Нельзя сказать, что слова отца полностью успокоили Финна, но все-таки определенный смысл в них был: действительно незачем кричать во весь голос о том, кем Бойд ему приходится, а если не кричать, то и внимание, направленное на малыша, будет меньше, сдержаннее. При подобном раскладе им обоим явно будет проще справиться с таким вечером, который, приходится признать, действительно может оказаться самым удобным случаем устроить встречу малыш с семьей: новогодние приемы - одни из тех редчайших случаев, когда все Паркеры собираются вместе.
- Я нисколько не сомневаюсь в Бойде, о каких бы ситуациях ни шла речь, даже о маминых приемах, - Финн ответил на добродушную улыбку отца, улыбнувшись широко и безмятежно. - Для него эта ситуация будет непривычной, но он восприимчивый и чуткий человек и умеет справляться со многими ситуациями, - Финн помолчал несколько секунд, мысленно еще раз взвешивая все сказанное отцом, потом медленно кивнул и встретился с ним взглядом: - Думаю, ты прав, это лучший способ всех со всеми познакомить, следующий случай Бог знает, когда представится, а рассказывать каждому Гарднер-Бишопу, - он усмехнулся, припомнив самое надоедливое и въедливое из знакомых семейств, - о том, кто он мне, действительно не обязательно. Пусть так и будет, я приглашу его к нам второго, - Финн снова улыбнулся отцу, на этот раз по-настоящему тепло: - Спасибо, что выслушал. И что нашел силы отреагировать именно так, я очень это ценю. Если не захочешь рассказывать маме сам, просто позвони мне завтра, и я потом сам с ней пообщаюсь, до приема. - А сейчас, - он бросил взгляд на часы, - мне пора. Хочу сегодня ночью все-таки праздновать, даже забронировал столик в клубе. С наступающим, папа, и до встречи.
  Будь барон Хангерфорд несколько другим человеком, Финн даже поцеловал бы его на прощание, но так он ограничился только еще одной теплой улыбкой и коротко сжал его руку прежде, чем выйти из библиотеки. Дело было сделано, оставалось обдумать, чем все закончилось.

  Противная морось прекратилась, небо расчистилось, и новогодний Белфаст теперь выглядел по-настоящему праздничным и радостным. Финн все еще не до конца был готов веселиться вместе со всеми, но все-таки чувствовал, что с души у него свалился немалый камень. Несмотря на то, что его не оставляли тревога и смутные сомнения насчет того, как обернется второе января и что последует дальше, ему отчаянно хотелось верить в добрые намерения и искренность отца. Верить, что дома он не тот же человек, что и в ассамблее, и способен через что-то переступить ради близких. Верить казалось настоящим новогодним подарком, и устоять перед ним Паркер не мог.
  Добравшись до своего дома, он не стал тратить время на то, чтобы дождаться лифта, почти бегом взлетел вверх по лестнице и распахнул дверь в квартиру.
- Малыш, я дома! - позвал Финн, избавляясь от пальто и ботинок, и двинулся на поиски любовника.
  Ни на кухне за столом, заваленным заказанной едой, ни в гостиной перед плазменным экраном Бойд не обнаружился. Обнаружился он в спальне Паркера, и при виде открывшейся картины Финн даже замер на пороге. Дело было не в десерте, к которому он рассчитывал приобщиться и который Суини сейчас явно доедал, и уж точно не в свитере, заметно великоватом Бойду, но очень ему шедшем. И даже не в упаковках от фаст-фуда, усеивавших спальню. Бойд в свитере смотрелся очаровательно, а десерт и упаковки - десятое дело. Гораздо больше Паркера сейчас интересовала тетрадь, чтением которой малыш сейчас был так поглощен. Тетрадь в черной кожаной обложке с тиснением. Тетрадь, несколько лет назад служившая ему, Паркеру, рукописным дневником, тем самым, которому он доверял все, что считал особенно радостным, болезненным, волнующим или позорным и о чем не хотел говорить ни с одной живой душой. Пожалуй, чувства, которые его сейчас одолели, Финн даже не взялся бы описать словами.
- Малыш, - негромко и непривычно вкрадчиво позвал он. - А что ты читаешь? - Финн даже не заметил, что по-прежнему не сошел с места и вовсю таращится на Бойда с порога собственной спальни.

Наверное, человек, заставший за чтением своих дневников кого-то, кому он этого чтения совсем не предлагал, должен быть возмущен. Паркер поначалу и был если не возмущен, то озадачен и несколько ошарашен и, в общем-то, собирался хоть что-нибудь сказать по этому поводу, но стоило Бойду вскочить, усеяв пол сотней стеклянных осколков, и броситься к нему, как все это стало неважно. Важным было одно: его малыш встречает его на пороге спальни, рад ему, он теплый, не обременен лишней одеждой, сыплет тысячей вопросов, и от одной только его близости хочется совершенно по-идиотски улыбаться.
  Финн рассмеялся, а потом подался к Бойду, подхватил его на руки и, ткнувшись носом ему в волосы, с наслаждением вдохнул уже так хорошо знакомый запах.
- Не надо ничего убирать, - глуховато проговорил он ему на ухо. - Я сам потом все приведу в порядок, береги босые ноги. И пойдем поговорим, - с этими словами Финн понес любовника к постели, на пару секунд замер перед ней, а потом сел первым и устроил Бойда у себя на коленях. - Ну что, займемся тучей вопросов? - Паркер слегка усмехнулся, заглядывая Бойду в глаза. - На некоторые из них я даже сходу могу ответить. Во-первых, да, я веду дневник, с тринадцати лет, с тех пор, как уехал из дома учиться. Во-вторых, не рассказывал, потому что... как-то не к слову было, - тут Финн немного помрачнел: в дневниках было много такого, о чем он не стал бы рассказывать, даже если бы это было кстати, и от одних воспоминаний об этих вещах становилось неуютно. Встряхнувшись, он снова улыбнулся Бойду: - Отношений дольше двух лет у меня действительно не было, как-то не сложилось. Наверное, я неуживчивый. Или скучный, - Финн снова усмехнулся, но усмешка вышла невеселой и кривой. - А вот насчет занудного хера я не уверен. Ты о ком вообще? И с чего ты вообще взялся все это нытье читать? - без этого вопроса все-таки не обошлось, и, задавая его, Финн неловко улыбнулся.
  Сейчас, как никогда, было очевидно, насколько Бойд особенный: любого другого Паркер уже изничтожал бы за вторжение в личное пространство, а бесцеремонность малыша вызывала у него только теплую улыбку да отчасти тайное беспокойство, которого не могло не быть у человека, привыкшего держать при себе каждую свою тайну и большинство из них считать постыдными.

Финн прижимал к себе Бойда, грелся его теплом, вдыхал его запах и с каждой минутой все больше успокаивался и расслаблялся. Отходил далеко на второй план трудный разговор с отцом, блекли тревоги о том, что будет дальше, и даже одолевшее его было напряжение постепенно как будто теряло значение и испарялось. Малыш по-прежнему с ним, сидит у него на коленях, теплый, доверчивый и любопытный одновременно, донельзя похожий на кота, которого неосторожно оставили одного в квартире. Ничто из прочитанного явно не заставило его смотреть на "англичашку" как-то по-новому или разглядеть в нем что-то неприятное и неприемлемое для себя. А раз все так, стоит ли давать волю своей обычной рефлексии, дергаться лишний раз и охранять тайны, которым со временем все равно пришлось бы перестать быть тайнами?
  Мягко улыбнувшись, Финн с готовностью ответил на поцелуй, который так не хотелось прерывать, а потом положил голову на плечо Бойду, которого по-прежнему не выпускал из рук. Ответить на такой поток вопросов и реплик казалось непростым делом, но разве сложность задачи - повод ее не решать? Паркер несильно прикусил Бойду мочку уха, а потом откликнулся:
- Знаешь, я, пожалуй, запомню, что я - нескучное сокровище с хорошо воспитанными и очень вежливыми тараканами, мне такого никто никогда не говорил. Спасибо, малыш, - тон Финна был шутливым, и все-таки голос звучал очень нежно. - А теперь давай по порядку, а то я что-нибудь упущу или запутаюсь, - он немного передвинул Бойда у себя на коленях, так, чтобы его было удобнее обнимать, а потом продолжил, сам на ходу припоминая, как было дело: - Я действительно поступил в колледж в тринадцать, но это не такой колледж, в котором учатся уже взрослые студенты, это закрытая школа-пансион для мальчиков. Все мужчины в нашей семье там учились, кроме тех, которые подались в армию, - он беззвучно усмехнулся. - Мне там было поначалу странно и одиноко, хотелось с кем-то общаться, а друзья появились далеко не сразу, вот так и начались дневники. Кажется, мне кто-то подарил красивую тетрадь, и я решил, что это хорошая мысль, - некоторое время Финн молчал, задумчиво улыбаясь прошлому, а потом на его лицо набежала тень, и улыбка исчезла. - А Питер... Ох, это была муторная история, и, кажется, в конце все остались в проигрыше. А почему он занудный хер и откуда вдруг вывод про жабу? - он усмехнулся. - Вроде я его нигде ни в чем таком не обвиняю.
  Разговор о давно законченных отношениях неожиданно поднял неприятный осадок, и Паркер заметно посмурнел. Не то, чтобы ему было некомфортно открываться Бойду, но с непривычки это казалось странным, почти неприличным, а еще стало вдруг страшно вывалить на него слишком много, завалить историями и эмоциями, которые ему сейчас совершенно не нужны. И тем неожиданнее и чудеснее оказалось услышать, что его дневники - это он сам, и различить в этих словах такой искренний и живой интерес, что Паркера как будто теплой волной окатило. А одной мысли о том, что теперь Бойд действительно как будто вплетен в это прошлое, это особенное теплое чувство окончательно поселилось внутри.
- Я не сержусь, - тихо сказал Финн, с мягкой улыбкой заглядывая любовнику в лицо, и покачал головой. - Я совсем не сержусь. И хочу, чтобы ты был рядом со мной, всегда. Так что я дам тебе все, что ты захочешь, - он поцеловал Бойда в висок. - Что ты хочешь? - сам он больше всего хотел сейчас по-прежнему не спускать малыша с колен.

"Я хочу узнать тебя" - вроде бы самые простые и очевидные слова, которые один из партнеров может сказать другому, но Паркер вдруг поймал себя на мысли, что до сих пор ему как-то не доводилось их слышать ни от тех, связи с км были мимолетными, ни даже от любовников, с которыми вроде как строились более долгие и сложные отношения. Кто-то считал, что и так знает его достаточно, кто-то явно предпочитал обходиться без таких сложностей и "траты времени". И уж точно ничьи глаза не вспыхивали таким искренним, жадным интересом из-за возможности лучше с ним познакомиться, как ярко засиявшие сейчас глаза Бойда.
- Думаю, все еще не представляю до конца, малыш, - Паркер улыбнулся, поглаживая Бойда по волосам. - Но во всяком случае знаю, что в одном ты точно прав: обо всем, что там написано, я вряд ли смог бы рассказать. Хотя бы потому что вряд ли вспомнил бы по-настоящему, как это тогда было и что я думал и чувствовал, - Финн примолк, на несколько секунд вдруг снова оказавшись ближе к прошлому, чем к настоящему, потом невольно рассмеялся в ответ на неуемное любопытство Бойда: - Конечно, про тебя там только хорошее! И, конечно, оно там есть, - он слегка усмехнулся. - Правда, совсем немного, с момента нашей встречи в банке и до моего отъезда в Килкенни. Я забыл тетрадь, когда уезжал, а потом стало просто... не до этого, что ли. Слишком много всего, я чувствую себя слишком сумасшедшим, чтобы формулировать каждую свою мысль и тщательно излагать ее на бумаге. Не пишется, есть дела интереснее, - и он снова крепко прижал к себе Бойда и коснулся губами его скулы.
  Финн сейчас не врал ни единым словом: с самого появления Бойда жизнь как будто перевернулась и полностью преобразилась, стала удивительно живой, яркой, непредсказуемой, такой, какой, кажется, никогда не была для Паркера, и все это постепенно окончательно заслонило и привычную рефлексию, и даже неистребимую склонность воспринимать все происходящее вокруг глазами зрителя, удобно расположившегося в партере. А раз нет спектакля, то вроде как и не о чем писать рецензии, и вот уже не первую неделю Финн не притрагивался к дневнику.
  Новое упоминание о "занудном хере" Питере заставило сначала встряхнуться, а потом и негромко рассмеяться: сейчас, когда эти отношения окончательно остались в прошлом, Финн во многом был готов разделить мнение Бойда и ощущал только неприятный осадок, вспоминая бывшего любовника.
- Наверное, можно его и так назвать, - он усмехнулся, помолчал немного и задумчиво продолжил: - Знаешь, мне всегда казалось, что ему рядом со мной трудно, что у меня по сравнению с ним гораздо больше возможностей и привилегий, и это очень на него давит, а раз так, то я должен все это как-то ему компенсировать. Но в конечном итоге давить это стало на меня. А теперь я еще думаю, что я не пошел на некоторые вещи ради него просто потому что никогда настолько не хотел быть с ним, насколько хочу с тобой, - мимолетно улыбнувшись, Финн легко погладил пальцами шею Бойда - и в следующую секунду невольно притих: вопрос об эскорте не то чтобы смутил его, он просто было сложнее и болезненнее, чем хотелось бы, и вот здесь он особенно хотел быть понятым правильно. - Платить, может, и не надо, - Финн негромко хмыкнул. - Но тут дело в другом. Просто... я устал. К тому времени, как мы разошлись с Питером я просто смертельно устал. Меньше всего мне хотелось бы, чтобы кто-то лез мне в душу, перезванивал после случайного секса и пытался по своим правилам встроиться в мою жизнь. А с эскортом нет таких проблем: ты платишь, получаешь ночь отличного секса, а, может, и неплохого общения, и на следующее утро забываешь об этом. Ничего другого мне и не было нужно, - Финн попытался улыбнуться Бойду, но улыбка вышла какой-то ущербной - кривой, невеселой и как будто незаконченной. Смотреть малышу в глаза вдруг оказалось неожиданно трудно.

В отличие от Бойда Финн мог представить себя другим с легкостью и отлично помнил такого себя, с которым совсем не хотел бы встречаться. Временами он оборачивался назад и невольно удивлялся: неужели тот замкнутый, холодноватый человек, никого не подпускавший близко и редко думавший о людях хорошо - это действительно он? Это было все равно что сбросить с себя намертво приросшую, но при этом давно омертвевшую кожу, и Финн наслаждался и нынешней свободой, и тем, что человек, который помог ему это сделать, здесь, рядом с ним, так близок к нему, как никто до него не был. Мягко улыбнувшись, он потянулся к Бойду за поцелуем.
- Не представляй, - тихо шепнул он. - Буду и дальше сумасшедшим, так лучше, - и он стал целовать любовника, по-прежнему не разжимая объятий.
  Кроме близости Бойда, его дыхания и губ, все как будто потеряло значение, и таким же незначительным осталось, даже когда они снова оторвались друг от друга. Питер, давняя муторная боль, усталость от всей этой истории - все это отступало дальше и дальше с каждой минутой. Бойд избавлял его от давившей на душу тяжести самим своим присутствием и вдвойне - своей реакцией на то, что слышал. Даже промелькнувшее на его лице настороженное выражение так быстро сменилось широкой улыбкой, что Финн не успел заново ни напрячься, ни встревожиться. Он так и подался ближе, отзываясь на прикосновение к лицу удивительно тонких пальцев любовника, тихо вздохнул и слегка прикрыл глаза от удовольствия.
- Я... не то что оправдываюсь, просто... - послушавшись Бойда, Финн посмотрел на него, но все-таки запнулся на полуслове. - Не всем, знаешь ли, понравятся такие признания и уж точно нашлись бы те, кто счел меня настоящим ублюдком, это ведь как-никак купля-продажа, смотришь ценник и покупаешь живого человека, - усмешка получилась неловкой, и Финн быстро прибавил: - Я... спасибо, что для тебя это не так, - помолчав секунду, он перехватил руку Бойда, прижал ее к губам и рассмеялся: - И спасибо за комплимент, теперь я точно буду знать, насколько прекрасен! - он прибавил бы еще что-нибудь, но последние слова Бойда заставили снова притихнуть. Финн беззвучно ахнул, почувствовав прикосновение теплых губ к своему виску, и вполголоса отозвался: - Ты даже не представляешь себе, насколько вовремя, малыш. Не представляешь, какой ты, и не знаешь, что ты делаешь... - и, так и не закончив толком фразу, Паркер приподнял за подбородок голову любовника и стал целовать неторопливо и удивительно нежно.

"Мне это безразлично." Эти слова прозвучали, и одновременно с тем, как услышал их, Финн вдруг почувствовал, что окончательно отпускает давящую тяжесть, которая как будто хоть немного, но разделяла его с Бойдом, не давала по-настоящему открыться, заставляла изводиться тайным страхом из-за того, как любовник отреагирует на какую-нибудь нелицеприятную деталь его характера или его прошлого. Безразлично. Неважно. И в самом деле ведь неважно все, кроме этой возможности быть вдвоем, чувствовать друг друга, прикасаться друг к другу - и с каждой минутой становиться еще немного ближе.
  Финн рассмеялся вместе с Бойдом, сам не зная чему, несильно прикусил ему губу и нетерпеливо перевел дух.
- Не передавай словами, - произнес он задыхающимся голосом. - Передай... по-другому... - и Финн снова принялся целовать Бойда, покрывать быстрыми, легкими поцелуями его губы, скулы переносицу, подбородок, снова губы, как будто был совершенно не в силах своим малышом надышаться.
  А надышаться было и невозможно: Паркера захлестывало нежностью, которую он считал себя неспособным испытывать, от нее колотилось сердце, он почти задыхался и всем существом чувствовал, что оживает с каждым прикосновением и поцелуем Бойда, что жизнь дает сама его близость, и невозможно, противоестественно отстраниться хоть ненадолго. Ничего не осталось во всем мире, кроме этой необходимости самый воздух делить на двоих.
- Любишь... - почти беззвучным эхом отозвался Финн в самые губы Бойду, заглядывая в раскосые глаза. - Это и делаешь, и все, этого и хватает, другого и не надо, все остальное неважно... ничего не важно... кроме этого, малыш... - шептал он бессвязно, почти захлебываясь собственным дыханием и невозможной нежностью, от которой голова шла кругом. - Люблю тебя! - шепнул Финн чуть слышно, а потом одним движением потянул с Бойда свой свитер, оказавшийся вдруг абсолютно лишним. - Извелся без тебя... по тебе... - он откликнулся на поцелуй, ставший теперь более требовательным и жестким, а потом бережно подхватил Бойда под ягодицы, развернулся и уложил его на кровать. - Не могу больше... - вторил ему Финн, стягивая с него белье и наскоро избавляясь от своей одежды. - Не хочу без тебя... - и было уже совсем неважно, какая бессвязица срывается с языка, когда он склонился над Бойдом и принялся целовать его шею и ключицы, скользя подрагивающими руками по его груди и бедрам.

Кажется, никогда еще между ними не было вот так. Финн уже привык думать, что знает своего любовника и уж тем более знает себя, они абсолютно совпадали по части желаний и пристрастий в постели и каждый раз как будто только будили с новой силой друг в друге диковатый хищный голод и одинаково наслаждались тем, что были готовы друг другу позволить. Вот только сейчас позволять ничего было не нужно, сейчас за них все решала и вела их та особенная нежность, которой хотелось дышать и невозможно было надышаться и от которой почти больно становилось в груди.
- Любимый мой... - вторил Финн Бойду тихим, еле слышным эхом. - Любимый... Твой и буду... твой... - бессвязно шептал он, задыхаясь словами и слабыми стонами и сцеловывая ответные стоны с губ любовника.
  Сейчас, под его поцелуями, под прикосновениями пальцев и ладоней Бойд казался удивительно нежным, отзывчивым, послушным, но в этот раз не хотелось ни присваивать его, грубо подминая под себя, ни причинять ему боль, оставляя на теле отметины, ни заставлять его кричать в голос. Хотелось, чтобы каждое прикосновение было лаской, и Финн был так бережен и нежен, как будто боялся неосторожностью или лишней грубостью ранить или испугать. Его руки гладили шею, грудь, живот, бедра любовника, а потом он губами неспешно и ласково повторял путь собственных ладоней и пальцев - и снова и снова вскидывал взгляд на Бойда, чтобы увидеть, каким ярким светом сейчас вспыхивают его глаза. И всякий раз чуть улыбался, восхищенно и светло, при виде новой такой вспышки.
- Люблю тебя! - тихо выдохнул Финн, когда Бойд обнял его ногами, привлекая к себе. - Люблю тебя, малыш... Люблю тебя, - и он с необычной для себя осторожностью толкнулся в тело любовника. - Смотри на меня, - голос окончательно сорвался на еле слышный шепот. - Обними меня, - новый толчок оказался глубоким, но по-прежнему мягким и не резким. - Будь со мной... - это он произнес уже одними губами и стал брать Бойда сильными, но неспешными, бережными движениями, ни на секунду не отводя взгляд от его лица и то и дело принимаясь целовать его, легко и ласково.

Финн отозвался протяжным, почти мучительным стоном на тихий, чуть слышный шепот любовника.
  Бойд с ним. Бойд принадлежит ему. Бойд никуда не исчезнет, не оставит его, не обернется миражом, который просто растает, когда пройдет любовный угар первого увлечения. Бойд - его.
  Финн застонал снова, на этот раз глухо и хрипло, и этот стон почти сразу перерос в низкое рычание, которое у зверя обычно говорит об угрозе. По-прежнему глядя любовнику в глаза, Паркер обхватил ладонью его лицо и жадно ответил на поцелуй, показавшийся сейчас особенно сладостным и долгим.
- Ты мой... - тихо проговорил Финн, когда, наконец, оторвался от губ Бойда, чтобы глотнуть воздуха. - Ты со мной... Со мной, малыш, - он снова крепко поцеловал Бойда, а потом выдохнул ему в самые губы: - Еще! Сейчас... Еще! - и толкнулся в его тело сильнее и резче, отвечая на то, как сам Бойд подался ему навстречу.
  Нежность не ушла, но теперь как будто изменилась, приобрела какой-то другой облик: с каждым движением Финн входил в тело любовника все глубже, сильнее, пока еще щадил его, не терзал, как это бывало обычно, но уже становился все настойчивее, требовательнее, как будто хотел себя с ним соединить в единое целое.
- Еще! - хрипло выдохнул Финн.
  Рука, которой он несколько секунд назад обнимал лицо Бойда, чуть дрогнула. Пальцы заскользили по скулам, губам, по подбородку Суини.
- Еще! - это прозвучало жадно и неожиданно хлестко, и Финн толкнулся еще глубже.
  Горячая ладонь теперь гладила ключицы, грудь и шею Бойда, то и дело замирая на несколько секунд на кадыке.
- Еще, малыш, еще! - в этот раз это был наполовину крик, наполовину пронзительный стон, и рука Финна вдруг сжалась у Бойда на горле - не сильно, не так, чтобы причинить вред, но так, будто Паркер захотел поймать и контролировать дыхание любовника. - Еще... - беззвучно выдохнул он вместе с новым толчком и стал брать Бойда, ни на секунду не разжимая хватку и не отводя от него глаз.

И тихий смех Бойда, и его громкие стоны, и одно за другим взлетающие к потолку "Да!", и даже само его дыхание - все это сейчас принадлежало Финну, и ничто не могло опьянять сильнее, чем то насколько любовник готов отдаться ему. Насколько уже отдался. Насколько готов принадлежать и счастлив этим. И за этим уже привычным опьянением, которое каждый раз накрывало его, когда он был с Бойдом, сейчас все ярче и сильнее проступало совершенно самозабвенное счастье: малыш доверял ему, выбрал его, вручил себя ему в руки так полно и безоглядно, как могло быть только если он и в самом деле хотел быть вместе, так же, как и сам Паркер всем своим существом врастал в их близость, растворялся в ней. И хотелось платить ему тем же и действительно сделать его частью себя самого настолько, насколько это вообще возможно.
  Финн тихо ахнул при виде того, как Бойд, полностью доверившись его рукам и его власти, закрыл глаза. На секунду он замер, закусив губу и сжав руку у любовника на горле чуть сильнее, чем до того, а потом застонал в голос, пронзительно и сладостно, и снова толкнулся в тело Бойда так, что на секунду даже в глазах потемнело.
  Он хотел снова стонать, но горло перехватило. Хотел ответить, произнести хоть слово, но не осталось никаких слов, которые годились бы хоть немного. Хотел кричать так, чтобы его слышали все, но крика тоже не было до времени. Ничего не было, кроме Бойда под ним, у него в руках, у него под кожей. Бойда и его закрытых глаз, которые так и хотелось целовать. И Финн с готовностью поддался этому порыву: ни на секунду не останавливаясь, склонился ниже и стал целовать глаза любовника, а потом переносицу, скулы, губы, подбородок.
  Одновременно ударил по ушам пронзительный, какой-то совершенно животный крик, а в плечи будто впилась тысяча иголок, и Финн сильно вздрогнул всем телом, отзываясь на дрожь наслаждения, прокатившуюся по телу Бойда. Задохнулся на секунду, а потом зашелся таким же криком - звериным, нисколько не похожим на человеческий, срывающимся то на рычание, то на отчаянный стон. И пока этот крик еще звучал, его накрыло такой волной наслаждения, от которой по телу будто прошел сильнейший электрический импульс.
  Вряд ли прошло больше десяти секунд, хотя Финну показалось, что не меньше часа, когда он, тяжело переводя дыхание, поднял голову и заглянул Бойду в лицо.
- Я люблю тебя, - тихо и неожиданно ясно произнес он. - Малыш, как же я люблю тебя, - и Финн мягко поцеловал Бойда в плечо, чувствуя невероятную обессиленность и одновременно то умиротворение, которое, по его мнению, было доступно только абсолютно счастливым людям.

Финн только слабо, умиротворенно улыбнулся в ответ на это "Я знаю". Эти слова успели стать для них традицией, обычным делом, и каждый раз, когда Паркер слышал их, они отчего-то грели его не меньше, чем, наверное, согрели бы ответные признания: все на своих местах, все между ними как обычно и все правильно, раз малыш улыбается и вот так откликается ему.
  Финн глубже вздохнул, приподнимаясь на локтях и позволяя Бойду потянуться под ним, а потом снова заглянул ему в лицо.
- И это было потрясающе, - с тихой усмешкой отозвался он. - Хочу почаще тебя так укатывать. И хочу смотреть, как ты вот так под конец закрываешь глаза, это дико сексуально, - Финн поцеловал любовника в нос и тут же негромко фыркнул: - Шутишь?! Конечно, успеем! Успеем и повторим, я же от тебя оторваться не могу, - Финн ответил на поцелуй, а потом мягко обнял Бойда, прижимая его к себе покрепче. - Мне тебя не просто не хватало - я, похоже, без тебя совсем не могу, малыш, - вполголоса проговорил он любовнику на ухо и тихо рассмеялся: - Так что, боюсь, после переезда в отключке ты будешь постоянно, - он хотел прибавить еще что-то, но так и смолк, услышав вопрос Бойда, разом изменивший настроение и будто переключивший на другой режим.
  Еще раз поцеловав Бойда в нос, в этот раз немного рассеянно, Финн мягко отстранился от любовника и устроился на краю кровати. Некоторое время он молча смотрел перед собой, собираясь с мыслями, заново переживая недавний разговор и раздумывая, стоит ли пересказывать сейчас все подробности, потом обернулся к Бойду.
- Прошел... пожалуй, сносно, - отозвался, наконец, Финн, даже не замечая, как напряженно хмурится. - То есть, отец, конечно, не был в восторге от моих признаний и без всяких неприятных вещей не обошлось, но, мне кажется, он готов это переварить. По крайней мере, попытается переварить, - Финн невесело усмехнулся. - Согласен познакомиться с тобой и согласен с тем, чтобы с тобой познакомилась вся семья. Вот только, похоже, не получится так, как я хотел, тихо и без ажиотажа, семейной компанией: он приглашает тебя на новогодний приём моей матери у нас дома второго, - Финн помолчал несколько секунд, потом посмотрел Бойду в глаза: - Как ты на это смотришь?
  Разумеется, этот вопрос мало что значил без дополнительных объяснений о том, что может ждать Бойда в доме барона Хангерфорда, но Финн счел, что для начала неплохо бы услышать хотя бы примерную реакцию любовника на все эти великосветские радости.

Финн даже плечи опустил, разом расслабляясь и чувствуя, как отступает накатившее было напряжение, как только малыш оказался у него за спиной и обнял его так, будто хотел согреть и защитить. Хотя, собственно, почему "будто"? Паркер даже улыбнулся шире от мысли о близости Бойда, о том, что любимый рядом и готов делиться с ним теплом и поддержкой.
- Правда, - легко и покладисто откликнулся он, поглаживая руки Бойда, и так и потянулся навстречу, когда почувствовал прикосновение губ к виску. - Да, правда, это хорошо... Да и вообще все хорошо, - решительно закончил он, обернувшись к Бойду через плечо.
  В одном малыш был действительно абсолютно прав: закончился целый этап его жизни, время, наполненное ложью, и муторной тревогой о том, что будет, если эта ложь выплывет наружу. Теперь, стоило только вспомнить, что все это позади и больше не нужно по-шпионски прятать свою жизнь от глаз собственных родных, становилось легче дышать. К сожалению, безоблачной сегодняшняя радость совсем не была - в отличие от Бойда, Паркер более-менее представлял, куда его отец может "деться", если не переварит полученную информацию - но пока думать хотелось о хорошем и надеяться на лучшее. И одно присутствие Бойда придавало для этого сил.
  Из задумчивости его вывели рассуждения о моноклях, смокингах и "Дом Периньоне". С трудом вынырнувший из своих размышлений Паркер растерянно уставился на любовника, а потом фыркнул от смеха:
- Вот чего-чего, а икры и "Дом Периньона" там будет больше, чем ты сможешь съесть, - усмехнувшись отозвался он. А потом снова посерьезнел, почти помрачнел и, опять нахмурившись, принялся рассеянно обводить пальцем сперва бровь, потом скулу Бойда. Голос зазвучал негромко и напряженно: - Слушай, малыш, я знаю, ты не можешь им не понравиться, тебя вообще нельзя не любить, но... Это действительно будет "прямо прием-прием". Без моноклей, но со смокингами или уж во всяком случае, какими-нибудь костюмами-тройками. С толпой титулованных снобов, которые смотрят друг на друга, прицениваются и примериваются, не сожрать ли кого-нибудь, сегодня или через неделю. Если они решат, что ты - хорошее развлечение, они обязательно постараются этим воспользоваться и унизить тебя, - Финн хмурился теперь почти мучительно: говорить подобное о своем окружении было малоприятным делом. - К тому же... Я уверен в Лиз и рассчитываю на умение мамы держаться с незнакомыми людьми, но я почти уверен, что отец захочет тебя экзаменовать, хоть и не напрямую, а Дуглас может выкинуть какую-нибудь дрянь. Поэтому ты подумай: ты точно готов нырять вместе со мной в этот акулий бассейн? - обернувшись к Бойду, Финн теперь обнимал его за плечи и внимательно смотрел раскосые глаза, которые сейчас были так близко. - Потому что если не готов, то и черт с ним, не пойдем. Ни ты, ни я.
  Как бы ни хотелось ему свести мир своих родных и своего любимого, Финн без рассуждений предпочел бы его душевное спокойствие их удовольствию и очень сомневался, что это спокойствие не пострадает в результате новогоднего приема баронессы Хангерфорд. Вот только не считал себя вправе своей властью решить, как тут будет лучше поступить.