигая их болью, ударяющей по тут же срывающемуся в галоп измученному сердцу.
Он не спешит вновь подаваться бёдрами навстречу её жару - она пылает, и он чувствует это даже едва касаясь её. Но не спешит.
Она настолько желанна, настолько горяча в своей открытости к нему, настолько зовёт обещанием блаженства, что он никак не может отказать себе в желании продлить эти ощущения как можно дольше. Насладиться ею сполна. Каждым откликом её тела на каждое из его прикосновений - дрожью ли, стоном или одним только трепетом опущенных ресниц. Каждым её томным вздохом, перекручивающим его внутренности жгучим желанием на тысячу раз.
Он всматривается в её лицо затуманенным от снедающей его самого страсти взглядом, мягко касается кончиками пальцев опалённых горячим дыханием, истерзанных поцелуями губ, проходится по подбородку, спускается на шею, медленно скользя ниже. Не сводит глаз с приоткрытого рта, накрывая ладонью упругую грудь, сжимая её нежно и наслаждаясь судорожным вздохом, дрожью её тела в своих руках.
Твёрдый сосок упирается в его ладонь, и он сначала мягко оглаживает мягкую округлость груди кончиками пальцев и только потом накрывает его губами. Целуя мягко, обводя его языком и наконец чуть сжимая зубами, задевая самый кончик. Так, чтобы вздрогнула, чтобы снова обдала его нестерпимым жаром, сосредоточенным между обхватывающих его тело бёдер.
Его внезапно захлёстывает какая-то отчаянно нестерпимая нежность к ней, зовущей его так тягостно и сладко, что он наконец-то позволяет себе поддаться этому зову, вновь проникая в неё, теряясь в этом жаре, который окутывает медленно, разливаясь нежным теплом в каждой клетке его тела.[AVA]http://funkyimg.com/i/2jNfJ.jpg[/AVA]

Отредактировано Ceallach Morrigan (2017-01-06 07:11:28)

Ему до одури нравится как её тонкие пальцы вцепляются в его волосы, тянут вниз. Ему безумно не нравится, что он из-за этого не видит её лица, недовольный стон срывается с его губ, но её губы касаются безумно бьющейся вены на его шее, рассыпая дрожь по телу, и тогда он наконец-то медленно выдыхает, принимая это касание как награду за терпение.
Его тянет вниз - в какой бы хорошей форме он не был, такие порывы не проходят для него так же безнаказанно как двадцать лет назад.
Впрочем...
Среди обрывков тумана, вздохов, стонов в его голове мелькает мысль о том, что она - эта прекрасная женщина в его руках - словно ударная доза афродизиаков для него. Предплечье саднит, колени со стуком приземляются на пол - он не чувствует этой боли, только то, как тесно обхватывает она его в этот миг. Так, что ему хочется повторить это снова. А потом ещё раз, чтобы жар волнами распространился по телу, выбивая воздух из лёгких и заставляя его судорожно сглатывать и замирать в ожидании отступления медленно и вязко скручивающей крестец судороги.
Но она, словно чувствуя подбирающийся к ним обоим предел, выбивает из его тела эту горячую тяжесть, заставляя его опрокинуться навзничь, с размаху впечатавшись лопатками в жёсткий пол. Её нежные прикосновения к его лицу, блуждание кончиков пальцев по коже прокатываются искрами по его телу, миллиардами раскалённых иголок впиваясь в каждый нерв, и он сам закрывает глаза упиваясь этими ощущениями, ловя её пальцы губами, желая как уже тысячу раз сегодня, чтобы эта сладкая мука продлилась подольше. Его ладони вторят движению её пальцев, скользя по упругим бёдрам бездумно, обманчиво расслабленно. Её грудь касается его груди, когда она наклоняется к нему, чтобы прижаться своим горячим ртом к его губам, чтобы вновь дать ему возможность насладиться её одуряющим вкусом, без которого, кажется, и жизнь не мила.
Он впивается в её податливые губы, сжимая их зубами, отпуская и проходясь по ним языком. Он впивается пальцами в её бёдра до алых пятен, чтобы не смела ускользнуть, чтобы почувствовала, осознала, насколько она сейчас глубоко в нём. В каждой его клетке, с новой силой жаждущей её. Он впивается в её глубину, ощущая как отзывается новой влажной горячей волной её тело на самое простое его движение навстречу.
Она отстраняется раньше, чем он успевает это осознать. Дразнит, разжигает в нём страсть, ярость, жадность, желание. Безумие.
Её движение навстречу ему отдаётся такой дрожью в его теле, что ему приходится сжать зубы до боли, чтобы не вцепиться этими самыми зубами в её нежную грудь. И когда она снова покидает его, он впивается губами в тревожащий его сосок, скользит горячим языком по самому краю тёмного кружка - не видя, но словно ощущая эту призрачную границу, прикусывает его зубами, тянет, добиваясь от неё очередного звука, очередного стона, заставляющего его снова до одури вжаться в неё.
Она опять ускользает от него, и он наконец-то взрывается яростью бросаясь вслед за ней, вжимая её тело в пол, нависая над ней с явным желанием вцепиться в неё изо всех сил. Но она снова переворачивает всё в нём, обхватывая его разгорячённое лицо прохладными ладонями, скользя по нему нежными губами. Он бездумно вторит ей, покрывая поцелуями её лицо, скользя ладонями по плечам, оглаживая грудь и сжимая талию, прижимая её к полу и снова срываясь на одуряющий ритм, которым давно выплясывает каждый его взведённый нерв. Он чувствует как гудят натянутые до предела нервы-струны, с каждым движением изменяющие высоту звука на пол тона. Чувствует как сжимается её податливое тело, грозя в единый миг - вот-вот, не сейчас, через миг, через тысячу световых лет - лишить его всего, единым порывом вырвав из этого мира, выбросив куда-то на периферию вселенной.
Но ему нужно ещё совсем немного, всего лишь два удара сердца, всего лишь...
Пульс грохочет в его голове, он, не зная чем заглушить этот грохот, с яростным полурыком-полустоном впивается в её губы, чтобы снова замереть на самой грани, с которой уже слишком легко сорваться.
За которой обрыв.
Такой, из которого не подняться без крыльев.[AVA]http://funkyimg.com/i/2jNfJ.jpg[/AVA]

Отредактировано Ceallach Morrigan (2017-01-07 02:17:11)

Она подчиняется ему так безоговорочно, что ему хочется выть от этого ощущения её податливой покорности.
Её кожа светится бриллиантовой пылью пота, он касается её ничего не чувствующими сейчас губами - всё в нём замерло в едином моменте времени.
Моменте, который отчаянно хочется продлить до бесконечности как угодно, любыми способами. Пусть даже взвыть в голос, умоляя остановить вращение мира. Отдать душу за возможность остаться вот так, обнимая её, едва сдерживая желание сжать её тело до хруста, впиться в неё зубами с утробным рыком, забирая её себе. Заталкивая её в самую глубину себя, где никто не найдёт, не отнимет.
Всю.
Его желание странно - чтобы она впилась в его спину ногтями, сдирая с него кожу, до кровавых ошмётков, лоскутов кожи, оголяющих мясо и кости.
Чтобы сделала ему сейчас так больно, чтобы рвущая в призрачные лоскуты душу, охватывающая его изнутри пустота отступила под натиском боли физической, оставила его с ней, с этим её живым теплом, благодатным огнём, сжигающим не обжигая.
Она так сладко прижимается к нему, заставляя его струной напряжённое тело отзываться той же забытой мягкостью, обхватывать её руками, прижимая к себе ещё сильнее.
Ещё.
На один миг.
В котором тишина.
Полная.
Абсолютная.
Ти
ши
на...

Её имя рвётся на составляющие, врываясь с опаляющим горло воздухом в его лёгкие. Рассыпается по телу каплями раскалённого свинца, впиваясь, вплавляясь под кожу, оставляя на ней призрачный рисунок, отпечаток каждого её прикосновения, каждого поцелуя, каждого её вздоха.
Такое
не бывает
от дьявола.
Он впечатывается в неё так сильно, что даже не чувствует, как по телу прокатывается тяжёлая вязкая судорога, встряхивая его тело так, что воздух выбивается из лёгких с каким-то глухим и хриплым вскриком, бьющим по губам, разбивающим их в кровь.
Он втискивается, вжимается в неё отчаянно, словно пытаясь уцепиться за толчками ускользающую из него самую суть, удержать всего одно мгновение жизни, в которое оказывается втиснуто столько не совершённых прикосновений, не отданных поцелуев, не сказанных слов, не сорванных вздохов...
Даже когда он перестаёт чувствовать дрожь, его продолжает потряхивать - мелко, будто в самой глубине костей. Он чуть отстраняется от неё только когда дыхание немного выравнивается, когда появляется надежда, что первый же звук, срывающийся с губ, не окажется стоном сожаления.
Не получается.
Нормального звука не получается, и он замирает, вздрогнув, словно от боли скривившись, прижимается горячим влажным лбом к её плечу, обхватывая ладонями голову, вплетаясь пальцами в её волосы.
Никаких мыслей.
Ничего внутри.
Пустота.
Горечь.
Тишина.
Она.[AVA]http://funkyimg.com/i/2jNfJ.jpg[/AVA]

Отредактировано Ceallach Morrigan (2017-01-08 03:42:20)

Так сладок мёд, что, наконец, он горек...
И дело вовсе не в пресыщении удовольствиями.
И дело даже абсолютно не в удовольствиях.
Он чувствует как она вздрагивает, прижимается щекой к её виску. Молча. Чтобы она не почувствовала той же дрожи и в нём. Он должен быть сильнее. Крепче.
Безжалостнее.
К такому жизнь его не готовила.
Он не мог помыслить, что через много лет после того, как его окончательное и твёрдое решение было принято, он будет умирать в объятиях женщины от невозможности и необходимости расстаться с ней. От необходимости найти хотя бы какие-то слова, чтобы утешить её, уверить в том, что он не подлец, воспользовавшийся её слабостью в своих интересах, и невозможности сделать это так, чтобы всё это не выглядело мерзейшими отговорками.
Ему нужно быть твёрже.
Не обнимать её так, словно готов делать это всю оставшуюся жизнь, каждый миг. Оторваться от неё наконец-то, сдержав тяжёлый вздох, рвущийся из груди. Не смотреть на неё так виновато. Не отводить глаза.
Не получается.
Он обнимает, застывая с ней сидя на полу. Обнимает крепко, бережно, чтобы поняла, чтобы чувствовала, что ему не всё равно. Целует глаза, губами собирая прохладные капли с ресниц.
Ему бы хотелось сказать о том, как ему было с ней... светло, горячо, невыразимо. По-настоящему.
Но ему нужно быть решительнее.
Вспомнить о своём долге, который мельничным жёрновом давит на его шею с каждым мигом растущей виной за совершённое преступление важнейших обетов.
Слова не хотят складываться даже в обрывки фраз. Всё, что он может сказать сейчас - только её имя. Ничего больше. В нём больше ничего нет. Вся пустота, заполнявшая его столько времени одиночества, сейчас наполнена только ей одной.
Он поднимается, тянет её за собой, обнимает снова, прижимая к своей груди, прижимаясь губами ко лбу на самой границе волос, замирая так ещё на несколько мгновений.
- Нэсс, - наконец-то выдавливает он из себя какой-то хрип. Потом молчит, собирая буквы в слова, а слова пытаясь собрать хотя бы в подобие осмысленных фраз. Кажется, его считают человеком, умеющим говорить много, красиво и понятно в любой ситуации? Ошибаются. - Нэсса... Мне жаль. Я поступил недостойно. Недостойно по отношению к своему долгу, людям, которые мне доверяют, - он сглатывает кислую слюну, сводящую скулы сожалением о том, какую чушь ему приходится нести, - по отношению к... вам.
Он отрывается от неё, скрипнув зубами, сжав их так, что виски прошивает болью. Не глядя на неё натягивает свою одежду, замирает на второй пуговице рубашки и неожиданно резко подавшись к ней, обхватывает её лицо ладонями и впивается в нежные губы, тут же отшатываясь обратно.
"Ты священник, Морриган... Священник..."
- Прости...те, - это окончание ломает ему язык, заставляет его бросить беспомощный взгляд на её лицо, прежде чем попытаться ломануться прочь из комнаты в поисках своих вещей, сгрести этот злосчастный портфель чуть ли не в охапку и застыть на пороге квартиры, натянув куртку, не обращая внимания на идиотские мелочи вроде завернувшегося как-то не так воротника.
- Я сообщу вам, когда что-нибудь будет готово, - ему отчаянно не хочется уходить.
Он бы остался здесь навсегда - прямо от сего момента и навечно. Он даже не помнит - повернуть нужно ручку или надавить на неё, чтобы дверь открылась и вышвырнула его в отныне серый мир.
Она в конце концов поддаётся ему, отрывая его взгляд от лица Нэсс.

Отредактировано Ceallach Morrigan (2017-01-09 12:18:26)

Ему хочется сползти по её двери на пол. Вцепиться себе в волосы и утробно выть от той тишины, что слышит он за не такой уж матёрой деревянной дверью.
Но...
Нужно быть сильнее.
Нужно быть твёрже.
Нужно быть вернее.
Нужно быть...
Просто быть. Иного не получится сейчас. Не только сейчас. Он свою душу за этой дверью оставил. Вырвал с мясом, как ацтекский жрец жертвенное сердце - истекая этой густой алой остывающей и застывающей на руках жидкостью.
Он зависает на верхней ступеньке лестницы. Надеясь. Хоть на один звук надеясь. На стон, вскрик, на удар чего-нибудь тяжёлого в стену. Чтобы знать, что ей так же необходимо его возвращение как и ему хоть какой-нибудь сигнал об этом.
Тишина.
Скрипом его зубов можно алмазы резать. Плотно сжатыми в кулак пальцами - эти алмазы дробить. Он срывается по ступенькам вниз, на ходу поправляя проклятый воротник куртки, дважды чуть не теряя портфель, впечатываясь всем телом в дверь, ведущую на улицу в самом конце своего стремительного движения.
Уличный воздух обжигает лёгкие, солнце до слёз слепит глаза, шум глушит.
Он сдирает с пальца кольцо-розарий, крутит его в пальцах, никак не находя наощупь начало - небольшой выступающий крест на его поверхности. Чертыхается, смахивает выступившие слёзы, моргает часто, близоруко щурясь и приглядываясь к полированным серебряным насечкам. Как он уворачивается от шагающих навстречу ему людей - одному Богу известно.
Радуйся, Мария, благодати полная, Господь с Тобою...
Он словно пьян до полного нестояния. Вхлам. В дымину. В тысячу грёбаных эпитетов алкогольного опьянения. Его шатает из стороны в сторону, несёт неизвестно куда.
Благословенна ты между жёнами и благословен плод чрева Твоего Иисус.
Приносит...
Он вламывается в мастерскую с таким грохотом, словно никогда не умел передвигаться бесшумно. Он не может с таким же остервенением всобачиться в соседнюю дверь - там домашний запах. Пусть не такой же как у неё в квартире...
Святая Мария, Матерь Божья, молись о нас, грешных...
Такой же как у неё в квартире.
С верстака летят на пол какие-то заготовки. Ему плевать на всё. На все эти чёртовы деревяшки. На грохот. На бардак, который образовывается на выскобленном ранним утром чуть не до блеска полу. Он ненавидит беспорядок.
...ныне и в час смерти нашей.
Ненавидит себя.
Сейчас - сильнее всего.
Потому что лезет в дальний ящик, приставленный к холодильнику, выцарапывает оттуда бутылку какого-то мерзкого пойла и хлещет его прямо из горла - обжигаясь, захлёбываясь, закашливаясь до потемнения в глазах.
Аминь...
Где-то в том же ящике он находит мятую пачку сигарет и старую зажигалку. Вцепившись зубами в фильтр сигареты он долго трясёт не желающую гореть огнедышащую штуку, швыряет её в конце концов в мусорное ведро. Сыпет отборными проклятиями, потому что пластиковая хреновина летит куда угодно, но только не туда, куда её направляет его рука.
И прикуривает от лампады, висящей у распятия.
Радуйся, Мария...
- Полное моральное падение, да, Спаситель? - скалится он на собственноручно вырезанное распятие, вглядывается в лицо Христа, выпуская в сторону от него струю дыма. - Сколько ран я нанёс Тебе сегодня? Сколько раз Ты за меня умер?
Каждый грех - рана.
Господь с Тобою...
Он вытряхивает всё из портфеля на верстак - блокнот, карандаши летят в разные стороны, рулетка с грохотом приземляется на пол.
...благословен плод чрева Твоего...
Он тянет на верстак подходящую доску, размечает её, прогоняет через пилу, настраивает станки, гоняя несчастную древесину до истерики, до лопающихся с визгом перегретых резцов.
...молись о нас, грешных...
Иисус смотрит на него со страданием, когда он, не выдерживая больше всего того, что творится внутри него, грохается коленями об пол и наконец-то взвывает, вцепляясь пальцами в волосы.
...и в час смерти нашей. Аминь.

Он звонит ей через два дня - окно готово и он спрашивает, когда можно будет его установить.
Завтра.
Отлично.
Он заявляется к ней назавтра с утра - бессменный Рори помогает ему занести готовую раму со стеклом и все нужные инструменты, вежливо здоровается с хозяйкой и исчезает. Рори пятнадцать, Рори ждут в школе.

В глаза словно песок насыпали - нормально он спал.. кажется, в прошлой жизни. За последние два дня он даже несколько раз забывал поесть, не то, что приложить голову к подушке, а когда ему напоминали о необходимости сего нехитрого действа, он лишь отмахивался коротким "не хочется".
Ему нужно было расправиться с этими чёртовыми заказами как можно быстрее. Как можно быстрее и качественнее, чтобы потом - никогда - ничего не переделывать и не доделывать. Хотя подобные действия в спектр его услуг и не входили в силу того, что он сразу делал всё на совесть.
Выполнить все пункты и сдать счастливой хозяйке на руки все её стеллажи, лавки, окна..
Чтобы больше не возвращаться.
Чтобы видеть её каждый раз, сдавая все эти заказы. Как можно чаще.
Только закончив куцый телефонный разговор накануне он понял, почему позвонил сразу, как только было готово всего одно окно. И почему это окно уже было готово.
Он хотел видеть её. Слышать голос. Чувствовать дыхание рядом. Видеть глаза.
Снова и снова.
Но он не думал, что это будет так тяжело.
Если бы не Рори, он бы не смог сдвинуться с её порога. Хорошо, что он попросил его помочь - это Келлах понял в тот же момент, когда Нэсс распахнула перед ними двери квартиры.
- Доброе утро.. Нэсса, - в ответ на её приветствие. Так же негромко, но много более спокойным и ровным голосом, чем она. Голос его не подводит - опыт сказывается, он прекрасно управляет интонацией.
Но не взглядом, который скользит по одному ему заметным следам недавних поцелуев. Ему до одури хочется коснуться их. Пальцами, губами - снова и снова, вымаливая прощение неизвестно за что. То ли за то, что сделал, истерзав своей жадностью её нежную кожу, её тело, то ли за то, чего не сделал, просто сбежав от неё три дня назад. Ему хочется снова вдохнуть её упоительный запах. И не выдыхать, чувствуя как она распространится по его лёгким, впитается в кровь. Снова.
А когда дверь за его помощником закрывается, он практически делает шаг ей навстречу - сказать всё, что тяжёлыми камнями легло в самую глубину его души за эти дни, обнять её, прижать к себе, не отпускать никогда и ни за что...
И задыхается, увидев как у ног Нэссы замирает её маленькая копия.
Он накрывает ладонью рот, словно пытаясь стереть с обросшего подбородка снег, принесённый им с улицы. Его губы кривятся болью, скрытые под этой ладонью, и только взгляд неуловимо теплеет. Он оседает, опускаясь на колени перед девочкой и протягивая ей руку.
- Здравствуйте, мисс, - он впервые, наверное, не знает, какие подобрать слова, чтобы фразы не вышли натужной попыткой втереться в доверие. - Меня зовут Келлах и я сегодня буду менять вам окно в гостиной на новое.
Он ждёт, пока девочка коснётся своей тёплой ладошкой его жёсткой ладони, легко сжимает её и чуть наклонившись вперёд почти шёпотом сообщает ей:
- Вы такая красивая. Совсем как мама..
Дышать становится совсем немного легче. Ему всегда легче в присутствии детей. Они как лучики солнца согревают его душу, проникая в измученное за долгие годы одиночества сердце, оседают золотыми искрами в уголках глаз. Он безумно их любит. Они всегда отвечают ему доверием.

- Прекрасное имя, - Келлах едва успевает подняться на ноги, когда девочка вдруг тянет его за руку за собой. - Ей очень подходит.
Он бросает торопливый взгляд на Нэссу, тут же отводит глаза - им теперь чёртову кучу времени придётся прятать взгляды друг от друга. Единственное, что приносит ему какое-то странное облегчение, это то, что она так же отводит глаза, прячет ладони, словно не зная, куда деть руки.
Ему становится легче от понимания того, что она не делает вид будто ей безразлично случившееся. Ему становится только хуже от этого. Потому что он прекрасно видит, всей своей кожей ощущает эту стену между ними, выросшую за какие-то мгновения.
Пока Фиона не затягивает его в комнату, на пороге которой ему вдруг кажется, что сердце его и вправду может остановиться. Он зажмуривается, передёргивает плечами, словно от хлынувших на него волной мыслей, образов, воспоминаний можно избавиться, если просто потрясти головой. Каждый кубический сантиметр пространства комнаты - воспоминание. Каждый вздох отдаётся глубоко в голове эхом звучавших в этой комнате голосов. Ему кажется, что он чувствует даже тот же самый запах.
Он слушает бесконечный, словно птичий щебет Фионы, кивает, рассматривает её игрушки с неподдельным интересом, что-то поддакивает, подсказывает слова, когда до его сознания доходит, что некоторые свои мысли девочка пытается выразить на смеси языков.
Он даже улыбается. Искренне. Но эта улыбка словно приклеена на его лицо - так он чувствует самого себя изнутри. Он словно в какой-то скорлупе - сознание мечется, не находя покоя. Каждое напоминание о произошедшем - очередной укол вины, раскалёнными шипами проникающей под кожу, вспарывающей его от горла и до пояса кривыми ножами.
Он чувствует себя так, будто его снова и снова окунают в пресловутый кипящий котёл, в геенну огненную, заставляя его осознать всю глубину совершённого им греха.
Который он грехом признавать не желает. Не может. Не соглашается с доводами собственного разума. Не находит вразумительных оправданий, потому что не желает оправдывать свой поступок и оправдываться в случившемся.
Он не слышит, что Фиона говорит ему, начиная кружиться по комнате. За лёгким, но чуть неуклюжим детским движением он видит те, отработанные годами до мраморной гладкости, движения Нэссы, которые уловил случайно, ввалившись третьего дня в комнату.
А потом они танцуют вместе, и ему ничего не остаётся кроме как замереть на одном месте, борясь с желанием подхватить движение, накрывая ладонью тонкую талию, перехватывая изящное запястье, вливаясь в танец. Он снова зажмуривается, борясь с этим наваждением, сжимает кулаки, усилием воли заставляя себя перестать думать о том, что ему не дозволено, очищая голову от всех и всяческих мыслей. У него даже почти получается, и когда Нэсса врезается в него спиной ему удаётся сдержать собственные руки от порыва обхватить её за плечи, прижать к себе вот так - спиной, обнять, зарываясь в волосы на макушке...
- Ничего страшного, - вот сейчас голос его подводит, и последние звуки выходят смазанными.

Да здесь всё, к чертям, страшно!
До ужаса страшно осознавать, что прикоснуться к ней больше нет у него права. Никаких касаний, даже дружеских или около того. Ничего подобного, по крайней мере пока не утихнет в нём этот огонь. Когда им обоим станет легче... если им когда-нибудь станет легче - тогда он сможет позволить себе коснуться её.
- Это было бы очень здорово, - с улыбкой, но совершенно бесцветным, с какими-то дежурными интонациями, голосом отвечает он малышке. Нэсса смягчает ситуацию, уводит их всех от необходимости прямо сейчас начать урок танцев. И он безмерно благодарен ей за это напоминание о работе, словно спохватываясь хлопает себя по бёдрам, обещая Фионе в следующий раз обязательно послушать ещё кучу её рассказов о дельфинах и лошадях и может быть даже поиграть с ней в свободное от работы время.
- Помощь? - наконец-то словно понимая слова, обращённые к нему, Келлах поворачивается лицом к Нэссе, впиваясь в неё глазами, словно запоминая заново каждый штрих её образа. - Если можно - стакан воды, - ему нестерпимо хочется облизнуть пересохшие губы, но он почему-то не решается позволить себе даже этого. - С остальным я, надеюсь, справлюсь сам.
Он проходит в гостиную вслед за Нэссой, и только там, когда они оба исчезают из поля зрения Фионы, он всё-таки решается - мягко ловит её за запястье, останавливая, заставляя повернуться к себе лицом, вглядываясь в глубину её глаз, сам не понимая, что именно надеется увидеть на самом дне их.
- Нэсс, - он говорит почти шёпотом - тихо настолько, что сам себя едва слышит. - Что у вас с рукой? Вы поранились?