Национальный концертный зал Дублина представлял собой монументальное величественное строение и являлся основным местом проведения классических концертов во всей Ирландии. Построенный для международной выставки искусства, после он долго служил главным зданием университета и лишь затем был переоборудован в концертный зал со специально созданным в честь десятилетия органом.   

Обо всём этом, обладатель самой ужасной в мире работы Владислав Юрьевич Троекуров даже не вспоминал, бегом поднимаясь по широкой, подсвеченной лестнице Концерт Холла. За год, что он провёл в Дублине у него практически не оставалось времени на посещение культурных мероприятий - адаптация, новая работа, обязанности, довольно закрытая жизнь в посольском городке вдали почти от всех достопримечательностей превратили его в вынужденного домоседа. Всё, что он успел увидеть, это организованная посольством экскурсия по городу, несколько вылазок с Элей под видом романтических прогулок и служебные поездки по городу и стране. Вот и вся Ирландия. Для активного, общительного и обожающего всё новое Влада это было сродни заключению в тюрьме посреди роскошного оазиса: видеть видишь, но выйти и посмотреть - не можешь.

Поэтому в билет на концерт органной музыки он вцепился как в маму родную, когда увидел, что профсоюз вывесил объявление о нескольких свободных дипломатических билетах, которая Ирландская республика благожелательно подарила дружественной стране в честь очередных каких-то там достижений. Или не подарила, Влад пока не слишком разбирался в тонкостях отношений высших кругов и в принципе туда не лез, потому что  не просили. Лучшие места в первом ряду разумеется сразу же ушли вверх по карьерной лестнице куда-то в небеса, и он уже думал, что всё, кто не посол, тот и не пойдёт, как вдруг почти перед самым концертом всплыл билет с отличным местом в центре партера, но совсем-совсем один. Все парные дипломаты предпочитали посещать такие заведения с супругами, а из одиноких никого не оказалось, кто захотел бы провести пятничный вечер в компании с лучшими исполнителями органной музыки в Европе и мире. Поэтому Влад забрал даже не билет, а целое приглашение напечатанное на плотной, дорогой текстурной бумаге с золочением, и предупредил дражайшее начальство о том, что  в пятницу 22 апреля он должен уйти с работы вовремя. И даже бумажку написал с подписью.

Что его всегда поражало в работе государственных российских структур, так это неуёмное желание всех вышестоящих инстанций работать в пятницу вечером. Причём всё, что можно было сделать за рабочую неделю и что можно будет сделать в следующую обязательно требовалось исполнить вот прямо сейчас. Именно поэтому Влад торжественно подкатил ко входу концертного зала на служебной машине представительского класса с дипломатическими номерами, которую ему  выдал Белов, чтобы не искать такси, и совершенно не представительски влетел в фойе, на ходу стаскивая плащ. 

Он ждал этот концерт два месяца, сначала обречённо-смиренно, что так и не получится пойти, затем восторженно, предвкушая и ожидая великолепное исполнение органа, хотел посмотреть на один из главных концертных залов Ирландии и… похоже будет наслаждаться исполнением на мягкой скамеечке в коридоре со специальных экранов, для таких как он - везуче-пунктуальных.

- Твою мать! - шепотом выругался Влад, пытаясь отдышаться и вообще сообразить где он и что делать.
- Мистер Троекуров?
- Да.

Он аж вздрогнул, когда сзади раздался голос и, резко развернувшись, увидел приятную, очаровательную ирландку в строгом костюме. Та, лучезарно улыбаясь, попросила его приглашение и проводила к другой такой же улыбающейся даме, которая присматривала за порядком у дверей. Оказалось, что Белов, дабы искупить вину за задержку даже позвонил наверх, не на небеса, а тем самым верхним карьерным ступенькам, что забрали билеты на первый ряд, а богоизбранные уже, помахав зелёными дипломатическими паспортами попросили найти их опоздавшие по исключительно важным государственным делам перспективные кадры и сопроводить в зал. Влад не выносил, когда пользовались служебным положением в личных целях, но у него было выбора, если он хотел попасть на концерт.

Что не так с этими замечательными людьми? На месте ирландцев он бы уже давно выпер сам себя под зад, вместе с посольством и вообще всеми русскими туристами разом. Но нет, они лишь обворожительно улыбались и показывали ему куда идти. И это было даже не нахер.

Ладно, можно сказать ему повезло  как собачке Му-Му, которой Герасим, одумавшись, бросил с берега спасательный круг. Музыкант ещё не начал играть, молча настраиваясь на исполнение, скорее всего поэтому ему и позволили войти, и в этой гробовой тишине, что не нарушалась даже покашливаниями и шуршаниями, Влад пробирался к своему месту прямо в середину ряда, еле слышным шёпотом прося прощение и бесконечно извиняясь. А простите люди добрые, сами мы не местные, мы из России: водка, матрёшка, балалайка, хэй-хэй-хэй!

Когда впереди забрезжил конец этого позорного шествия, а точнее - его свободное дипломатическое место - он уже был готов стлеть в золу от стыда и развеяться по всему залу. Казалось, каждый зритель смотрит на него, осуждая и порицая. В итоге он так увлёкся невыносимо-острым чувством вины, что не заметил выставленных длинных ног своего будущего соседа по концерту и споткнулся о ботинок мужчины, инстинктивно хватая его за плечо. Мгновенно вернул себе вертикально-скрюченное положение, перестав трогать местное население за части тела, Влад в сотый раз извинился и рухнул на мягкое сиденье, переводя дух. Волшебное начало представления!

Казалось, исполнитель ждал именно этого момента, когда русская культурная общественность наконец перестанет нарушать тишину в зале, и опустил пальцы на клавиши, создавая то непередаваемо-характерное гулкое звучание, от которого по чуть взмокшей спине прокатился восторженный холодок. Влад замер, сосредотачивая внимание на сцене, где, впрочем не особо что-то происходило, но сложнейшая техника и виртуозность органиста поражала. Пьеса невероятно сложная, не слишком долгая и вот в зале снова воцаряется тишина, а он, наконец, расслабляется и откидывается на спину, раскрывая вручённую ему администратором брошюрку с программой.

“Максим Патель — французский органист, пианист, импровизатор, автор музыкальных сочинений, выпускник Лионской и Гренобльской консерваторий.
Откроет программу сочинения Доменико Скарлатти (три сонаты — K96, K113, K461 и знаменитая «Кошачья фуга» g-moll K30)
Максим Патель единственный исполнитель сложнейших произведение Жанны Демесьё и исполнит три этюда из цикла “Шесть этюдов”, а также “Te Deum, op.11” этой великолепной французской органистки.
Закончит своё выступление Максим Патель произведением собственного сочинения - “Scherzo op.11”
После антракта  перед вашим вниманием выступит знаменитый Тьерри Эскеш и исполнит импровизации к «Призраку оперы» (1925) — американскому немому фильму ужасов. Этот проект станет воспоминанием о прекрасной традиции использования органа в кино на заре кинематографа, когда фильмы шли под аккомпанемент таких великих композиторов, как Сен-Санс и Оливье Мессиан.”

Этюды Жанны Демисьё не слишком мелодичные и красивые, но чудовищная трудность поражает, Влад настолько увлёкся наблюдением за музыкантом, что не сразу почувствовал, как в нагрудном кармане пиджака вибрирует сотовый телефон. И даже не почувствовал, а скорее услышал характерное жужжание.  Мысленно выругавшись, он вытащил смартфон и взглянул на экран. От секретарши господина третьего секретаря пришла смска, точнее - много смсок. Секретаршу господина третьего секретаря игнорировать было нельзя, потому что она приходилась то ли дочкой, то ли племянницей кому-то из аппарата военного атташе и старательно приносила пользу Родине как могла. Проблема заключалось в том, что могла она не очень. И сейчас она не могла перевести рукописный текст начальника, чтобы вот прямо срочно его напечатать и послать в какую-то Караганду. Разумеется, никто в посольстве даже и не догадывался с утра, что ещё вчера днём это самое письмо в эту самую Караганду уже должно было прийти, поэтому все резко встрепенулись только тогда, когда из этой самой Караганды пришёл закономерный вопрос: “А хуле, товарищи?”.

Пришлось немного опуститься в кресле, чтобы не тыкать окружающим в лицо своей работающей техникой, из-за чего колени сначала упёрлись в спинку впередистоящего ряда, а затем разъехались, стукнув многострадальнее соседнее население по многострадальной ноге. Влад кое-как собрал колени и виновато посмотрел на хмурого, небритого мужика, одними губами прошептав: “Простите”.

По-русски! Гениально Владислав Юрьевич! Теперь оставалось только надеяться, что это “Простите” в артикуляции не сложилось во что-то, вроде: “Пошёл ты на хер, ирландский мудак”. Если в мире и существовала иллюстрацию к термину: “Глобальное, вселенское всё пошло не так”, то там точно была приклеена Владина фотография из дипломатического паспорта.

Секретарша третьего секретаря прислала ему несколько фотографий слов, которые она никак не могла разобрать, и он погрузился в задумчивое изучение почерка  с трудом сдерживая желание обратиться к рядом сидящему носителю языку, дабы проконсультироваться по поводу затруднения. Совершенно очевидно, что написанное слово переводилось как задница, хотя Влад ещё склонялся к ослу, но он интуицией чувствовал, что скорее всего это не так. В итоге пришёл к мнению, что советник просто дёрнул рукой, сделав закорючку в виде лишней “s”, превратив союз “как” в “задницу”.

В такие моменты Влад ненавидел свою работу. Потому что не понимал, почему он должен заниматься такими вещами, которые к его должностным обязанностям не относились вообще? И вот это: “Владюнечка, ты мой спаситель, с меня шоколадка!” никак ясности не вносило. Российская бюрократическая система построенная на отношениях, родственных связях и друзьяшках - его раздражала. Он всё-таки принял волевое решение и отключил сотовый, решив, что стояло посольство 60 лет до него, так ещё полчаса до антракта постоит. Постарался поудобнее устроиться на каком-то не слишком удобном и хлипком сиденье, положив локоть на тощенький поручень, который одновременно являлся и собственностью его соседа, естественно столкнувшись с ним. А как дизайнеры вообще представляли себе укладку локтей на подлокотники? Или в Ирландии все руки чинно держат на коленях? Впрочем, он уже натыкал этого несчастного как минимум на международный конфликт и даже не удивился, если бы тот в перерыве принялся бы его душить.

Он бы удивился, если бы не принялся.

“Те Деум” Демисьё сначала погрузил мозг в какофонический хаос, а затем перемолотые остатки сознания ввергло в беспросветную, обволакивающую меланхолию, хотя бы на несколько минут отключив от действительности, и подарив умиротворённую расслабленность. И всё-же орган по своему воздействию отличался от всех музыкальных инструментов, который слышал Влад. Чистые, незамутнённые, космическо-мрачные эмоции. Патель закончил выступление, поднялся и зал взорвался аплодисментами, мгновенно разрушая хрупкое очарование последних, едва затихших органных нот. Влад встряхнул головой и присоединился к овациям, поднимаясь со своего места.

И снова сел сразу же, как музыкант ушёл со сцены, опустив голову и старательно делая вид, что его тут вообще нет и не было, так как он заметил и господина первого секретаря, и его жену и дочь с женихом, которые шли в сторону выхода. Ему совершенно не хотелось сейчас встречаться с дорогими сородичами, фальшиво улыбаться и обсуждать последние посольские новости, так что он потратил время с пользой: стянул галстук, убрав его в сумку, расстегнул верхние пуговицы на рубашке и снял серый пиджак, придав себе нормальный, отдыхающий вид. Заодно проверив пропущенные звонки на сотовом. Их не оказалось.  То ли посольство всё-таки рухнуло, то ли работа всё же закончилась.

Взлохматив и без того растрепавшиеся волосы, Влад перекинул пиджак через руку, забрал сумку и нырнул в толпу, смешавшись с коренным населением. От возникшей вначале неловкости не осталось практически ни следа, и он отправился изучать то, что не увидел - фойе Концерт Холла. Отмёл идею сунуться в кафе, так как столики оказались все заняты, а система их бронирования пока ещё была для понимания слишком хитрой, к тому же он банально боялся снова опоздать, застряв в очереди. Поэтому, изучив роскошную люстру, спускающуюся сверкающим водопадом хрустальных подвесок вдоль лестницы, Влад остановился возле стенда с подборкой фотографий, показывающих создание и развитие концертного зала за эти тридцать лет.

Отредактировано Vlad Troekurov (2017-07-17 01:40:01)

Удивить человека, который видел Большой театр вживую, Концерт Холл определённо не мог, слишком скромно и непритязательно. Без лишнего пафоса и кича. Владу понравилось, он не слишком понимал истинно русского размаха роскошности отделки,  словно количество золота в фойе могло хоть как-то сказаться на акустике зала. Хотя вот именно акустика ирландской филармонии не впечатлила - не хватило объёма. 

Напряжение прошедшей рабочей недели с каждой секундой сползало с плеч, расслабляя мышцы и позволяя телу принять максимально непринуждённую позу. История Концерт холла оказалась не особо выдающейся, но чёрно-белые фотографии отвлекали, переключали внимание, рассказывали историю. Не слишком длинную и сложную, поэтому Влад прочитал её быстро и теперь просто стоял и смотрел на незнакомых людей, имена и фамилии которых мало о чём говорили. Но даже это было лучше сухих и выверенных по инструкциям дипломатических текстов, что он переводил весь день. Влад любил иностранный язык, любил слова и мелодику чужой речи, но сегодня английские буквы приводили в уныние. Он хотел слушать. Говорить. А не писать.

Незнакомый голос бодро вторгся в почти блаженную нирвану, приподнимая дыбом волоски на шее, и приласкал слух своеобразным тембром и произношением. В уже привычный ирландский акцент вплеталось что-то необычное, привлекающее внимание. Что-то, что хотелось услышать вновь. Изучить. Насладиться.   

- Простите? - он обернулся и обречённо констатировал факт, что убивать его всё-таки будут. Наверное, не стоило так активно избивать местное население. А ведь он даже не понял, что именно сказал его потревоженный сосед, потому что обратил внимание только на то, как было сказано, упустив смысл. Кажется, что-то про музыку.

Он слишком устал сегодня. И ел последний раз где-то в районе двенадцати дня. И видел слишком много текста. И впал в то самое состояние, которое ему иногда присылала Эля картинкой на сотовый, где полудохлый кот хотел на ручки и мур-мур-мур.

На ручки его внезапно и взяли, точнее под ручки и потащили в сторону прямопротивоположную от внезапно организовавшегося ещё одного жителя Изумрудного острова, который знал его жителя Изумрудного острова. Ну, точнее, его соседа. То есть, не его, а просто соседа. Влада так быстро сдёрнули с места, что тело послушно направилось туда, куда послали, а расслабившиеся по самое никуда мозги остались у стенда с фотографиями. 

Возвращаться за ними показалось ему как-то некрасивым, поэтому он собрал то, что не вывалилось, и сосредоточился на происходящем. Вряд ли его похищали, слишком много народа, да и должность у него прямо сказать невысокая. Ирландец выглядел мирным и не слишком агрессивным, правда, рука на локте чуть намекала на проблемы с дистанцией, но не слишком раздражала. Похоже, у его соседа оказались те же проблемы с нежеланием встречаться со знакомыми людьми, что и у Влада при виде господина первого секретаря. Если бы не чувство вины за то, что он прошёлся по чужим ботинкам, он бы мужика послал. Или не послал? Уж слишком интересное и притягательное было у последнего произношение. И тембр. Потрясающий тембр. Сногсшибательный тембр. Был бы он осязаемым, Влад попросил бы его потрогать.

Он позволил увести себя в сторону от кого-то, кого не успел как следует разглядеть, и почти спрятать за колонну, на которой уже не висело фотографий, зато в изобилии располагались информационные брошюрки с будущими концертами. Его развеселил этот побег, хоть что-то позитивное за весь день, поэтому он не задумываясь подхватил почти навязанную беседу.  Что дипломат с красной корочкой и умел делать в совершенстве, так это говорить о чём угодно с кем угодно. Он лишь на секунду задумался о необходимости добавить “сэр” и сделать их общение более официальным, но затем решил, что неформальный тон, заданный собеседником, вполне приемлем для данной ситуации. 

- Надеюсь, это не что-то противозаконное и нам не придётся убегать на угнанной тачке, припаркованной у входа? - задорно улыбаясь, начал Влад. -  Я, конечно, не настраивался сегодня на невероятно важные и приватные деловые беседы, но мы всегда можем поговорить о тяжёлой судьбе твоего любимого хомячка, который впал в депрессию от тщетности бытия и не хочет больше крутиться в колесе. Можно, конечно, обсудить этюды Демисьё, но тогда в депрессию впаду я. А от погоды - ты. Беда всех светских разговоров в том, что они наводят тоску и уныние.

Теперь, когда они оказались лицом к лицу, это самое лицо можно было рассмотреть. Оно оказалось вполне себе симпатичным, с хаотично окрашенными волосами, у Влада однажды тоже такое образовалось на голове, когда он на первом курсе университета осветлил себе волосы и соорудил причёску: “Я у мамы дурачок”. Маме, правда,  понравилось, а вот от отца прилетело неслабо, и если бы не приехавший в командировку старший брат, ходить бы ему лысым и с синяками. А так просто отделался одной гематомой от отцовского кулака в челюсть и доброй частью выдранных  блондинистых прядей, которые в этом же кулаке и остались.

Семейные ценности семьи Троекуровых. 

- Кстати, меня зовут Влад, и можно уже отпустить мою руку, я не сбегу. И позволь принести извинения за то, что отдавил тебе ноги. И руки. И вообще, все отдавил, но  там такие узкие проходы. Нет, в целом зал мне понравился, очень интересная структура, например, у нас никогда не делают сиденья для зрителей за оркестром, только спереди. А вот подлокотники можно было бы и пошире сделать, потому что я себя то уложить не смог, прости, мне пришлось влез на твоё место.

Мужик... мужчина... джентльмен… нет, вот на джентльмена тот не тянул, наверное, даже собираясь в церковь на воскресную службу, был ростом с Влада, подбородок имел возмутительно небритый, а в целом выглядел примерно так же, как всё их посольство перед новогодними праздниками, когда закрывался год и о нём требовалось отчитаться выше, и выше, и выше. И все забывали что такое есть, спать и ходить в туалет по причине обладания селекционно отобранных черт русского менталитета, таких как: распиздяйство, лень и “да ладно, до сдачи отчёта ещё до хера времени осталось”. Причём это “до хера” включало в себя совершенно произвольные промежутки времени от года до пяти минут. Отчёты падали совершенно неожиданно, словно снег зимой на Урале для коммунальных служб, и все начинали хаотично перемещаться по зданию Посольства Российской Федерации, обнаруживая, что половина принтеров сломалась, а у второй закончилась краска. На хера было дублировать электронные отчёты ещё в трёх вариантах, Влад упорно понять не мог, кроме того, что большая часть всех этих бумажек на этот самый хер никому не упали.

Загадочная русская душа на работе.   

- Конечно, я  могу ещё высказаться по поводу акустики, но правила хорошего тона выписывают? Предлагают? Чёрт, после Катюшкиных писем у меня сломался переводчик, - перешёл он на русский, вспоминая внезапно убежавшее слово. - Рекомендуют правила говорить только о положительных или нейтральных вещах, поэтому об акустике я лучше воздержусь.

Наверное, самое точное слово, какое Влад подобрал бы для описания соседа - забавный. Не молодой, не старый, в том самом возрасте Карлсона - расцвете сил и лет, с добродушным, немного лукавым прищуром карих глаз и двумя глубокими складками возле носа. Влад считывал эту информацию автоматом, по привычке, натасканный сначала отцом, а потом и курсами в университете быстро изучать и запоминать лица. Но только одной привычкой сложно было объяснить то, что он уже несколько минут - всё то время, что нёс откровенную и неприкрытую чушь - возмутительно пялился на своего собеседника, нарушая все мыслимые и немыслимые правила этикета. У него, конечно, всегда была эта дурацкая привычка зависать, увидев красивую для себя внешность, изучая и разглядывая незнакомых людей в метро, ресторане или торговом центре, но обычно он это делал осторожно и издалека, не втыкивая настолько прямо свои глаза в интимную зону партнёра по общению. Хотя, кто ещё из них первый её оттоптал, эту интимную зону.   

- Их ещё видно? Просто я могу очень долго не останавливаться, а перерыв скоро закончится и в твоих интересах запустить меня в зал, как кошку в дом, первым, если не хочешь, чтобы я снова отдавил твои ноги, потому что они, реально, очень длинные. Так что я не виноват, ты мог бы заметить, что я иду и убрать их. Мне заткнуться, да, или ты всегда так на людей смотришь? Ну, как будто уже спланировал убийство и думаешь, как будешь тело прятать?

Влад, наконец, замолчал, облизнув верхнюю губу и прикусив нижнюю зубами. Ещё одна дурацкая привычка, от которой он так и не избавился. Как и периодически накрывавшего его словесного поноса, при котором он мог нести совершенно идиотские вещи с абсолютно серьёзным выражением лица. А если учесть, насколько он уже соскучился по простому общению с людьми, которые не говорят по-русски и не требуют с него документы и справки, то у его нового знакомого шанса отвязаться точно не было. Даже вставить слово не было, потому что Влад вспомнил, о чём не договорил.

- И эээ… маэстро? Это как музыкант маэстро или шахматист маэстро?  Чёрт, я как-то теперь себя неловко чувствую после слов об этюдах Демисьё и акустике. Не то, чтобы я в этом разбирался, но… да… лучше мне помолчать.

Отредактировано Vlad Troekurov (2017-06-26 03:36:39)

Мягкая, растянутая “эл”, особенно ярко звучавшая в сочетании с “о” и “ё”, проскакивала через резкую “эфф” и рокочуще прокатывалась по застревающей “эрр”. У соседа-ирландца, Эйда, был какой-то совершенно невероятный, потрясающий акцент, не похожий ни на один, что Влад слышал здесь до этого. Он с трудом удерживался от дико возмутительной просьбы повторить то или иное слово, настолько ему нравилось то, что он слышал. Определённо, пока что голос и акцент его нового знакомого это лучшее, что случилось с Владом за время сегодняшнего концерта. Ни один орган не мог сравниться с уникальным и живым звучанием человеческой речи.

- В этом плане явно какие-то проблемы, потому что мы мужчины и с размножением, если вспомнить уроки биологии, возникнут трудности.  А вот ты меня мог и покалечить за грубое нарушение протокола, и на одного меня в мире стало бы меньше. А это размножение с минусом. Хотя, вряд ли мир потерял бы что-то стоящее.

В зале было по-прежнему тесно, и часть зрителей уже заняли свои места, поэтому пробираться всё равно пришлось, но хоть без того мучительного чувства стыда, что сопровождало его перед первым актом. Тьерри Эскеш ещё не вышел, и Влад решил потратить оставшееся до второго акта время на более внимательное изучение Эйда и его невероятного акцента. Этот акцент заслуживал расфасовки в красивые рамки и отправки в лучшие музеи мира. Если бы Влад был ЮНЕСКО, то он признал бы его величайшим достижением человечества.

- Дирижёр? Оркестра? Симфонического или что-то другое? Здесь, в Концерт Холле? Прости, может я лезу не в своё дело, просто очень интересно? - Он переместился на правую сторону, поближе к Эйду, закинув ногу на ногу. Теперь их колени соприкасались, но Влад не мог дистанцироваться в тесном проходе, оставаясь максимально близко к соседу. - Если мои части тела начнут тебя раздражать, выдвори их обратно на родину. Но эта милая пожилая леди рядом явно планирует какое-то преступление, настолько сурово она на меня смотрит. Я её боюсь и только ты можешь спасти меня. Ты и этот подлокотник один на двоих.

Теперь, когда едва существующее расстояние между креслами буквально превратило их интимные зону в одну, помимо акцента возле Влада оказалось ещё и лицо ирландца. И он буквально влип взглядом в густую щетину мужчины, застревая на глубокой линии, которая ломала плавность щеки, когда тот говорил и особенно - улыбался. Он не понимал, что не так в этой обычной, казалось бы щетине, и мимических морщинах, которые есть у каждого человека. Но всё равно не мог перестать разглядывать. Хотелось ещё потрогать, но, наверное, не стоило лапать незнакомых ирландцев за подбородок, какой бы привлекательной не казалась поросль на нём.

Орган Эскеша вторгся в их почти возникшее уединении в переполненном зале, разрушив мимолётное очарование только что возникшей симпатии. Влад не до конца был уверен, что она возникла у Эйда, но его новый знакомый точно привлёк. Они замолчали и сделали серьёзные лица, хотя почему-то казалось, что даже щетина соседа выражала какую-то смесь скептицизма, зубной боли и того, что в России обычно называли ёмким словом: “охуевание”. Собственно, именно это Эйд и почти подтвердил, наклонившись и обдав жарким дыханием, смешанным с мягкой “эл” и рокочущей “эр”. Господь всемогущий! Это почти божественная “эл”! Он просто обязан узнать, откуда она!   

- Прекрати! Я итак уже опозорился дальше некуда! - не выдержал Влад и рассмеялся, утыкаясь лбом в плечо Эйда. Он честно пытался делать это как можно тише, поэтому заткнул себя ладонью, спрятавшись куда то в бицепс Эйда. - Честно говоря, лучше бы это были Найтвиш. У меня, наверное, слишком плохой вкус, но я надеялся, что будет как-то повеселее, что ли. Мой мозг - чисто каша, Нет, наверное, это нужно было услышать, чтобы удостовериться, что это жуткая нудиловка, но на самом деле хочется уже удавиться. Я ещё есть хочу, сейчас сдохну, и это совершенно не отвлекает от голода.

Чтобы не мешать окружающим наслаждаться воистину ангельской музыкой сошедшей с небес, Владу приходилось шептать на ухо Эйду весь тот возникающий в его голове бред, который никак не удерживался на кончике его языка и выскакивал наружу, иногда опережая мысли, поэтому фраза: “Сначала сказал, а потом не подумал” - идеально описывала Троекурова. Однозначно не самое лучшее качество для дипломата, поэтому обычно он очень старался говорить неторопливо, взвешенно и обдуманно, но в подобных неформальных обстановках расслаблялся и давал себе волю в генерировании ерунды.

- А у тебя есть дирижёрская палочка? - внезапно выдал он. - Я когда в хоре пел, у нас капельмейстер дирижировала руками, а мне так хотелось на неё посмотреть в живую. На палочку, а не на капельмейстера, на неё-то я постоянно смотрел. Я понимаю, как это тупо, но это желание выше моего разума. - Светлая нитка, прицепившаяся к плечу Эйда раздражала своей инородностью, поэтому Влад её снял и свернул в шарик, перекатывая комочек между пальцами. - Чёрт, меня сейчас точно выгонят отсюда. И знаешь, я этому буду только рад.

Влад всё-таки заставил себя замолчать и подключиться к концерту. Он, как бы, пришёл сюда именно ради этого. Органа.  Низкие, вибрирующие звуки бархатно скользили вдоль позвоночника, остро-приятно лаская эрогенную зону в середине спины и скапливались мурашками на пояснице, вызывая непроизвольное подёргивание плеча. Роскошный бас органа обволакивал, погружал в топкое болото вязких нот, и вдруг резко срывался в громкие, визгливые верха, ударяя по барабанным перепонкам, срывая к чёрту всё возбуждение и атмосферу погружения.

- Господи, что ж так много секундных интервалов, то? - поморщился Влад. - Ненавижу их, они отвратительные. Такое ощущение, что он и правда засыпает лицом в клавиатуре. А затем просыпается и начинает бодро тренькать какую-то мелодию, которая, по ощущению, не всегда должна находиться именно в этом месте. Я знаю, что я отвратительный, но это слишком рвано, у меня эти обрывки никак в целое собраться не могут.

Невыносимая дисгармония резала слух, Влад терялся в этой мелодии, как впервые попавший в московское метро в час пик провинциал. Слишком много, слишком высоко, слишком резко, слишком какафонично. Он понимал, что это особое направление, уникальное и гениальное, но ему не нравилось. Слишком авангардно. Неблагозвучно. Неприятно. Наверное, следовало подготовиться, в том числе и морально, к тому, что он должен был услышать.

- Боженька, слава тебе! - не выдержал, и тихо сказал по-русски, когда органист, наконец-то, перестал терзать инструмент и поднялся, кланяясь рукоплесканию зала. - Интересно, - наклонился он к Эйду, - сколько человек в этом зале хлопают, благодаря его за то, что он перестал играть? Это всё? Или будет бис?

Бис был, Эскеш вернулся из-за кулис и вновь сел за орган, выжидая, пока зал успокоится. Эпохально-мрачное вступление токкаты Баха ввергло в состояние звукового оргазма, принося тот самый экстаз, который Влад и ожидал от сегодняшнего концерта, жаль только, что продолжал он чуть более пяти минут, пока мелодия вновь не превратилась в спотыкающийся диссонанс. Он откинулся головой на спинку кресла и закрыл глаза - создавалось ощущение, что исполнитель начал заплетаться в собственных пальцах и тормозить выступление. Хотелось подойти и помочь несчастному распутаться.

Мощные, вбивающие в сознание вибрации последних аккордов рухнули внутрь тела, оставив после себя опустошённые руины совершенно отключившегося сознания. Он даже не сразу пришёл в себя, только когда вокруг все начали подниматься и покидать зал, переговариваясь на ходу.

- Вау, - неопределённо высказался он, выйдя в фойе и осмотрев толкучку около раздевалки. - Придётся подождать. Ну, что скажешь по поводу концерта? Можно с точки зрения дирижёра. Можно - обычного смертного. Если твой внутренний смертный это пережил, - рассмеялся он, разворачиваясь к Эйду, который, похоже, тоже решил переждать обнимашки в очереди за вещами. Или просто посчитал невежливым уйти по-английски, что в целом логично, учитывая, что он был ирландцем. - Я тебя не задерживаю? А то это у меня выходные начались, и совершенно свободный вечер. И плащ застрял в раздевалке.

- Я так выглядел? - рассмеялся Влад. - Прости. Я люблю орган, и очень ждал этого концерта, но, кажется, мне нравится более лёгкая для восприятия музыка. Я ходил на органные выступления, не здесь, в России, но как-то было поинтереснее. Правда, там не играли этюды Демисьё.

Эйд, к его огромному удовольствию, не ушёл, а присоединился в очереди за одеждой. Влад был очень общительным человеком, любил новые знакомства и умел найти общий язык даже с фонарным столбом. Он с лёгкостью мог познакомиться на улице с какой-нибудь компанией, подружиться и ненавязчиво напроситься в гости, влившись в коллектив, как будто всегда в нём и находился. Но, разумеется, всё это находилось под категорическим запретом, контролируясь отцом. А здесь – работой и собственными ограничениями. Поэтому иногда он сходил с ума от недостатка общения и знакомств. 

- Я совершенно свободен и с удовольствием не откажусь, - улыбнулся Влад. - Если это кое-что не будет играть на органе классику. И ты покажешь то волшебное место, где продают лучшие хот-доги. Иначе я начну на людей бросаться от голода.

Нет, внук, сын и брат разведчиков Владислав Троекуров не терял осторожности и не соглашался опрометчиво на что угодно и с кем угодно, той небольшой заминки, во время которой он анализировал ситуацию и нового знакомого, хватило, чтобы принять взвешенное и продуманное решение. Интерес Эйда явно не был связан с его профессиональной деятельностью, ибо даже сам Влад до самого конца не знал, что пойдёт на этот концерт и отдавит конечности соседу. К тому же дипломатов его ранга практически никогда не пытались завербовать иностранные спецслужбы, так как доступа к секретной информации у атташе не было, да и пользы он мог принести чужой разведке примерно как козёл молока. То есть никакой. Конечно, оставался ещё Стален... Но тогда это значило, что произошло разоблачение где-то в таких высотах секретности, что вряд ли Влада сейчас бы дружелюбно обхаживали и приглашали развлечься. К тому же восходящая звезда посольской работы хоть и выглядел безопасно, но годы бокса и рукопашного боя вполне научили его постоять за себя, так что сомневался он не слишком долго. Эйд слишком привлёк его, чтобы не попробовать подружиться с интересным ирландцем. Вместо того  чтобы провести очередной скучный и унылый вечер в компании книг и интернета.

- Вообще я люблю более гармоничную музыку, если тебя и правда интересует моё бескультурное мнение, - продолжил Влад начатый разговор, который прервала церемония выдачи верхней одежды и её надевание. -  И не могу сказать, что мне нравится повально любая классическая музыка, мне сложно воспринимать что-то, в чём не слышно чёткой, запоминающейся и повторяющейся мелодии. Наверное, это влияние современной музыки, которая в чём-то проще классики. Да и в целом один инструмент звучит не так интересно, как тот же самый оркестр или полноценная группа. Может это слишком по-любительски, но в большей части того, что сегодня исполняли, я не услышал мелодии, только бесконечный перебор отдельных нот. Да, очень сложный, виртуозный, мастерский, но просто перебор. Если сейчас попросить кого угодно повторить, напеть хоть какую-то мелодию из сегодняшнего концерта, за исключением Баха, естественно, вряд ли хоть один сможет. И поэтому не цепляет. Нет желания послушать её ещё раз, потому что - бессмысленно. Это, конечно, только моё мнение.

Эйд удивил, когда оказалось, что он носит косуху, не гламурную, из модного бутика, а обычную, классическую, из толстой кожи и без лишних украшательств. Судя по потёртостям, носили её часто и, скорее всего, давно. Косуха была недостижимой мечтой Влада в верхней одежде, ещё со времён школы, когда он начал увлекаться тяжелой музыкой, но отец сказал своё категорическое "нет", поэтому от куртки пришлось отказаться. А сейчас она уже не смотрелась с деловыми костюмами и дорогой сумкой для документов. А Эйду шло. Настолько шло, что Влад подзалип на пару минут, восхищённо его рассматривая.

Сам же он аккуратно застёгивал на все пуговицы купленный несколько месяцев назад бежевый плащ на который спустил внушительную часть зарплаты, но тот стоил этого. Влад не страдал шопоголизмом или снобским высокомерием, он просто любил качественные и красивые вещи. Он мог при необходимости носить дешёвые вещи с ближайшего вещевого рынка, которые расползались через несколько стирок, его мало волновал гардероб знакомых и коллег, если только несоответствие стилю не сбивало с ног и избивало до полусмерти, но сам тратил много времени и денег на дорогую одежду последних коллекций. А дипломатический статус ещё и позволял делать это дешевле, так как на большую часть вещей не платился налог.

Длинный, вязаный шарф вокруг шеи тёплого, вкусного цвета топлёного молока с длинной, продольной коричной полосой посередине был любимым и не продавался ни в одном магазине - его вязала мама Влада. Перчатки подарены ещё одногруппницей после экскурсии в Торжок: замшевые, тёмно-коричневые со всемирно известной вышивкой золотой нитью. На плечо светло серая, серебристую, под цвет костюма сумка для бумаг, и Влад готов к прогулкам по ночному Дублину. Прохладный, зябкий ветер легко покусал щёки и попытался забраться под шарф, но так и не смог пробиться сквозь крупную вязку материнской любви, отступив и взъерошив волосы на затылке.

- А вы что играете? - любопытство Влада буквально вываливалось из него словами и пристальными взглядами, когда он рассматривал Эйда, замечая всё, что не успел досмотрел в зрительном зале. - По тебе не особо похоже, что вы играете исключительно классическую музыку. Любишь метал? Рок? Джастина Бибера?

Несмотря на глубокие морщины, которые привлекли его внимание ещё раньше, вряд ли возраст Эйда превышал тридцати пяти лет, плюс-минус пару лет. Внезапно карие глаза, а не серые, как у большинства ирландцев, резковатая жестикуляция и очень подвижная мимика. Приятная, дружелюбная мимика, которая располагала к себе и заставляла улыбаться в ответ.

От резкого движения, вслед за перчатками, из кармана вывалился небольшой потрёпанный картонный прямоугольник, который на двух языках гласил, что принадлежал он Троекурову Владиславу Юрьевичу,  и телефон приёмной консульского отдела. Когда-то визитка не пригодилась и уже с месяц валялась в кармане, сминаясь и растрёпываясь. По-хорошему её надо было выкинуть, но как-то руки не доходили. Когда Влад вспоминал про неё, мусорной корзины рядом как правило не было, а специально идти за ней - забывал. Никакой сверхсекретной информации, помимо той, что можно было найти на любом сайте Посольства, и на фейсбуке Посольства и во всех справочных журналах, там не находилось, кроме имени и всем известного телефона. Поэтому Влад относился к её присутствию в своём кармане несколько легкомысленно, и даже не заметил, как она спланировала к его ногам, нарушая чистоту убранных ступеней Концерт холла.

- Нет, - отрицательно покачал головой. - Не курю. Спасибо.

В детстве, в том возрасте, когда обычно мальчишки пробуют первые сигареты, в их семье за них могли буквально, совсем не переносно, прибить. Лен, кумир и божество того времени для Влада, тоже не курил, поэтому он и не начал, а после уже не видел смысла. К тому же курение плохо сочеталось с йогой и качалкой. И вообще плохо сочеталось хоть с каким-то здоровьем, поэтому он с лёгким недовольством посмотрел на окутавшие Эйда клубы дыма, но ничего больше не сказал, потому что обычно не мешал людям убивать себя всякими разными способами, агрессивно реагируя только на попытки увлечь этим его.

Эйд держался чуть впереди, показывая дорогу к палатке с волшебными хот-догами, и Влад мог как следует рассмотреть его легкую, стремительную, чуть танцующую походку. В новом знакомом иррационально привлекало всё, его хотелось узнавать и изучать, поэтому Влад заваливал его бесконечными вопросами о работе и себе.

- Ты же не только дирижируешь? Играешь на чём-то? А почему вдруг дирижёр? Ты всегда хотел им стать, или это стихийное решение? У тебя большой оркестр? А в России был? А ещё где-то? - Он заткнулся только едой, и то не до конца, продолжая засыпать Эйда вопросами с набитым ртом. – А куда, кстати, мы идём? Надеюсь, что там есть такси, потому что я не слишком хорошо знаю город.

Фаст-фуд Влад любил той нежной и преданной любовью человека, который всю свою жизнь питался правильной и сбалансированной домашней пищей. Идеально подобранный вкусовой взрыв ярко приправленных калорий тепло падал в желудок, мгновенно насыщая кровь энергией. Можно было не думать о манерах и правильных приборах, негигиенично облизывать пальцы и собирать соус с губ языком, потому что за салфетками нужно было лезть в сумку. Помимо большого хот-дога, действительно оказавшимся вкусным настолько, насколько могла быть вкусной сосиска в булке, Влад купил бутылку минеральнойй воды и пакет с чипсами, которые вручил Эйду поносить, пока он ел свой вожделенный ужин.

- Спасибо, - поблагодарил он и за волшебное место и за услуги носильщика, забирая пакет и с хрустом распечатывая его. – Будешь? – предложил Эйду  картофельные дольки с солью.

- Оставь себе. Может, когда-нибудь пригодится, - махнул он рукой, мельком взглянув на потрепанную жизнью в его кармане визитку. - Ну, наполовину я румын, так что можно и Владислав, - выделил он “и”. - Но вообще правильно Владислав Юрьевич Троекуров, - представился Влад на русском, правильно расставляя ударения. - А ты Эйд… а продолжение есть?

Думал ли он, что это знакомство продлится чуть дольше, чем на один вечер? Почему бы и нет? Не каждый день встречаешь ирландских дирижеров. Не то, чтобы Влад собирался пользоваться знакомством и навязываться на концерты, но сходить на парочку, посмотреть - не отказался бы. К тому же в его жизни наблюдалась настолько острая нехватка интересных людей, что он почти был готов вешаться на первого встречного. И на второго и третьего. Пока в его арсенале знакомых находился лишь один проверенный вдоль и поперек российскими спецслужбами американский гей. Владу даже выдали подробную инструкцию, как общаться с заграничным врагом, какие государственные тайны можно выдавать, а какие - нет. Айзека, правда, тайны не особо волновали, и это даже огорчало - американец, а не шпион. Непорядок!

- О, ты… интересно, наверное смотрелся с виолончелью. - Влад, улыбаясь, оглянулся на спутника: своеобразно, непривычно и нестандартно, но Эйду бы пошло. Определённо. - Мне нравится виолончель, после контрабаса - мой любимый струнный инструмент. Помню, когда-то “Апокалиптика” взорвала нашу страну, я, к сожалению, тогда не попал на их концерт, когда они приезжали. - Эйд вообще не особо выглядел человеком высокого искусства, и от этого привлекал ещё больше внимания. Кого интересует дирижёр, который выглядит как дирижёр?

Сам Влад не стал говорить, что когда-то учился музыке и умеет играть на гитаре. С его способностями “три аккорда - две струны” хвастаться умением читать ноты пальцами выглядело бы примерно как, встретив Джека Николсона, восторженно поведать ему, что тоже актёр. Да в том фильме я играл в массовке, сто восемьдесят третий труп. Мой окровавленный большой палец ноги показали крупным планом. Поэтому Влад о музыкальной школе промолчал.

Но вот о работе всё-таки пришлось сказать. 

- Это страшная тайна и если я её тебе скажу, то мне придётся тебя убить. - бородато, но в тему пошутил он и выудил из пачки два почти прозрачных картофельных ломтика. - А если серьёзно, то я работаю в русском посольстве. Секретарём, ну там, бумажки с места на место переложить, кофе принести. Один из всадников бюрократического апокалипсиса. Я тот, кто делает жизнь обычных людей чуточку геморройнее.

Конечно, Влад немного лукавил, так как занимаемая им должность была  несколько серьёзнее обычного секретаря, да и кофе он попытался принести лишь раз, и после того, как сломал долго и верно служившую кофемашину, от приготовления бодрящего напитка его отстранили. Много у Влада было достоинств, но варка кофе в них не входила. И раскрывать пока все карты перед новым знакомым он не хотел.

- Так что если вдруг поедешь со своим оркестром в Россию ещё раз, то можешь найти меня, подскажу, какие документы нужно оформлять. Визитка у тебя есть. 

И это было не фигуральным оборотом речи - подготовка документов на въезд в Российскую Федерацию чаще всего могла сравниться лишь с уборкой поля крапивы в полном неглиже: как бы извернуться так, чтобы поменьше потом болело. Влад еще помнил своё первое задание разобраться с несчастным ирландцем, который пытался оформить двукратный въезд в Россию, отягощающийся желанием последнего съездить по пути ещё в Украину. Учитывая непростую внешнеполитическую ситуацию, предшественник Влада потребовал от жертвы консульства предоставить билеты по маршруту Россия-Украина-Россия, чтобы точно быть уверенным, что иностранный гражданин вернется обратно в свою загнивающую Европу. Элементарно как нечего делать, если не знать, что билеты из России в Украину по интернету не продавались, и чтобы купить их, требовалось приехать на русский ЖД вокзал. А чтобы это сделать, нужна была виза в Россию. Которую не давали, потому что не было билетов из России, для покупки которых требовалось виза в Россиию, которую не давали… Все-таки Тим Бёртон в своем фильме о страдающих, неприкаянных привидениях показал Ад превосходно точно - бесконечная, бюрократическая очередь по талончикам. К тому времени, как бедным ирландцем занялся Влад, у того уже начал развиваться нервный тик сопровождаемый периодическими приступами агрессии против имущества дружественной страны в которую он уже не хотел ехать. 

Чем ближе они оказывались к туристическому центру, тем больше встречалось праздношатающихся людей, даже не смотря на довольно промозглую погоду. Влад был несколько раз в Темпл-Баре, сложно жить целый год в Дублине и не посетить Темпл-Бар, но не слишком любил его - очень много туристов. В том числе и русскоговорящих. 

Теперь, когда их не прерывали органные страдания, Влад получил возможность услышать нового знакомого почти в малейших деталях, кроме тех, что скрадывались шумом проезжающих мимо машин. Не слишком низкий, но бархатисто-рычащий голос, он мягко обволакивал даже не смотря на скорость и акцент, из-за которого Влад иногда терял некоторые слова.

- Я не покажусь тебе слишком грубым, если спрошу про твой акцент? Я, в принципе, не сказать, чтобы слишком много общался с ирландцами, и, вроде, научился немного уже разбираться в особенностях языка, но твой акцент отличается от того, что я слышал. Он потрясающий, это просто фантастический акцент. Я слышу типично гэльские “ха”, ты же на него соскакиваешь иногда, да? Но откуда вот эти периодически пробивающиеся долгие “эль”? Или это всё-таки ирландское? Прости, если кажусь навязчивым, но твоё произношение - невероятное!

В языковой школе их много лет натаскивали на стерильное, лишённое любых отличительных особенностей произношение, и Влад потом удивлялся, когда познакомился в университете с иностранцами, приезжающими по обмену, насколько просто те относились к тому, как говорили. И даже гордились своими акцентами, по которым можно было узнать их нацию. Оказалось, что даже скучный на первый взгляд английский приобретал массу оттенков и интересностей, когда в нём начинали оживать люди, говорящие на нём. Наверное, именно тогда Влад начал слушать, а не бессмысленно переводить слова. И влюбился в мелодику иностранных языков. Своё произношение он бы сравнил с технически виртуозными, но пустыми Этюдами Демисьё, конечно, до того момента, как исполнитель не начинал отвлекаться, волноваться или уставать, сбиваясь на типично славянскую монотонность и жёсткость. Не смотря на многолетнюю муштру он так и не смог избавиться от акцента и говорил либо слишком медленно и механически чисто, когда контролировал каждое слово, либо как русский. Хорошо говорящий русский, но русский. Речь Эйда же взрывалась симфонией звуков с уникальной артикуляцией и интонациями, которые Влад не смог бы даже повторить. И это завораживало. Он слушал, и слушал, и слушал.

- Так вот, - Влад легко прошелся по бордюру, балансируя руками и спрыгнул обратно на тротуар, высыпая в рот остатки чипсов. Не слишком эстетично, зато на дне оставалось самое вкусное. Он быстро взглянул по сторонам и слизнул с пальцев соль, убедившись, что вокруг никто не видит этого вопиющего факта нарушения протокола. Пустой смятый пакет упокоился в урне, а он развернулся в сторону Эйда. - А, стой, у тебя это… - мысли ускакали куда-то далеко вперёд, углубившись в расслабленную атмосферу вечера и культурологические особенности акцентов, и слова снова растерялись. - Ты испачкался, - так и не вспомнив английский эквивалент слова “крошки”, Влад заменил его на это. - Вот здесь, - он понял, что показать будет проще, чем мучительно объяснять где и куда. Протянул руку и легко провёл внешней стороной указательного пальца по щеке Эйда, снимая застрявшие в щетине возле уголка губ несколько крошечных кусочков булки. 

Как кинестетик, Влад жил прикосновениями, ощущениями и текстурами. Практически все вещи, которые окружали его, выбирались сначала по внешней привлекательности, а затем наощупь. Влад мог отказаться от чего угодно, каким бы дорогим оно не было, если это не вызывало у него то, что он сам называл “кинетическим оргазмом”. Даже ручки и тетради придирчиво оценивались в школе на предмет приятности. “Дурость и блажь!” - считал подобные выкрутасы Троекуров-старший. “Ну хочет ребенок, пусть берет эту линейку” - уговаривала мать семейства. Люди тоже делились на трогательных и не очень. К кому-то хотелось прикасаться постоянно, обнимать за плечи,  ерошить волосы.  Некоторые вызывали лишь ощущение брезгливости и желание помыть руки. Но не все разделяли страсти Влада к прикосновениям, и он обычно старался не трогать лишний раз незнакомых людей, потому что понимал, что многим такое не нравится.

Но Эйд слишком привлекал: своей взрослостью, необычностью, легкостью, с которой рассказывал о себе, чужеродностью культуры и совершенно невообразимым акцентом. Поэтому Влад расслабился. Точнее, позволил себе немного расслабиться. Выкинул из головы лишние мысли о том, как вести себя, что говорить, где стоять. Эйду определенно были не слишком  важны протокол и манеры. И, наверное, он стал вести себя несколько более свободно и быть может - даже слегка навязчиво. Но не мог отказать себе в удовольствии просто тепло и близко с кем-то поговорить, кто нравится. Кто не связан с посольством и на темы, далёкие от посольства, политики и санкций против России.

Они словно нырнули из тишины небольшой улочки, с головой окунаясь в гомон забитой людьми Темпл-Бара. Человеческие потоки омыли их со всех сторон, создавая хаотичные течения и завихрения, поэтому, чтобы не потеряться и лучше слышать, Владу пришлось почти вплотную приблизиться к Эйду, периодически сталкиваясь с ним, когда он уворачивался от идущих мимо гостей и жителей Ирландии.

- Далеко ещё? Надеюсь там, куда мы идём - тепло, потому что пожив тут, я понял, что слухи о русских холодах несколько преувеличены.

- О, нет, - взмахнул Влад рукой, - не возражаю.

Он прекрасно знал, какие чудовищные проблемы начинались у ирландцев при попытке выговорить “Владислав Юрьевич”, причём, если с именем они ещё справлялись, то отчество, с несуществующим в латинском алфавите сочетанием “ю”, скатывающимся в твёрдое и тут же мягкое “ррь”, и оканчивающееся совершенно невыговариваемым чётким, звонким “ччь”, вызывало агонию. Примерно  как средневековые инквизиторские пытки, когда раскалёными щипцами обхватывали язык и выворачивали пару раз по своей оси. Судя по выражением лиц клиентов, что приходили к нему на встречи, именно так они себя и чувствовали после обращения к секретарю со всеми регалиями. Поэтом он уже привык, что все его называли просто “Влад”.

- Маэстро Эйд Хартли, - не сдержал он насмешливой улыбки. Маэстро шло Эйду почти так же, как и виолончель, настолько чужеродно, что идеально точно.

Как давно он бродил по улицам Дублина вот так расслабленно и не задумываюсь ни о чём? Когда Влад приехал, ему рекомендовали не слишком увлекаться прогулками по незнакомому городу, пока он не познакомится с местными обычаями и особенностями. Как было знакомиться с местными обычаями на нескольких вводных инструктажах в Посольстве - не понятно. Предполагалось, что по лекциям. Это - О'Коннел Стрит и Графтон Стрит - наиболее опасные улицы города, кстати, они недавно проходили мимо последней. Наибольшее количество жалоб от жителей и гостей столицы получено именно оттуда. Не посещать Джобстаун в Талле и в принципе весь район. Не пользоваться банкоматами на улицах. Следить за сумкой и личной вещами. Не гулять в одиночку. Не провоцировать на конфликты местных гопников.

А лучше сидеть в дипмиссии и читать книжки. Все два года. Тогда точно никаких конфликтов с гопниками. Только конфликты со студентами-геями и уборка окровавленных пупсов от ворот здания. Мирные будни Посольства Российской Федерации в Дублине. Хотя, стоило признать, что в Представительстве России в США работать было куда напряжённее, да, акции протеста в Ирландии проводились, но настолько редко, что становились настоящими Событиями в жизни дипломатов. А так: русская ярмарка в Килкенни, дискотека 80-х среди русскоязычного населения в Лимерике, соревнования за Кубок Посла РФ, курирование детской школы “Гармония”, пляжная вечеринка в клубе “Заведение”. Иногда Владу казалось, что он попал в какой-то провал во времени и организует культурную работу в самом крупном колхозе района.  Дискуссия с членами Координационного Совета соотечественников: “Соотечественники в Ирландии хотят перемен”. Все русские всё время ждут перемен. Перемен требуют русские сердца. Глаза. Смех и слёзы и даже пульсация вен. Ныне и присно и во веки веков.

Аминь...

- А я заметил, - немного смутился Влад, вновь отключая мозги от работы. Акцент Эйда вызывал куда более приятный эмоции, чем воспоминания о пенной вечеринке в “любимом русскими” клубе “Заведение”. Зачем он там был нужен? Для чего он это всё увидел? - Очень необычное и приятное произношение некоторых слов. Извини, если влез в личное. Мне просто было интересно.

Он извиняюще улыбнулся, прося прощение за собственную неуклюжесть, что для него, как дипломата, было недопустимым. Но как сохранить такт, если это уникальный и потрясающий акцент, который он быть может больше никогда в жизни не услышит? Правильно - никак. Но Эйда,похоже, это нисколько не взволновало, а новый поворот в переулок освободил от дальнейшего стеснения и замешательства.

Рождая новые.
 
- Боже, что это? - негромко рассмеялся Влад, оглядываясь и изучая несколько смахивающую на криминальную обстановку. Из тех, по которым методички ходить в одиночку не рекомендовали. Но он же не в одиночку. - Немного смахивает на логово маньяка. Если ты маньяк, предупреждаю - я буду кричать, громко и фальшиво.

Закралась ли хоть одна подозрительная мысль в перспективный, с красным дипломом, образованный и всестороннеразвитый ум начинающего атташе? Вползла одна. Тихонько и чуть шурша здравым смыслом, но настолько тихо, что несостоявшийся русский фсбшник Влад Троекуров сделал вид, что он не слышит этого едва уловимого шороха. И дело было даже не в похороненной где-то в пятничных бумажных завалах осторожности, и не в беспечности - общаясь с европейцами и американцами, он почувствовал разницу их менталитетов с русским народом. Улыбчивость и приветливость иностранцев иногда раздражала некоторых его знакомых, потому что несвойственно. Несмотря на исторический коллективизм, русские отличались закрытостью личной жизни и редко шли на близкий контакт с первого приветствия, в отличие от заграничных граждан, которые улыбались всем. Что лучше: поверхностно и бездушно улыбаться всем, или хмуро взирать на окружающих, подпуская лишь самых близких - сказать сложно. Но переделать коллективное бессознательное очень сложно. Особенно если оно формировалось веками.

Нельзя разговаривать с чужим дядей на улице. Он ухватит за бочок и потащит во лесок, под ракитовый кусток. Этому учили русских детей с малых лет, сказками, стишками и песенками. Взрослые дяди, похожие на злых, опасных, сереньких волчков, при встрече могли лишь кушать приличных бабушек немытыми руками. Поэтому то население России-матушки, которое росло послушным и вежливым, автоматически причисляло любого незнакомца в возрасте от семи до гроба к потенциальным серийным психопатам с автоматом Калашникова в руках. Это потом, после знакомства, когда выяснялось, что дальний родственник первого встречного работал на том же заводе, что и троюродный дедушка пятиюродной племянницы, все автоматически  становились родными и почти семьей. А после первой бутылки и совсем семьей. Но Влад с конкретно этим первым встречным ещё не пил (бутылка минералки не считается), только съел хот-дог и пачку чипсов, и что он вообще про него знал?

Эйд Хартли, дирижер оркестра, виолончелист, коренной ирландец, возраст? Что-то чуть за 35 лет. Глаза карие. Волосы чёрные. В некоторых местах. А в некоторых - не очень чёрные. Щетина - колко-мягкая. Голос невысокий, с прокатывающейся грохочущей хриплостью. Носит косуху. Слушает рок. Что еще требовалось узнать, дабы успокоить подозрительность и пойти в глухую чащу с незнакомцем? Копию паспорта попросить?

С другой стороны, Эйду тоже никто не дал гарантий, что Влад не маньяк и не завлекает доверчивых местных дирижёров, дабы убить их в тёмной подворотне и построгать на дирижёрские палочки. Копию паспорта у Влада он не просил. Впрочем, в паспорте нет отдельной строки опасности для общества с уточнениями. Чикатило, например, был вполне себе милым и симпатичным человеком. Поэтому безобидный русский мальчик вполне мог пойти по стопам своего знаменитого соотечественника, или того хуже, оказаться его родственником, и переключиться уже с советских детишек на ирландских мужиков. А там дело техники: заинтересовать, увлечь, усыпить бдительность и укол транквилизатора в шею. Или хлороформ. Хотя с ним сложнее: нужна емкость, куда-то спрятать, время, чтобы смочить тряпку. Нет, укол - быстро, бесшумно, действенно. А там выдать тело за упитое и складировать в машину.

Влад кашлянул, оглядываясь. Что-то мысли его укатили куда-то то ли в галлюциногенный сериал про Ганнибала Лектора, то ли в запрещённый фильм “Эвиленко”. Заложенная сказочками про страшных и ужасных заграничных жителей папина паранойя и после его смерти цвела и пахла содержимым выгребной ямы деревенского туалета, продолжая отравлять парами аммиака здравый смысл.

А на самом деле Эйду просто скорее всего захотелось скоротать вечер в компании приятного и интересного собеседника. Владу очень хотелось верить, что он приятный и интересный. Да они сами во времена учебы знакомились с разными людьми, “вписывали” их к себе в квартиры и развлекались до утра. Не то чтобы Влад часто принимал участие в подобных вечеринках, его квартиры по сути вообще не существовало и не числилось ни в одной базе данных, вроде желтых страниц, но иногда он бросал учебу и сбегал из дома под предлогом подготовки к семинарам или олимпиадам. Юрий Сталенович Троекуров должен был знать, где находится его сын в любое время дня и ночи

Там Влад однажды познакомился с одним застенчивым, немного потерянным испанцем - одним из веселой, шумной компании студентов, что приехали в Россию на каникулах знакомиться с местным колоритом. Он не мог упустить возможности поговорить с носителями языка вживую, а Лоренцо, смущаясь и постоянно краснея, с удовольствием рассказывал ему о Мадриде, о семье, об интересных испанских традициях, и под конец оставил свой номер телефона, адрес и настойчивое приглашение приехать погостить вместе с лёгким, каким-то испуганным поцелуем в щёку. И до сих пор присылал поздравительные смски со всеми праздниками, русскими и испанскими, вперемешку, и продолжал напоминать, что будет рад встретиться снова. Если бы Влад мог, то он бы рванул в Мадрид вот прямо щас, но если раньше было сложно, то теперь - практически невозможно. Если только контракт в Испании.

А теперь он познакомился с ирландцем и было полным идиотизмом хотя бы не попробовать подружиться. Ну, а кричать он и правда умел громко. И ещё никто не отменял отлично поставленного удара справа.

- Итак, чем примечательно это место, и почему и кого мы подслушиваем?

- В таких местах заряжаются скорее ангельской пылью, - улыбнулся Влад, то ли подхватывая шутку, то ли констатируя факт некоторой криминальности в обстановке. - Можешь начать с Бритни Спирс. Правда, я не уверен, что она попадает в ноты и натуральная блондинка.

Всю свою жизнь Юрий Троекуров пытался привить своему младшему сыну осторожность,  бдительность и готовность отразить любую опасность со стороны врагов. Влад Троекуров врагов не видел никогда в жизни, даже лихие девяностые прошли мимо его неразумного младенчества, поэтому прививался он неохотно, словно упрямый дичок продолжая выдавать кислые и малосъедобные плоды беспечной легкомысленности. Он, конечно, пытался изо всех сил соответствовать папиным стандартам, но природная общительность и любознательность периодически прорывались сквозь блокаду отцовских наставлений. Недоверчиво-осторожный, но падкий на внимание и все новое Влад, представлял собой красочную иллюстрацию к выражению “и хочется и колется* внимательно осматривая изнанку Деблина, но все равно следуя за Эйдом к дому, который у любого нормального человека должен был вызывать желание схватить телефон и набрать 911.

У каждого уважающего себя города есть подобная изнанка. И в Москве буквально напротив Кремля с набережной вглубь уходили полузаброшенные и разрушенные улочки, заполненные строительным мусором и обветшалостью. И в Питере возле Невского самый знаменитый магазин рок-музыки Касл-Рок располагался в одном из знаменитых питерских двориков, куда Влад, даже обладая внушительным ростом и боевой подготовкой, заходил с опаской, постоянно оглядываясь на сомнительного вида мужиков. Ему, приехавшему в Петербург на каникулы, дворики не понравились. Но это не делало их ни менее знаменитыми, ни менее интересными.

Эйд не вызывал подозрений, не вёл себя как маньяк, не кидался с хлоформом или топором, а спокойно шел впереди, шутя и рассказывая истории. Дом, конечно, похвастаться современными интерьера и не мог, зато здесь навалом было истории, старины и аутентичности. Как обычно говорили: здесь этим все дышало. И дыхание это рождало в полутемных коридорах сквозняки, которые шевелили двери и куски открывающихся обоев. Очарование тлена и заброшенности.

- А здесь кто-нибудь живет? Или он на снос? - Влад задержался на лестнице, заинтересовавшись надписью на стене, на удивление не стандартный указатель всем известного маршрута, а какой-то небольшой текст, похоже, специальным маркером, красивым шрифтом с завитушками. - Это гэльский?

Браво, Влад! Сейчас бы даже Лен оторвал бы голову за разглядывание местных красот. Самое время поинтересоваться наскальной живописью в сомнительном помещении. Порыв повернуть обратно всё-таки случился, и не один, на протяжении всего пути они подавали слабенькие возражения и советовали распрощаться и поехать домой, но Влад их успешно игнорировал. Последнее время стремление к безрассудству в его жизни стало сильнее, как будто внезапно до него добрёл подростковый кризис с бунтарским авантюризмом. Всё, что отец успешно и жёстко подавлял своим непререкаемым авторитетом, вдруг начало отовсюду вываливаться, приобретая странно-уродливую форму. Познакомиться с полунеформальным мужиком и пойти с ним шляться по развалинам Дублина? Легко!

Он сделал последний опрометчивый шаг навстречу неизвестному и вздохнул холодный, влажный воздух ирландской весны. Крыша! Определённо, это самая странная прогулка в его жизни. И самое лучшее место для человека с фобией высоты. Конечно, пятый этаж это не смотровая площадка в Выборгском замке, куда Влад выползал на трясущихся коленях, но всё равно неприятно. Даже с учётом захватывающего вида. А посмотреть было на что.

Первое, что приходило в голову - хаос. Разнообразие крыш, плоских и покатых, высоких и низких, в полном беспорядке громоздились друг на друге, оглушая мозг полной неорганизованностью и стилевым разнообразием. Но это был красивый хаос, упорядоченный. Длинные, взлетающие вверх шпили католических церквей ломали довольно низковысотную линию застройки города. Скайлайн. Влад вспомнил, что у такой панорамы города название - скайлайн. И пусть его чаще применяли к мегаполисам, неровный силуэт дублинских крыш создавал красивую и завораживаю ночную картину. Яркие огни Темпл-бара заливали разноцветным свечением, точнее, вылёскивали снизу лучи, как вулкан огненную лаву, позволяя рассмотреть всё в мельчайших подробностях.

Влад подошёл к краю крыши и, опасливо придерживаясь за перила, посмотрел вниз. Он боялся высоты. Всегда. До противоестественного ужаса, который всегда скрывал от отца, боясь, что тот обвинит его в трусости. Высота вызывала в нём странное ощущение неотвратимости перед бездной, потери контроля и желание проверить, каково это, падать вниз. Он безумно хотел испытать ощущение неконтролируемого полёта и удара о землю. Что чувствовал Икар, когда солнце сожгло его крылья? Пока падал. И когда умирал? Ненормально-больное чувство.

- Очень красиво, - он отвернулся от улицы, опираясь на перила спиной. Так было спокойнее. - В Москве нельзя выходить на крыши. И они слишком высокие, чтобы чувствовать себя в безопасности.

Внезапно он расслабился. Непозволительно и крайне беспечно позволил себе полностью раствориться в новом знакомстве, приглушённом гуле многолюдной улицы смешанным с негромкой и завораживающей мелодией саксофона. Влад не любил саксофон, его звучание было слишком заунывным и пробирающим, но считал гениальным. А альт вплетал в кружево протяжных нот надрыв и скорбь. Волшебно. Завораживающе. Но неприятно.

- Что они играют? - спросил он, откидывая голову назад и рассматривая звёзды. Их было немного, но отсюда лучше видно, чем снизу. И этот пейзаж как нельзя лучше гармонировал с музыкой. Тихо, спокойно и меланхолично. Почему бы и нет? - Очень красиво, но несколько тоскливо.

Руки начали мёрзнуть, есть в перчатках было не слишком удобно и Влад их снял, потом отвлёкшись и забыв надеть обратно. Он подышал на коченеющие пальцы, пытаясь согреть их, и подумал о том, что хорошо бы утеплиться, если он хочет продолжить экскурсионную программу.