Что может быть бодрее вечера пятницы? Правильно, только вечер пятницы, проведённый в собственном рабочем кабинете в день своего рождения. Генри Кавендиш устало потёр глаза и размял ноющие мышцы шеи, прежде чем подняться из-за стола. Хватит на сегодня вступительных заявок и вакантных мест. Он уже переоделся, сменив строгий костюм на потёртые чёрные джинсы и простую белую рубашку, с воротником стойкой, так как рабочий день уже закончился и всё, что ему оставалось доделать - это дождаться, когда Дэниел Макалистер привезёт документы и занести их в кабинет ректора.

В окно с силой ударил порыв ветра, залепляя чёрный провал мокрым снегом. Восхитительная погода проводить в последний путь ещё один год своей жизни. Он не афишировал, какой сегодня день, но всё равно все как-то узнали, ладно, коллеги, те уже были в курсе, а вот откуда студенты прознали – вопрос.  И уж не к близнецам ли Макалистер?

Поэтому пришлось улыбаться и принимать поздравления. Ректор презентовал очередную ручку в футляре, за несколько лет работы у него собралась уже настоящая коллекция дизайнерских пишущих принадлежностей, ещё несколько коллег, с которыми у них были близкие отношения отделались разной степенью дежурности подарков, а миссис Флинн испекла пирог с яблоками и корицей. Знаменитый зимний пирог, о восхитительном вкусе которого знали все в университете.  Они с коллегами съели чуть больше половины в обед, но ещё довольно большой кусок лежал в бумажной форме на низком столе возле дивана.

Одно из преимуществ работы деканом – наличие в кабинете журнального стола и дивана. А ещё крошечного санузла, где можно даже принять душ. Совершенно не роскошь – бывало, бумажной волокиты сваливалось в таком количестве, что приходилось задерживаться чуть ли не до рассвета, когда возвращаться домой уже не имело смысла. А утром после активной ночи Генри пах так же, как и  любой рядовой преподаватель, никакой разницы.

Старый корпус уже давно погрузился в полную тишину, мало кому хотелось задерживаться в пятничный вечер, и атмосфера стала несколько зловещей. Не то, чтобы он боялся привидений или каких-нибудь фейри, но... Именно с этого, как правило, начинались фильмы ужасов: университетский корпус, темнота и привлекательный мужчина в кадре. Всё ещё привлекательный, не смотря на то, что сегодня он разменял пятый десяток.
Пятый!

Ещё лет двадцать назад казалось, что жизнь только начинается и всё ещё впереди, и вот ему уже сорок один, он одинок, а ноющая боль в колене напоминает о разрушенных мечтах и потерянной карьере. Быть может, хоть декан из него получился хороший?

Генри усмехнулся, вспоминая стайку русских студенток, которые, робея, забежали к нему утром и мило хихикая, подарили плитку шоколада и открытку. Ему. Шоколадку. Он долго смотрел им вслед и всё порывался догнать и вернуть, потому что это было... как-то странно. Затем с шоколадом появилась пара студентов, что показалось ещё страннее, а потом Генри понял, что его медицинский факультет устроил ему спонтанный флешмоб: "Одари декана шоколадом". Судя по незнакомым лицам, появившимся к концу рабочего дня, подтянулись и другие факультеты. И теперь на столе рядом с пирогом высилась довольно внушительная стопка шоколада, от элитного до самого обычного, даже один сникерс затесался.  А также одна булочка с шоколадной начинкой из студенческой столовой. Видно, у кого-то совсем не хватило денег.

Нет, это совершенно не разозлило, наоборот, повеселило, когда-то Генри сам бы оказался в первых рядах подобного мероприятия, но сейчас он мог посмотреть на всё с другой стороны баррикад. Вообще, Кавендиш являл собой практически идеал декана – он закрывал глаза на мелкие прегрешения, считая, что когда ещё жить в полную силу, как не в молодости? Нужно использовать возможности студенчества по максимуму, потому что когда тебе уже сорок, обматывать туалетной бумагой дом ректора – непедагогично.

Но вот что теперь делать со всем этим запасом сладкого? Пару плиток горького ещё можно оставить на тяжелые времена, а остальное? Отдать на благотворительность? Или завернуть Макалистерам? Интересно,  Дэниел ел шоколад? А вот Чарли, несчастный простуженный Чарли обожал сладкое, может, хотя бы кусочек хорошего молочного шоколада поднял бы его настроение?

Кстати, о Дэниеле. Генри подошёл к окну и вгляделся в белёсую вечернюю муть, сквозь которую с трудом проглядывалась велосипедная стоянка – не лучшая погода для доставки документов. Но кто же мог подумать, что спонсор решит посетить их скромную обитель именно в субботу, а необходимые отчёты и ведомости окажутся у Чарли на доработке вместе с подписями и печатями. В своём помощнике Кавендиш не сомневался, всё, что там должно быть – уже есть. Кроме самих бумаг. Радовало лишь одно – завтра, когда все будут отдыхать, ректору придётся устраивать экскурсию толстосуму, выбирающему достойный университет для своего отпрыска.

А Генри будет уже в Дублине, в отличном ресторане с друзьями, а затем играть в бильярд и, быть может, Итан пригласит его в свой номер в отеле. Не то, чтобы Генри часто проводил досуг подобным образом, но устоять перед задницей Итана, когда тот наклоняется, чтобы сделать очередной удар по шару – невозможно.

Он взял со столика бутылку бренди и плеснул на палец янтарной жидкости. Одна порция благородного напитка уже плескалась в его полупустом желудке, в котором после плотного обеда обосновался лишь кусок яблочного пирога, и он собирался добавить ещё одну, дабы первой скучно не было. А что, имел право! Рабочий день закончился, а у него – день рождения!

Бренди опалил глотку, согревая нёбо, и мягко скользнул по пищеводу, оставляя приятное послевкусие чернослива, корицы и мёда. Генри сел на диван, сначала откидываясь на спинку, а затем передумал и полностью лёг, закидывая ноги на подлокотник.
Пять минут. Он всего лишь полежит с закрытыми глазами пять минут, а затем снова примется за работу. Ну, может быть десять минут? Или пятнадцать...

Чей-то голос донёсся как сквозь вату. Генри открыл глаза и не сразу сообразил, где находится. Кажется кто-то, похожий на Дэниела Макалистера звал его по имени, а он просто напросто уснул. Кавендиш быстро скинул ноги на пол, сел и потёр лицо, пытаясь проснуться. В глаза словно насыпали песка, контактные линзы – это прекрасно, особенно если ты занимаешься спортом, но даже самые лучшие из них всё равно пересыхали во время сна и в первое время после пробуждения причиняли дискомфорт.
- Дэниел! – позвал он, приглаживая взъерошенные волосы. – Проходи, я в кабинете!

Отредактировано Henry Cavendish (2016-12-12 21:53:54)

Дэниел Макалистер обладал одним неоспоримым даром, хотя кто-то мог назвать это и проклятием – он привлекал внимание. Активный, шумный, бесстрашный – его знали даже там, где по определению знать не могли. Иногда профессору Кавендишу казалось, что Дэни учится одновременно везде, на всех факультетах и курсах. Ещё он играл в футбол, защищая честь университетской команды, участвовал в каких-то мероприятиях и умудрялся, просто пробежав по коридору от входа до кабинета, завести пару-тройку знакомств.

Чарльз Макалистер был совершенно другим и неуловимо таким же, и дело даже не в идентичной внешности близнецов, это сложно объяснить, но можно почувствовать: разные и одинаковые одновременно. Чарли был похож на брата так же, как и отличался от него. Оба умные, упрямые, с сильными, независимыми характерами, при этом с абсолютно не совпадающими интересами и взглядами на жизнь. Что, впрочем, не мешало им этими интересами периодически делиться.

Старший закрытый, а младший – наоборот, Чарли голова, Дэни – тело, день и ночь, хищник и жертва – идеальная, совершенно работающая система. Казалось, что природа, тасуя генетический материал, разделила его ровно пополам. И вроде не должны были "ноги" попасть в одно место, а "руки" в другое, но нет, именно так и вышло, и теперь, чтобы механизм под названием "близнецы Макалистер" пришёл в движение, требовалось два водителя. Как в том летнем блокбастере, на который его утащили племянники, когда он приезжать погостить к семье в Лондон. Слияние двух, чтобы заставить огромного робота-егеря двигаться.

Генри почти спутал их лишь раз, но даже тогда почувствовал какое несоответствие между тем, кому он посоветовал записаться к высокопрофессиональному себе и тем, кто изучал расписание курсов архитектурного факультета. Разные движения, мимика, жесты, манера одеваться, причёски, да даже фигуры у братьев различались. Кавендиш, бравший уроки классического рисунка и, проведя немало часов перед анатомическим атласом, видел эти различия сразу.   Однако подавляющая часть людей не утруждала себя разбираться: младший – старший, медик – архитектор, учитывая, что на фамилию Макалистер отзывались оба.

Поэтому случалось, когда Генри приходилось объяснять, что нет, это не он не задержал Макалистера у себя в деканате, потому что его Макалистер в футбол, вообще-то, не играет. И нет, не потому что он болен или занят, а потому что это другой. Да, совсем другой. 

А ещё немало веселых минут доставляли разнокалиберные студенточки, которые находили массу причин для посещения кабинета декана, дабы познакомиться поближе с "тем симпатичным парнем, который секретарь профессора Кавендиша". Интересно, как быстро они понимали, что Дэни "слегка изменился" пока шёл от них до деканата?

Близнецы – удивительное творение природы. Не зря их феноменом занимались целые разделы научных дисциплин.

- Задремал немного. – Генри широко, от души зевнул и энергично растер ладонями лицо. – Тяжёлый день.

Чарли никогда не позволял себе вот так бесцеремонно появляться в его кабинете и занимать практически всё пространство, не смотря на то, что их отношения уже давно вышли за пределы начальник-подчинённый и переросли в дружеские. Если такое вообще было возможно между профессором и его же собственным студентом. Который ему в сыновья годится.

А Дэниел уже тут, Дэниел жизнерадостный и шумный, топчет грязными кедами пол и развивает бурную деятельность по выемке груза.

Генри не особо расстраивается – шум и юная энергичность это именно то, чего сейчас не хватает, чтобы  разрушить эту гнетущую тишину пустого здания и вдохнуть жить в него самого. Заставить забыть про сорок один и пятый десяток. Однако немного раздражает не спадающая с глаз пелена – это в рекламах улыбающиеся люди не испытывали никаких проблем с линзами, которые, по их же заверениям, словно чистая слеза окутывает, даря свежесть и комфорт. Комфорт же принесли лишь увлажняющие капли, которые пришлось залить в глаза из специального одноразового флакончика, упаковка которых лежала в ящике стола как раз для таких случаев.

Но для этого пришлось вставать, идти к этому самому ящику. А за это время Дэниел уже успел опустошить свою сумку, складируя стопку документов, предусмотрительно помещённых в файлы – не иначе Чарли побеспокоился – и протянуть ему довольно объёмную коробку. Коробка завёрнута в простую синюю подарочную бумагу без рисунка и вызывает удивление у профессора. Пока Дэниел не поздравляет его с праздником.

- Спасибо, - поблагодарил Генри, забрал подарок, с любопытством рассмотрел, думая, уместно ли будет вскрыть его сейчас или придётся терпеть до дома? Не удержался и аккуратно поддел упаковку за место склейки – он всегда разворачивал подарки аккуратно и не понимал этой традиции нетерпеливо рвать упаковку, словно тебе всё равно и ты не умеешь держать себя в руках. Он же ценил внимание к себе. – Ох! – не сдержал восхищённого возгласа, когда увидел, что скрывалось внутри. – Это бесподобно, спасибо вам, именно то, что я хотел.

Душой кривить не пришлось – последний альбом Dream Theater в лимитированном издании: двойной диск, плакат, карта созданного музыкантами мира, концептуальные карточки с героями оперы, арт-альбом и внушительный шар, изображающий музыкальную машину будущего -   NOMAC. Последний раз, когда Кавендиш смотрел цену, тот стоил практически двести долларов, не такая уж и большая цена для декана университета, но в тот момент он посчитал это лишними тратами. И, наверное, рассказал об этом Чарли.

И, конечно же, Чарли запомнил!

Генри так увлёкся изучением содержимого бокс сета, что почти прослушал слова Дэни. Он отложил альбом с лирикой в сторону и более пристально посмотрел на Макалистера. В легкомысленно лёгкой для такой погоды одежде, с ледяными даже на вид пальцами, продрогший и мокрый, тот представлял собой вопиющее олицетворение определения "дурная молодость". Кавендиш сам когда-то был таким. Полжизни тому назад.

-  Может сначала горячего чая? Согреешься,  – предложил он, бережно собирая все детали подарка обратно в коробку. – У меня есть пирог с яблоками, очень вкусный. А потом я вызову такси и завезу тебя домой. И даже не говори, что Чарли отпустил тебя на велосипеде, потому что это самоубийство! 

Кавендиш не дал Дэни опомниться, потому что ноги младшего Макалистера уже начали неторопливое движение в сторону выхода, похоже, даже  быстрее головы, впрочем, винить его не стоило, он бы сам уже бежал вприпрыжку домой, если б не обстоятельства. Наверное, и у Дэниела были веские обстоятельства не приезжать сюда в то время, когда любой уважающий себя студент уже вовсю развлекался где-нибудь в веселом тепле. Поэтому горячий чай и пирог – это меньшее, чем Генри мог отплатить за оказанную услугу и лишь надеялся, что Макалистер не сбежит раньше, чем он закончит заваривать ему чай.

Кавендиш вытащил из навесного шкафчика кружку, поставил её под кран термопота, неприметно стоящего в самом углу кабинета и достал из жестяной банки фильтр-пакет с точно отмеренным количеством купажа чёрного чая. Залил кипятком, наблюдая, как вода медленно окрашивается в тёмно-янтарный цвет, вдохнул горячий, крепко-бодрящий аромат.

- Сахар, сливки? – спросил, подходя к Дэни и протягивая ему кружку. – Это "Русский караван", вообще его советуют пить сквозь зажатый в зубах кусок сахара. Он крепкий и отлично согревает, - Генри улыбнулся. – Не отказывай старому профессору выпить с ним в честь его дня рождения.

Отредактировано Henry Cavendish (2016-12-27 16:17:21)

- Боюсь тебя огорчать, но меркантильный взрослый мир её уже вывел. И называется эта теория: "Подари деньги". Идеальный подарок для любого человека, даже для того, кто пытается убедить в первую очередь самого себя, что они ему не важны. – Генри аккуратно сложил обёрточную бумагу и убрал её вместе с коробкой в сумку. Собственно, больше здесь его ничего не держало. Кроме пирога и Дэниела. – А за велосипед не волнуйся, сейчас любая компания предлагает перевозку детей, животный и велосипедов как нечто разумеющееся, а не экстраординарное.

Всё-таки Генри не слишком жаловал тишину и одиночество, дома у него всегда что-то звучало для фона – телевизор или музыкальный центр, даже здесь он обычно включал на компьютере какую-нибудь негромкую музыку, но сейчас уже всё было выключено, поэтому присутствие Дэниела согревало и... успокаивало. Да, именно успокаивало. Макалистер словно любопытный и совершенно бесстрашный щенок обнюхал всё вокруг и решил, что тут можно задержаться, тут же помечая пространство собой: курткой, сумкой и перчатками. Совершенно невозможными перчатками без пальцев. Но Дэни они шли.

На мгновение их взгляды столкнулись – оказывается, они оба рассматривали друг друга – и разошлись в стороны. Генри налил себе чай, отключил термопот от сети и вернулся на диван, вытягивая ноги. Ладонь привычно легла на ноющее от сырости колено, бесполезно разминая мышцы – никогда не помогало, но самовнушение вещь иррациональная.

Он вдохнул крепкий, отдающий дымом запах классического купажа китайского чая, конечно, заварочный чайник из необожжённой глины позволил бы аромату и вкусу раскрыться полнее, но двадцать первый век диктовал свои условия.

- Когда этот чай появился в России, то сахара в том виде, который мы знаем его сейчас, не существовало, - оседлал Кавендиш свой любимый конёк, точнее двух – лекции и чай. – И представлял он собой скорее плохо очищенный от патоки кусок карамели, который долго растворялся. Так что можно было выпить не одну чашку, прежде чем он бы растаял. По легенде, когда ещё не придумали самолёты, чай приходилось долго везти караванными путями через Азию и Сибирь, и за это время он пропитывался дымом походных костров и степей. Сейчас конечно его просто сушат над костром из сосновых веток и шишек. Купаж, который, как ни парадоксально, совершенно не известен в России, но он прекрасен. Крепкий и ароматный.

Дэниел уничтожил пирог с такой скоростью, что заставило пожалеть об отсутствии пары кусков мяса в холодильнике. Юность тратила энергию с такой стремительностью, что чувство голода сопутствовало ей постоянно. По-крайней мере Генри свою помнил именно так: постоянно хотелось есть, спать и тра... вступать в беспорядочные половые связи с лицами обоих полов. Собственно, оно и сейчас хотелось так же, но в сорок один это уже выглядело несолидно.
 
- Чарльз всего добился сам, - ответно улыбнулся профессор. – Он талантливый, сосредоточенный, работоспособный, и я уверен – его ждёт блестящее будущее. Лет через десять я сам буду гордиться, что когда-то учил его. Цель обучения – найти алмаз и огранить его, заставив сверкать максимально ярко. Да, знаю, что это написано на сайте нашего факультета, но я,  правда, верю в это, я же сам сочинял этот текст, - засмеялся Генри, подвигая к Дэниелу стопку шоколада. Внезапно пришла мысль, что ведь это очень в духе младшего Макалистера - устроить ему подобный флешмоб, пока брат болеет дома. – Ты меня очень выручишь, если заберёшь их с собой. Я столько до конца жизни не съем.

По сути, он не был настоящим преподавателем, то есть не мечтал всю жизнь о лекциях и ночных проверках эссе, не поступал осознанно на педагогический факультет и лет десять назад даже представить себе не мог, что возглавит медицинское отделение в ирландском университете. Но жизнь...  Всё расставляет по своим местам.

Как и многие врачи, Генри был немного фаталистом и верил в Судьбу, так как иногда надежды оставалось так мало, что рассчитывать приходилось лишь на неё одну. Поэтому он считал, что всё расположилось именно так, как и должно быть. Не засни он тогда за рулём, не сидел бы сейчас на диване и не пил бы чай со студентом, чей брат...

Чарли...

Кем стал для него Чарльз? Уж точно не просто помощником. Просто помощники не дарят своим начальникам подарки практически за двести евро и не обсуждают с ними проблемы... личного характера. Просто помощников не приглашают в кафе отметить конец учебного года и попробовать новое пирожное, не играют по вечерам в шахматы и не отправляют с утра в химчистку, чтобы принести на работу свежую рубашку.

Можно сколько угодно лгать себе и остальным, например Аллену, но объективности в их отношениях нет и не было с той самой первой встречи, когда Генри, похвалив самого себя, отправил симпатичного студента на курс к себе же. Лишь зайдя в аудиторию, он уже начал искать его взглядов, выделив из толпы незнакомых учащихся.

И врал, когда говорил, что долго и тщательно думал над предложенными кандидатурами, потому что к тому моменту прекрасно знал – если на каком-то резюме будет стоять имя "Чарльз Макалистер", то он выберет именно его.

И ни разу не пожалел о своём решении. Даже тогда, когда его милый, скромный и невинный секретарь признался ему, что тра... имел отношения с мужчиной старше себя. Или эти отношения имели его, похоже, они ещё не вышли на ту стадию доверия, когда уместно уточнить расположение обнажённых тел в пространстве.

Генри тряхнул головой, сбрасывая напряжение в шее и отвлекаясь от мыслей, которые совершенно очевидно направились не туда, куда следует. На лоб упало несколько закрученных локонов, которые он попытался зачесать назад пальцами, но, похоже, их выпрямленное время закончилось. Вообще, у него не было претензий к Природе по распределению генетического материала родителей, так как результат вышел даже без излишнего самомнения – великолепный, но, как известно с самой древности, идеальных образцов не существует априори, поэтому закрученные кольца, которые создавали на его голове полную анархию, Генри расстраивали. Расстраивали с самого детства, начиная с тех самых пор, когда восторженно вздыхающие подруги матери трепали его за щёки и наперебой щебетали о кудрявом ангелочке с волшебными голубыми глазами.

Именно тогда он возненавидел несанкционированное трогание его щёк и кудряшки.

Теперь с этой проблемой разбирался персональный стилист, который раз в несколько месяцев приезжал, вооружившись экологически безопасными средствами для выпрямления, и несколько часов колдовал над причёской Кавендиша, отстригая сухие кончики, придавая "элегантную форму", а также вытягивая пряди, приводя внешнее состояние в полное психологическое равновесие с внутренним. Но, ни одно средство, кроме полной замены генов, не могло уничтожить кудрявость навечно.

Похоже, пришло время позвонить своему парикмахеру. 

- Как... Чарли? - спросил Генри с небольшой заминкой и таким тоном, что становилось понятно – не температурой он интересуется.  Конечно, и ей тоже, но... О температуре его больной помощник отчитался ещё с самого утра, когда поздравлял с днём рождения.

А дальше он внезапно растерялся, спрятав смущение за чашкой чая. Обычно он общался с людьми своего возраста, и подобные трудности если и возникали, то, как правило, либо не упоминались в компании вовсе, либо обсуждались прямо, частенько не стесняясь в выражениях и прибегая к обесценной лексике. А вот как спросить у практически ребёнка, всё ли нормально с его братом, которого бросил взрослый мужик – с таким Генри встречался не часто. Можно сказать, что никогда.

От сильного стука он вздрогнул – очередной порыв ветра ударил веткой дерева по стеклу. Ясность сознания накрывало плотным, душным пледом иррациональности, или это сказывались усталость с бренди на голодный желудок, но всё казалось подёрнутым дымкой странности. Полумрак кабинета, гулкая, слишком громкая тишина, которая давила на уши, унылое завывание за окном, Дэниел...

Дэниел Макалистер в кресле прямо напротив него. Человек с внешностью Чарли, но всё же не Чарли.

"Современные исследования показали, что в девяносто процентах случаев сексуальная ориентация близнецов совпадает". Интересно, а Дэни тоже... вступает в отношения с мужчинами, или он в тех самых десяти процентах исключений, которые подтверждают правила? А может они меняются партнёрами?

"Доказано, что в случае несовпадения сексуальной ориентации, гетеросексуальный близнец имеет намного больше связей с противоположным полом, чем гомосексуальный со своим". А может у них вообще отношения одни на двоих, как и многое, что в паре близнецов делится пополам?

Кавендиш со стуком поставил чашку на стол, отводя взгляд от Дэниела,  так как понял, что уже не просто неприлично пристально рассматривается собеседника, а делает то, что обычно его студенты называли грубоватым, но точным словом: "пялится". Чтобы хоть куда-то деть свои "волшебные голубые глаза" он принялся педантично заворачивать остатки пирога, чтобы передать его Чарли. Точнее, передать его Дэни, а тот уже в свою очередь...

У него уже даже мысли заплетались. Определённо стоило поехать домой и нормально поспать. Поэтому он вытащил из бутылки с бренди пробку, наполнил четверть бокала и посмотрел на Дэни, на автомате спросив быстрее, чем успел понять, что именно:
- Будешь?

И прикусил язык. Браво профессор! Именно так и поступают уважаемые обществом деканы медицинских факультетов: гоняют по ночам студентов с мелкими поручениями, угощают их чаем со сладким и спаивают бренди. Что дальше? Незащищённый секс в туалетной кабинке? Наркотики в ночном клубе? Порнографические фотографии, сделанные в подвале собственного дома?

Генри усмехнулся собственным мыслям. В его снятом коттедже даже и подвала-то не было. А Дэниел уже перешагнул возраст не только ребёнка, но и даже несовершеннолетнего. Так что с точки зрения закона ничего предосудительного в их встрече не было. Даже если в ней есть пирог и крепкий спиртной напиток. Да Макалистер даже не являлся его студентом. Конкретно этот Макалистер. 

В итоге он принял компромиссное решение, оставив бутылку на столе, рассудив, что если Дэниел "будет", то нальёт сам. А уж о том, чтобы тот добрался до дома целым и невредимым Кавендиш проследит.

- За деньгами вообще теряется очень многое, - негромко отозвался профессор. – Например, душа. Ты знаешь, что император Наполеон был очень щедрым человеком? Однажды он спросил у Жозефины,  чтобы бы она хотела на день рождения? Та попросила что-то небольшое, милое и сделанное своими руками. Император подумал и своими руками завоевал небольшой и милый остров Сицилию. И подарил его Жозефине. Не знаю, насколько это исторически правда, зато романтично. Но я согласен с тобой, ни один заказанный секретарём букет не сравнится с тем, который ты собирал лично в цветочном магазине.

Вот только нужно ли это хоть кому-то? Из всех самых безумных подарков Генри был даже не прыжок с парашюта, который раскрывался огромным алым сердцем, а коробка с живыми бабочками. Потому что он нарушил температуру их хранения и слегка перегрел ценный груз, от чего они проснулись и вылетели раньше, чем удалось их упаковать в красивую деревянную шкатулку. Пришлось включать кондиционер и снова замораживать квартиру, а затем с одолженной у соседей стремянкой собирать бабочек по всему потолку и шкафам, где они удобно устроились поспать.

Как оказалось, любовь женщины оказалась ещё более скоротечной, чем жизнь хрупких насекомых.

- Совсем не очень, - улыбнулся Генри. – Ни интернета, ни телевизора – не жизнь, а преддверье Ада.

Он даже не сильно кривил душой, как врач  Кавендиш отлично знал историю медицины и степень её развития в те времена. Да, конечно и сейчас его профессия переживала не самые лучшие времена, однако к двадцать первому веку учёные придумали куда более эффективные средства лечения болезней помимо кровопускания,  молитв и табачных клизм.

Нет, он бы не хотел жить в то время.

Да и за мужеложство карали раскалённым прутом в характерное место. Кстати, о них и скоротечной любви. 

Дэни всё прекрасно понял, судя по его внезапно мрачно-похоронному виду. "В гроб краше кладут",  как говорил его русский друг. Вот теперь он понял значение этой поговорки. Младший Макалистер мог сколько угодно храбриться, широко улыбаться и проецировать в окружающее пространство "всёнормально" и позитив. Но, похоже, что аккумулятор медленно и очень верно разряжался, и сил излучать радость за двоих уже не хватало. 

В общении существовали разные варианты молчания, включая дружеское, когда вместе с безмолвием приходило тепло и умиротворение. Их молчание из других. Тягостное, напряжённое и неловкое, оно заставляло придумывать, куда деть руки, взгляд и чем заполнить эту вселенную тишину. Опрометчиво было думать, что Дэниел с готовностью посвятит его в личную жизнь близнецов и выложит все детали обрушившейся любви Чарли.

Кто они друг другу: двадцатилетние мальчишки и слишком побитый опытом взрослый мужчина? Генри не был ни наивным, ни глупцом и прекрасно понимал, как выглядят их отношения. И если с Чарли чуть проще, всё-таки тот его помощник и ученик, не последний в жизни человек, то Дэни...
Дэни всего лишь близнец секретаря Кавендиша, который иногда забегал, чтобы помочь брату и забрать его из рабства. И, наверное, эта неуклюжая попытка сблизиться, оказалась слишком несвоевременной. Они слишком плохо знали друг друга. И как оказалось, не только с младшим, но и старший внезапно явил Кавендишу настолько деликатные подробности, что теперь Генри не мог избавиться от навязчивой мысли, а что ещё Чарли забыл рассказать ему за игрой в шахматы? И хотя с одной стороны он прекрасно понимал, что эти пикантные детали не всегда адекватно воспринимаются общественность и осторожность Чарли можно понять, у него самого было что скрывать, но... Это обижало.

Иррационально, по-детски обижало.

А Дэни совсем не хотел делиться с ним их жизнью, не хотел не то, что впускать, даже приоткрыть хоть немного дверь, и показать, насколько всё плохо.

"Всё так же"...

То есть несколько хуже, чем просто катастрофа, и чуть лучше, чем Армагеддон.

Генри чувствовал себя выкинутым и совершенно ненужным, понимал, что это не так, что для Чарли он по прежнему хороший друг, однако в мозгу словно завёлся маленький червячок, который с удовольствием питался его сомнениями и обидами. Пока ещё маленький,  но он рос, грозя заполнить собой всё окружающее пространство, превратившись в гигантскую анаконду и вытеснив все окружающие чувства.

Червячок под названием: "Ревность".

Потому что ему нравилось считать себя кем-то очень особенным для Чарли, стоящим на первом месте, после брата, разумеется, но пришлось подвинуться, так как место оказалось занятым. Точнее оно уже практически освободилось, но легче от этого не становилось.

Генри даже удивлённо приподнял брови на то, как мастерски Макалистер налил себе бренди, Чарли рассказывал о работе брата. Вообще близнецы не могли не вызывать уважение, сам он не проработал ни дня во время обучения, за исключением обязательных практик, но они  также считались занятиями.  Его студенческая жизнь хоть и не была лёгким и приятным развлечением, но она не включала в себя постоянный поиск средств на жильё и пропитание. Зато она включала членство в престижном Братстве, внеурочные развлечения, вечеринки и всё то, что превращало обучение в университете в настоящее, незабываемое событие. То, которое не хотелось потом долго забывать.

- Это бренди Торрес "Хайме I", испанский. – Сначала рассказ о чае, теперь о бренди, говорить что угодно, лишь бы заполнять эти гнетущие паузы. – Не самый известный испанский бренди, но один из лучших. Вообще, из-за того, что сейчас большую часть бренди делают добавлением жжёного сахара в спирт вместе с красителем, он считается не самым качественным напитком, но этот выдерживается в дубовых бочках почти тридцать лет, и он действительно хорош.

Господи! Крепкие алкогольные напитки – да это просто тема дня для обсуждения с собственным студентом! Пусть даже с другого факультета. Генри Кавендиш – преподаватель года!

Всепоглощающее чувство неловкости накрывало, как цунами туристов в Индонезии. И, похоже, оно смело и Дэниела, который довольно шустро ретировался в приёмную. Профессор на пару минут задержался, чтобы убрать следы преступной деятельности по спаиванию себя и обучающегося, сполоснув в уборной кружки и стаканы, затем вытащил из шкафа тёплое пальто, оделся и, собрав вещи, пошёл следом за Макалистером, который... почему-то всё ещё топтался в кабинете.

- В каком смысле – проблема? – нахмурился Генри.

Он положил с таким трудом добытые документы на стол Чарли и подошёл к двери, мягко отодвигая Дэниела в сторону. Воспроизвёл его манипуляции с замком: подёргать, покрутить, толкнуть от себя, потянуть, в общем, все те стандартные телодвижения, что делает девяносто пять процентов населения, столкнувшись с внезапно не открывающейся преградой.  Он только дополнил их попытками отпереть замок своими ключами, но добился лишь того, что ключ, вместе со всей связкой застрял в намертво заклинившейся скважине.

- Отлично, - пробормотал Генри. – Прекрасное окончание прекрасного дня. Подожди здесь, - приказал он Дэни, словно тот мог открыть дверь и убежать.

Идеально убранное место помощника профессора Кавендиша осквернилось небрежно брошенным на стол шарфом, Генри поднял трубку стационарного телефона, вызывая охрану. Умница Чарли не только разобрался в работе мини-АТС, вбил все необходимые телефоны в программу, но и аккуратно подписал каждый. Теперь достаточно было просто нажать одну кнопку, и телефон набирал необходимую комбинацию сам.

Восхитительные блага цивилизации!

- Охранник не отвечает, - проинформировал он Дэни и задумался, усевшись прямо на стол. Если сторож только вышел на обход, то неизвестно, насколько это могло затянуться. Поэтому в ход пошёл вытащенный из портфеля сотовый. Несколько гудков и даже Дэниел смог услышать бодрый и жизнерадостный голос собеседника профессора.  – Саша, добрый вечер, - поздоровался Генри с русским коллегой, который полностью звучал как Александр Сергеевич – не Пушкин! -  и работал на медицинском факультете практически со дня его основания. Но с предполагаемым спасителем вышла заминка. – Ты уже в Дублине? У друзей? Я... Нет, не нужно приезжать обратно, это обычная дверь, я справлюсь. Саша, стол забронирован на завтрашний вечер, я не собираюсь провести здесь всю ночь. Что? Топор?! Ты с ума сошёл? У меня нет в кабинете топора! Не надо звонить спасателям!..

Генри успокоил друга, завершил разговор и убрал сотовый. Попробовал ещё раз дозвониться до охранника. Внимательно осмотрел кабинет, особенно окна, но отмёл эту идею как несостоятельную. Третий этаж, мокрые карнизы, можно было бы попробовать связать из чего-нибудь  верёвку и спустить по ней Дэни, но нет... Смерть брата Чарли ему точно не простит. Всё-таки профессоров у Чарли на курсе много, а брат только один.

Он задумчиво осмотрел дверь, прикидывая свои реальные возможность выбить её, в конце концов, зря что ли служил в армии и распахивал двери пинками? Ну, хорошо, не пинками и не распахивал, и вообще, хоть солдаты и умели сносить преграды, чаще всего они использовали для этого специальные штурмовые тараны, потому что один неправильный удар – и прощай нога. Конечно, чисто теоретически, если просчитать силу и...

"Чтобы выбить дверь ногой, необходимо нанести сильный удар таким образом, чтобы пятка оказалась возле замка".
Генри провёл языком по нижней губе и задумчиво закусил её, разглядывая замок, располагающийся где-то в районе ушей стоящего рядом Макалистера. Конечно... Гипотетически... Если взять Дэни, размахнуться им...

Нет! Нет, нет, нет, никаких планов, включающих участие младшего близнеца в спасательной операции, потому что брат у Чарли один. А профессоров много. Поэтому и профессорами размахиваться не нужно, так как в лучшем случае Дэниел заработает геморрой и грыжу одновременно, в худшем... Пять футов семь дюймов Дэни против  профессорских шесть и один. Не единого шанса.

Гипотетически, можно не трогать замок, а попробовать просто выбить коробку. " Если дверь открывается на себя, то выломать её невозможно, только переломаете ноги". Каведиш бросил последний тоскливый взгляд на дверь, которая мало того, что открывалась на себя, так ещё и имела укреплённую раму, а также защиту против взломов на петлях. Всё-таки в кабинете декана хранились важные документы, в том числе и ответы на все экзаменационные билеты. Поэтому и обезопасили его от несанкционированных посещений студентов во внеучебное время.
Эту дверь выломать было реально, но не мальчишке с травмированным педагогом.

- Кажется, у нас большая проблема. – Генри бросил трубку, в который раз пытаясь дозвониться до охраны.  – Может, и правда вызвать спасателей?

- Да уж. Потрясающе, - буркнул Генри, снимая пальто.

Становилось жарко, и париться в верхней одежде желания не было. Он аккуратно положил его на стол к шарфу и потянул узел галстука, стягивая шелковую ленту. Его рабочий день закончился несколько часов назад, и организм требовал удобные разношенные джинсы и синюю футболку с большой буквой "С" на груди.  Чудовищное порождение современного фансервиса подарили ему племянники, три неугомонных подростка принадлежавших кузине,  со словами, что он – ну прямо вылитый Супермен.

Только не такой высокий, накачанный, красивый и молодой.

"Понятно. Старенькая, дряхленькая, уныленькая и убогенькая реплика супергероя. Спасибо дети".

И сложно сказать, чего в этих словах было больше – расстройства или привычного кокетства, с которым Генри называл себя "старым профессором". Да, иногда возраст по-настоящему давал о себе знать, особенно после бессонных ночей, которые в юности даже не замечались, а сейчас приходилось буквально вытаскивать себя из тёплой, удобной кровати и тащить на кухню, заваривать крепкий горячий кофе, без которого проснуться не представлялось возможности. Возраст деликатно намекал усталостью в конце рабочего дня, хотя раньше он мог сидеть за книгами сутками, возраст пока ещё едва-едва, но уже осторожно поселялся в скованных мышцах шеи и спины, всё чаще появляющимися головными болями и возрастной дальнозоркостью. Профессор всё-таки подцепил эти не самые успешные гены, отвечающие за остроту зрения, и, как и большая часть семейства Кавендиш, обзавёлся очками ещё до сорока лет.

Да, будь он Суперменом, вопросов с выбиванием двери не возникло бы.

Генри кинул галстук в растущую груду одежды, туда же отправился пиджак с жилетом – произведение искусства личного портного, с которым он не смог расстаться даже переехав в Ирландию, благо габариты его менялись не слишком резко и для большей части костюмов уже не требовалось постоянное снятие мерок. Своеобразный стриптиз довершили пара расстёгнутых пуговиц и растрёпанная пальцами причёска.

- Весь день через жопу, - грубо, но точно выразил профессор своё отношения к тому, что по ошибке называлось праздником.

Хотелось домой. Съесть какой-нибудь лёгкий салат с рукколой, поджарёнными на гриле креветками и тончайшими ломтиками пармской ветчины. И не в столовой, а в гостиной, вытянув ноги перед камином и смотря какой-нибудь старый европейский детектив. Или быть может "Лейтенанта Коломбо". А затем открыть бутылочку отличного испанского вина и расслабиться в тёплой ванне с джакузи.

Когда Генри только въехал, его весьма позабавило наличие джакузи в доме с таким средневековым деревенским интерьером, но как оказалось, "кролики, это не только ценный мех". Одна из тех вначале непонятных шуток Саши, которую тот терпеливо объяснил, показав комическую миниатюру и переведя её на английский, после чего она внезапно стала профессора очень смешить. Как анекдот про жирафа, до которого долго не доходило и кошку, что не любила пылесос, а затем втянулась.

Когда-то первая ванна с гидромассажем создавалась для больного артритом ребёнка, сейчас же она успешно справлялась с тем, что Генри называл "плохими днями". Когда казалось, что скреплённый и сросшийся надколенник начинал снова разваливаться на куски. Болтов и проволоки уже давно не было, о них напоминали лишь бледнеющие с каждым годом шрамы, но боль возвращалась снова и снова. То, что когда-то сломалось, уже никогда не работало так, как прежде. Но, оно хотя бы работало. Хоть так.

- Я опоздал только на одинокий ужин в компании телевизора, - отозвался Генри, вставая со стола.

В конце семестра всегда сваливалось катастрофическое количество работы, из-за которой он не всегда успевал зайти в бассейн или тренажёрный зал, и привыкшие к постоянной нагрузке мышцы начинали недовольно жаловаться, подавая протест ноющей болью в триггерных зонах. Особенно если этому предшествовали несколько часов в положении "зю" над документами и зачётными эссе.

Он размял шею пальцами, сделал несколько элементарных упражнений, вроде: повернуть голову, дотронуться ухом до плеча, поднять-опустить руки, и энергично растёр ладонями лицо. Немного взбодрившись, Генри зашёл к себе и забрал оставленный на чёрный день сникерс. Как-то скоро тот наступил, но есть хотелось уже практически невыносимо, учитывая, сколько часов назад был обед. Придвинул к столу стул для посетителей и уселся напротив Дэни, с треском разрывая упаковку. Это, конечно, не руккола с пармской ветчиной, но делать было нечего.

- Наполеон вообще плохо кончил, если ты помнишь, - хмыкнул он, откусывая от батончика. – А с Жозефиной в итоге развёлся. И мораль у этой истории однозначная – не дари никому того, что уже принадлежит большому количеству народа. А то придут, и отберут.

Он задумчиво посмотрел на сникерс, изучая слои арахиса, нуги и карамели, вспоминая, как читал исследования, в которых приводились данные, что сахар способствует раннему облысению и мужской неверности. С возрастом мозг накапливал такое количество совершенно ненужных знаний, что они всплывали в памяти в самые неподходящие для этого моменты.

Наполеон обожал естественный запах женщин и за несколько дней до возвращения посылал Жозефине гонца, чтобы она переставала мыться, и он бы мог насладиться природными ароматами её кружевных панталон.

Господи! Ну вот откуда у историков настолько подробные подробности об интимной жизни императора?! Но они читали это мальчишками, собираясь группками у кого-то в комнате, и хихикали, высказывая предположения, чем могла пахнуть женщина. Нет, миссис Кавендиш сильно ошибалась, утверждая, что Итон научит его быть джентльменом. Итон научил. Итон отлично научил, в какие моменты он мог быть джентльменом, а в каких – с лёгкостью забыть о происхождении и воспитании.

Может, позвонить Рою? Вот у него точно есть топор. Хотя тот со своими габаритами мог бы выбить дверь пинком.

- Пятнадцать минут. – Генри доел батончик и задумался, чего бы съесть ещё. – Максимум двадцать. А затем я вызову спасателей.

Больше не осталось сил поддерживать даже подобие профессора, к тому же вид Дэни, расслабленно развалившегося в кресле брата вызывал стойкое чувство умиления. Младший Макалистер так органично вписался в интерьер приёмной, словно всю жизнь тут и сидел. К тому же глупо было отрицать, что на него приятно было смотреть. Хотя, что там говорить – приятно, Генри периодически застревал взглядом на своём секретаре, откровенно рассматривая его с ног до головы. Правда,  Чарли чаще всего даже не замечал этого довольно неприличного для приличного общества внимания, наверное, списывая на плохое зрение или старческое слабоумие почтенного профессора, но отказать себе в удовольствии полюбоваться на красивую картинку Генри не мог.

Дэни практически идентичен Чарли, но не так, словно с кого-то из них сняли ксерокс, а будто копия картины, нарисованная талантливым художником. Вроде то же самое, но неуловимо чувствуется стиль и индивидуальность другого мастера. Если бы Генри попросили описать различия во внешности близнецов, он бы сказал, что у Дэни более нервная красота. Резкая. Он как капля ртути, которую пытаешься поймать, а она распадается в руках.

Чарли спокойный. Уравновешенный, продуманный и основательный. Поэтому и мимика его чуть вязкая и плавная.

А Дэни иногда выглядит как воришка, пойманный на месте преступления. Иногда он выглядит как воришка, пойманный на месте преступления и не понимающий, как он здесь оказался, ведь шёл совсем не сюда.

Братья вообще словно из другого мира, с особой планеты близнецов, где нет места другим существам человеческого вида. Они вроде бы похожи на людей, но представляют собой единый, слитый организм, делящий жизнь на двоих. Они общаются взглядами, улыбками и жестами, договаривают друг за другом предложения и обмениваются молчаливыми фразами, делая выводы одни на двоих.

Удивительно завораживающее зрелище, наблюдать, как они взаимодействуют. Завораживающее и  красивое.

- Сигареты, это не укол транквилизатора, они никогда не помогают. Если только войти в группу риска заболеть раком лёгких, - вздохнул Кавендиш, откидываясь на спинку стула. – Ему психотерапевт нужен, и может быть даже какие-то лёгкие успокоительные. Чтобы хотя бы помочь нервной системе справиться с ситуацией. И ему нельзя закрываться в своём горе, ни к чему хорошему это не приведёт.

К потере работы, например, самоуважения, человеческого облика и нескольких тысяч евро со счета. За свои сорок лет Генри видел многих людей, которые практически не замечали потери близких, с горя собирали компанию, надирались в ближайшем баре, потом всё утро обнимали толчок и на этом лечебная терапия по изгнанию воспоминаний о бывшем любовнике или любовницы заканчивалась. Генри так не умел. Для него каждый разрыв сопровождался болезненными переживаниями, которые длились от нескольких месяцев до пары лет. Но он не мог похлопать Чарли по плечу и сказать: "Расслабься чувак, два года и ты вновь станешь человеком".

Он до сих пор иногда вспоминал Эмили, и как им было хорошо друг с другом. И до сих пор это причиняло боль. Как можно помочь с тем, с чем не справился сам?

Генри стал бояться серьёзных отношений. Как ни неприятно в этом признаваться, но он стал бояться любить. Точнее – снова потерять. И сейчас заводил совершенно незначительные, малообреминительные отношения с теми, в кого никогда не смог бы влюбиться. Возможно, именно поэтому он так и не стал форсировать близость с Чарли. Осторожно попробовал, для очистки совести, и отступил. Ожидая чего? Что Чарли окончит университет и уйдёт сам? Тогда не нужно будет оправдываться перед собой, почему не попробовал. Не удержал.

Так пережить потерю будет намного проще, чем если позволить ему полностью войти в свою жизнь.

Но близость и доступность, а главное, свобода помощника, не могли не рождать в души слабенькие росточки надежды, набирающие силу с каждым днём. Генри очень серьёзно и конкретно запутался в том, что чувствовал к своему секретарю.

- Ему нужно отвлекаться, постоянно. Знаю, что больше всего хочется залезть под одеяло и не вылезать до конца света, но нужно заставлять себя выбираться из дома. Кино, вечеринки с друзьями, какие-то развлечения, всё что угодно, лишь бы не вспоминать. И это постепенно перейдёт в долговременное хранилище, вытиснившись более новыми и яркими воспоминаниями. Наша память очень милосердна, и она даёт нам ресурсы пережить даже смерть близких людей, но для этого нужно время. Очень болезненное и неприятное время, которое нужно помочь себе пережить. – Генри вытащил из подставки для приборов карандаш и покрутил его в руках, постучав заточенным грифелем по краю стола. – Сейчас он нуждается в тебе, как никогда. Ты должен помочь ему. Отвлечь. Вытащить за шкирку и пинками выгнать из дома. Что сейчас идёт в кинотеатрах? Я видел рекламу фестиваля фильмов Родригеса. То, что надо, чтобы забыться – бессмысленно, жестоко и беспощадно. К тому же скоро Рождество, в центре отличная ярмарка, уже пора готовить подарки. Но только не запираться в четырёх стенах и предаваться воспоминаниям. Не сейчас, когда они убивают. И ему нужен психолог. Дэни, уговори его сходить хоть на один сеанс. Это реально помогает. И в этом нет ничего зазорного. Хочешь, я поговорю с кем-нибудь с факультета и договорюсь о встрече? Всего одна, а дальше он сам решит, нужно ему это или нет?

Профессор пытливо посмотрел на Мкалистера, ожидая ответа. Он мог помочь, он хотел помочь, но рационально и взросло понимал, как тяжело помочь тому, кто этого не желает. А кто мог лучше всех найти подход к Чарли, как ни его брат-близнец?

- Не верь этому, - усмехнулся Генри с лёгкой грустью, которую не удалось скрыть. – Одинокий вечер с телевизором, когда тебе сорок... сорок один, - поправился он, - это признаки того, что вечер для тебя не слишком хороший. Чем старше становишься, тем тяжелее переносить одиночество. Чувствуешь, что жизнь твоя пошла как-то не так, как хотелось. И хоть понимаешь, что это всего лишь инстинкт социального животного держаться ближе к стае, когда оно становится слабым и от этой стаи зависит его выживание, вечера менее одинокими и радостными не становятся.

Что-то он слишком разоткровенничался, но Дэни как-то незаметно и неотвратимо располагал к себе, его дружелюбному очарованию сложно было противиться. Генри и раньше это замечал, но не ещё не выпадало возможности проверить на себе.

К собственному дому у профессора сложились противоречивые отношения. С одной стороны он влюбился в этот несуразный двухэтажный то ли шале, то ли коттедж, с первого взгляда, как увидел в местной газете фотографии с предложением об аренде. Семья, что владела домом, была молодой, с двумя детьми и, похоже, обладала довольно прогрессивными взглядами на дизайн интерьеров. Поэтому, забыв про традиции, они создали внутри что-то вроде деревенского дома с обилием грубого, едва обработанного камня и натурального дерева. Генри жил в таких, когда отдыхал с матерью в Швейцарии, в Альпах, там подобная обстановка пользовалось огромной популярностью. Здесь же, за внешним фасадом стандартного ирландского жилища, рустикальный стиль встречался нечасто. Ему стало интересно, а что бы сказал Дэниел, будущий архитектор, по поводу его обстановки.

Однако со временем он понял, что жить среди каменных глыб довольно некомфортно. Иногда особо тёмными и холодными вечерами они давили, словно своды пещер, грозясь погрести и похоронить под собой, а темный, почти первобытный интерьер навевал тоску и лишь обострял чувство одиночества, подчёркивая, что в этом пустом, огромном помещении он один. Нет, тихий вечер в обществе телевизора, это то, от чего его уже мутило. Поэтому Генри старался последние пару лет проводить как можно больше времени вне стен собственного дома. Тренажёрный зал, бассейн, гольф-клуб, кинотеатр, выставки и лекции. Килкенни представлял большой выбор для досуга. И, конечно же, пабы. Знаменитые ирландские пары, где отлично проводили время все от мала до велика, включая семьи с детьми.

Кстати, о пабах. Генри забрал со стола сотовый и набрал Рою. Его "Охотник" располагался в центре, буквально минутах в десяти он университета и он мог бы прийти. Или не мог. Равнодушный женский голос сообщил, что в данный момент абонент не обладал возможность соединиться с Генри и примчаться с топором на помощь. А значит, вечеринка продолжалась. Он досадливо развёл руками и положил телефон обратно.

- Гитлер тоже остался великим. Историческое величие не связано с личностными качествами  конкретного человека и очень часто самые великие одновременно и самые жуткие. Торквемада, Пол Пот, Иди Амин, Сталин, Бокасса, список можно продолжать очень долго, и его будет объединять одно – каждый упомянутый в нём человек окажется серийным убийцей, достойный встать возле Гитлера. И все они великие и занесены в учебники истории. Так сложилось, что человечество склонно запоминать убийц, а не их жертв. Все знают Джека Потрошителя, но кто сразу назовёт тех, кого он убил? Большая часть даже не вспомнит, что они были падшими женщинами. А кто вспомнит, скажет, что так им и надо, сами виноваты. Люди очень интересные существа.

Наверное, странно говорить с Дэниелом на такие темы, обычно он со студентами не обсуждал исторических маньяков, но это же... Дэниел.  И не студент, и не хороший знакомый, и даже не плохой знакомый, это Дэниел Макалистер, младший брат его помощника, с которым их, в общем-то, ничего не связывает, кроме, собственно, Чарли. И сейчас Генри понимает, что Дэни на самом деле куда как интереснее, и глубже, чем он считал до этого.

И красивее.

Глупо это отрицать с условием, что внешность близнецы делили одну на двоих, и эта внешность привлекала профессорский взгляд с самой первой встречи. Дэни – копия Чарльза, только... поволосатее и чуть менее плечистая. И может быть глаза немного другого цвета, не такие голубые, но всё же фантастически светлые и выразительные, быть может несколько большеват нос, но он не портил общую картину, а скорее вносил оригинальный штрих. Генри моргнул и тряхнул головой, понимая, что снова, до неприличия пристально, рассматривает своего собеседника. А это – невежливо. Но так занятно: как Дэни перекладывал блокноты, шелестел страницами, что-то искал. Постоянное, непрекращающееся движение, которое завораживало и не давало отвернуться.

И лучше бы они продолжили говорить о маньяках, потому что разговор о Чарли доставлял Дэниелу куда больше неприятных переживаний, что отражалось на его лице. Может, зря он вообще его завёл?

- Я даже не знаю, как здесь можно помочь, - честно признался Генри, потерев переносицу и закрытые глаза пальцами. – Я ведь не психолог, а хирург. Да и тот – бывший.

Сегодня он почти весь день провёл за бумагами и компьютером, от чего линзы стали немного ощущаться и  мешать. Хотелось снять их и дать глазам отдых. И не только им, но и вообще всему себе, потому что завтра предстояла тяжёлая двухчасовая поездка в Дублин за рулём, а для этого стоило подготовиться, как физически, так и морально. И на жёстком, не слишком удобном стуле для посетителей это сделать оказалось проблематичным, поэтому он извинился, встал и сходил в свой кабинет, выкатил из-за стола собственное кресло и привёз его, гремя колёсиками по полу. Пусть это выглядело немного глупо, но зато теперь можно было развалиться на большом, просторном сидении, полностью откинувшись на анатомическую спинку и блаженно вытянуть ноги со всё сильнее начавшим ныть коленом.

- Это просто надо пережить. Как ни банально это звучит, но в этом случае поможет только время. Ничего другое.  С этим невозможно смириться, или справиться, или забыть, такое не забывается, но ему нужно время, чтобы научиться жить без... Одному.  - Генри запнулся на последнем слове, потому что до сих пор не знал, как звали того человека, который оставил Чарли. Впрочем, ему это было не особо интересно. – Чарли хочет невозможного, - вздохнул профессор. – Люди ещё не изобрели таблетку от горя. Но я опасаюсь, что у него может начаться депрессия, потому что вот то, что ты описываешь, очень похоже на преддепрессивное состояние. Я, конечно, могу ошибаться, поэтому и предлагаю психотерапевта. Ну, и свою помощь, конечно. Если что-то нужно, я всегда готов помочь.

Дэни, наконец, нашёл занятие своим рукам и что-то рисовал в ежедневнике брата, не отрываясь при этом от разговора. Генри стало интересно, что же он там делал, но воспитание мешало заглянуть на страницу и посмотреть рисунок. Поэтому он лишь попытался рассмотреть, но поняв, что не получится, снова откинулся на подголовник.

- Оу, я... Не знал, - чуть виновато улыбнулся профессор. Они не особо часто разговаривали с Чарли о фильмах, да, Генри помнил что-то про супергероев, по которым сейчас все сходили с ума, но как-то разобрать все любимые и не любимые стили не пришлось. Судя по всему, он вообще ничего не знал о своём помощнике. – А ты? Любишь?

- Ну… да, - не сразу нашёлся, что ответить, профессор. - Наверное. Но не всегда удаётся этого избежать, какие бы усилия не прикладывал.

Особенно, если подсознательно не хочешь этого избегать, хотя спустя семь лет после развода Генри уже вполне осознанно мог признаться самому себе, что рвал все хоть сколько-то романтические отношения, как только они делали попытки занять место у камина в его доме и привезти в ванную собственную зубную щётку. Выбирая между болью от предательства и одиночеством, выбор однозначно падал на второе. Трусливо, зато безопасно. Он едва заметно усмехнулся от мысли, что Чарли бы сейчас с ним согласился.

- Да, как показывает практика, большая часть людей предпочитает контроль и жёсткие меры наказания, особенно когда кто-то за них принимает решения. Поэтому диктаторы и тираны так популярны во все времена. Как преподаватель, я с ними соглашусь. С тиранами, - рассмеялся Генри. - И это ты, один на тысячи, уникальный…

Слово вырвалось прежде, чем он успел подумать о его уместности в данной ситуации. Не то, чтобы он кривил душой, профессор вообще всех своих студентов считал уникальными личностями и пытался разглядеть её в каждом до последнего, может в этом крылась часть его педагогического успеха, просто Дэни был… уникальнее других.

Потому что Дэни был братом Чарльза Макалистера. И не признать, что именно это заставляло Генри смотреть на него чуть пристальнее, чем на остальных - значило солгать. Но чем больше он изучал, подмечал детали и сравнивал, тем сильнее сквозь облик Чарли проглядывал его брат. Да, Генри не путал их и раньше, но долгое время Дэни являлся для него не более чем едва заметной тенью, подчеркивающей характер старшего, и только в последнее время он стал обзаводиться красками и объёмами, показывая себя. Точнее, всё это присутствовало всегда, но лишь сейчас профессор посчитал необходимым как следует рассмотреть. И понял, что зря не сделал раньше, потому что Дэни оказался весьма занятным и интересным молодым человеком.

- Это самая малость, что я могу сделать для Чарли. И я совершенно серьёзен про психолога и помощь, не надо пытаться справиться в одиночку, если это по каким-то причинам не получается. В конце концов, иногда для снятия острого состояния достаточно просто сменить деятельность, и сходить, например, в бассейн или побегать в парке, посидеть в баре. Дэниел, обещай мне, что если вдруг ситуация станет критической, то вы обратитесь ко мне за помощью. Мой телефон всегда включен для вас, и когда я говорю - всегда, это означает, что в любое время суток, когда я нужен, то вы берёте сотовый и звоните мне.

Возможно, подобное могло показаться странным, и профессор понимал, что оно скорее всего странно и прозвучало, но для друзей, для тех, кто был ему дорог, он действительно мог пойти на многое. Генри не был одиноким в полном значении этого слова, его жизнь наполняли друзья, приятели, коллеги и противники по гольф-клубу, доброжелательные соседи и любящие родственники, но… Как всегда для счастья чего-то не хватало. Кого-то не хватало. Кого-то, чью зубную щётку можно было поставить на полку в своей ванной комнате.

Кого-то, чью зубную щётку профессор упорно не хотел ставить на полку в своей ванной комнате. Бесконечный, замкнутый круг из желаний и страха.

- Есть теория, что страсть это не более чем набор химических реакций, происходящих в нашем мозгу при встрече с максимально генетически подходящим для размножения партнёром. В случае с Чарли… с размножением несколько сложнее, но это не делает феромоны менее привлекательными для включения инстинктов. Ему просто нужно понять, что любовь в таком случае не более чем ответная реакция организма на раздражитель, и в отсутствие этого раздражителя она, как и любой условный рефлекс, затухает и полностью исчезает. Я, наверное, сейчас говорю совсем как циник.

Генри побарабанил пальцами по столу, переводя взгляд с Дэни на свои колени. Зимний холод и сырость не приносили радости суставу, тот снова воспалился, поэтому приходилось носить бандаж, из-за которого нога не до конца разгибалась. Этот климат иногда превращал его жизнь в невыносимое существования, заставляя принимать больше лекарств и постоянно контролировать своё состояние, но переезжать в более тёплую и сухую страну, как настаивал семейный врач Кавендишей - не хотел. Он слишком любил Британские острова в любых их враждующих точках.

- Да, - подхватил шутку профессор, отвлекаясь от не самых весёлых мыслей. - По подозрению в убийстве плохого настроения. Теперь всегда, когда соберусь запереться в собственном кабинете, буду приглашать тебя. Очень,  - кивнул он, выпрямляя и рассматривая изображение. - Я ещё ни разу не видел, как ты рисуешь. Мне нравится. Можно?  - Генри потянулся за ежедневником, надеясь, что не будет выглядеть слишком грубым. Дэни бороться за драгоценный канцтовар не стал, и профессор, придерживая пальцами страницы в раскрытом виде, углубился в изучение штрихов, согласно кивая на предложение попробовать снова связаться с охраной. -  Да, пожалуйста, если тебе не сложно. - Он прислушался и не сдержал довольного возгласа: “Ну наконец-то!”, когда Дэни дождался ответа с поста. - Попроси мистера Вуда прихватить инструменты из подсобки, чтобы вскрыть замок.

Генри вернул ежедневник, когда в дверь громко постучали и спросили: "здесь ли?". Они по-прежнему были здесь и уже в третий раз стали свидетелями попыток открыть дверь ключом, только уже с противоположной стороны. После безуспешных толчков, дёргания за ручку и пары-тройки крепких словечек, в ход пошёл сначала шуруповёрт, а затем и молоток, когда замок с усиленной охраной не захотел сразу сдаваться санкционированному взлому. Но, наконец, не выдержав столько грубого обращения, строптивый механизм поддался, вывалив сначала ручки, а затем и самого себя.

- Всё, можешь позвонить Чарли и сказать, что тебя освободили, - улыбнулся Генри, поднимаясь и снова одеваясь. - Так, а мне надо сказать Саше, чтобы он не тащил из Дублина топор, - тихо добавил, проверяя на месте ли все вещи и документы.