- Пятница, Келлах, пятница, - епископ Ниван укоризненно смотрит на Морригана поверх очков, сосредоточенно перекладывая бумаги на своём столе. - День молитв о больных, вы ведь помните об этом? День посещения больных, - Его Преосвященство весьма терпеливо пытается донести до нерадивого собрата мысль о милосердии к страждущим и страдающим верным. - Вам, как епископу, не лишним было бы уже взяться и посетить госпиталь, встретиться с людьми, с медперсоналом. Может чего полезного там скажете, ваша проповедь ещё никогда и никому лишней не была...
Келлах едва заметно кивает, задумчиво касаясь кончиками пальцев кольца на безымянном пальце правой руки - преподобный Ниван, конечно, прав, негоже уклоняться от своих обязанностей, пытаться прикрыться состоянием здоровья. Раны, конечно, ещё не зажили, но уже не приносят того же постоянного беспокойства как, скажем, ещё месяц назад. Пальцы иногда немеют и ходить время от времени довольно тяжело, но всё же в самой глубине ладоней и ступней зажили мышцы и сухожилия, только верхние слои ещё подживают, кожа почему-то никак не желает рубцеваться как ей положено.
- Вы меня слышите, отец? - густой баритон Нивана вырывает его из созерцания собственных рук.
- Да, владыка, - кивает Морриган, поднимаясь из кресла, в котором уже устал сидеть за последний час обсуждения всех и всяческих диоцезальных дел. - Я могу идти?
- Можете, - очередной взгляд поверх очков, очередное шуршание перекладываемой бумаги. - С Богом, Ваше Преосвященство.
- С Богом, владыка, - коротко поклонившись, Келлах берётся за ручку двери кабинета, мысленно поблагодарив Господа за не озвученное...
- Кстати, Келлах, зайдите обязательно в родильное отделение. Благословите рожениц, молодых матерей, новорождённых. Никак нельзя забывать о тех, кто приносит в мир новую жизнь, согласитесь?
- Да, Ваше Преосвященство, - едва не вжав голову в плечи, Морриган делает шаг за порог кабинета, отчаянно борясь с желанием чертыхнуться прямо в стенах собора.
Не напомни Ниван о том самом отделении госпиталя, Келлах не чувствовал бы себя обязанным заглянуть туда, и, если бы его не пригласил кто-нибудь из врачей, ни за что бы не сунулся сам. Желание увидеть Нэсс боролось в самой глубине его души с мыслью о том, что её, вполне вероятно, уже отпустили вместе с детьми домой. И самое неприятное в этом было, что он совершенно точно не смог бы сказать, чего он боялся сейчас больше - встречи или того, что она не случится.

Несколько часов в госпитале пролетели незаметно - Келлах в сопровождении медиков обошёл практически всё здание, уделяя благословение всем просившим и даже исповедовав несколько человек, тут же уделив им таинство елеопомазания. Оставалось всего одно отделение и всего одна молоденькая медсестра осталась в сопровождающих Морригана.
- Вы уже устали, мисс, бродить тут со мной, - с лёгкой улыбкой обратился к девушке Келлах, едва уловимо касаясь пальцами в тонких перчатках её предплечья. - Торжественно обещаю вам, что не заблужусь и найду вас через некоторое время в кафе, чтобы вы могли отчитаться руководству о том, что выпроводили меня за ворота госпиталя.
Шутка за шуткой, уверения в самостоятельности - и через несколько минут медсестра сдалась, оставив Келлаха один на один с дверями в отделение, где находились молодые матери с новорождёнными детьми.
Раскланявшись со снующими по коридору врачами и медсёстрами, Морриган осторожно приоткрыл, как ему показалось, первую попавшуюся дверь.
Сердце ухнуло вниз при виде знакомой фигуры на фоне большого окна. Нэсса сидела на постели спиной к двери и держала на руках ребёнка что-то то ли рассказывая, то ли напевая ему. Или ей - от порога не было видно даже просто она держала младенца или кормила его.
- Миссис Фланаган, к вам посетитель, - пошире распахнув дверь мимо Келлаха прошмыгнула темнокожая медсестра, деловито сунувшаяся в кроватку ко второму ребёнку и тут же удалившаяся, сделав какие-то пометки в планшете, висящем на спинке кроватки.
А Морриган даже не успел и шага сделать, как остался один на один с Нэссой.
- Добрый день, Нэсса, - назвать её "миссис Фланаган" язык не повернулся, Келлах так и остался стоять у порога, всё ещё не решаясь сделать хотя бы шаг. - Как вы... все вы себя чувствуете?

Насколько лишними и неуместными смотрелись в окружении больничных стен его епископская сутана, перчатки и лиловый пилеолус, прикрывающий макушку издалека заметным знаком епископской власти, Келлах, кажется, осознал только сейчас. Поверх сутаны давно был накинут белый халат - всё-таки отделение с младенцами требовало более строгого соблюдения всяческих больничных правил - и это тоже добавляло какой-то странности и неуместности в его образ.
- Эйд и Риган, - едва заметно кивнув повторил вслед за Нэсс Келлах, только спустя несколько мгновений соображая, почему эти имена кажутся ему такими знакомыми, и неожиданно улыбнулся. - Прекрасные имена.
Имя Эйд ему всегда нравилось. Его лучшего друга в детстве звали Эйд. Одного из сыновей он мечтал назвать именно так. Теперь вот, получается, мечта сбылась.
Мальчишка на удивление внимательно посмотрел ему прямо в лицо, когда Келлах, торопливо стянув перчатки и затолкав их в карман халата, бережно взял его на руки, укладывая пока что совсем не держащейся головкой на сгиб локтя и обхватывая ладонью той же руки его ножки.
Время словно застыло в этой, словно отрезанной от прочей немалой площади здания, комнате. Келлах смотрел и никак не мог насмотреться на сына, вглядываясь в совсем ещё мелкие черты его лица, запоминая, навсегда укладывая в памяти то, как он сдвигает брови, кряхтя и ёрзая крохотными ножками по его ладони. Он обхватывает ладонью маленькие ступни, поднимая их вверх, склоняясь навстречу и едва уловимо касается их губами. Эйд снова негромко кряхтит, а Келлах в который раз не может сдержать улыбки, снова выползающей на губы, стирающей с его лица налёт грусти и боли, и поднимает глаза на Нэссу.
- Спасибо, - одними губами произносит он, практически беззвучно, с трудом преодолевая горячий ком, застывший в горле, давящий на сердце и заставляющий что-то щипать в носу. Одними кончиками пальцев он очерчивает контур маленького личика и практически невесомо касается лба ребёнка сначала большим пальцем, чертя на нём крест, а потом и губами, едва уловимо целуя. - Да благословит тебя Господь, - так же тихо произносит он, делая наконец-то шаг к кроватке, где спит девочка.
Ему совершенно не хочется отпускать из своих рук сына, хочется пробыть с ними как можно дольше, дождаться, когда проснётся Риган и взять на руки и её - почувствовать невесомую тяжесть младенческого тела, запомнить его нежный запах, взглянуть в глаза.
- Она красавица, Нэсс, - неожиданно просто заявляет он, поворачиваясь к Нэссе и чувствуя как впервые за много месяцев, дней и часов ему наконец-то становится легче. Спокойнее и совсем немного свободнее.
Ему не хочется ничего говорить - только смотреть на лица детей, на лицо их матери и едва уловимо улыбаться.

Теперь он не сомневался - всё сегодня сложилось правильно и так, как было нужно всем. Его Преосвященство Ниван, будучи в курсе практически всей их ситуации, догадываясь о прочих деталях, не спроста отправил Морригана сегодня в госпиталь, нарочно поручив ему посетить все отделения. Проницательность этого старого епископа иной раз просто поражала, но вот именно сейчас Келлах был просто благодарен ему, понимая, что сам бы он ни за что не решился явиться к Нэссе с визитом. Даже с учётом того, что с недавних пор особо никто этому противиться бы не стал.
- У меня есть немного времени, - негромко ответил Келлах, едва заметно кивнув и снова улыбнувшись. Он буквально физически ощущал, как уходит вся тяжесть, давившая на его плечи ещё сколько-то минут назад, как нервы перестают быть похожими на провода под напряжением. - Пастырский визит, - позволив Эйду обхватить маленькой мягкой ладошкой палец свободной руки он снова кивнул в ответ на вопрос о делах, неуловимо дёрнув плечом. - Уже обошёл весь госпиталь, добрался сюда.
Ещё вчера ему казалось, что он не сможет ни слова вымолвить, оставшись с ней наедине. А вот сейчас всё было совсем не так как ему представлялось.
Он всегда мечтал о куче детей. Чтобы и мальчишки, и девчонки. Чтобы весь дом вверх дном, и практически постоянный гвалт. Чтобы фильм всей семьёй вечером и барбекю в воскресенье на заднем дворе. Чтобы сыновья прислуживали у алтаря, а дочки пели в церковном хоре. Чтобы свадьбы одна за одной несколько лет подряд. Чтобы внуки и правнуки.
Если бы все были живы...
Всё было бы совсем по-другому.
Его спина не была бы одним сплошным шрамом, на ступнях и ладонях не было бы всё ещё не заживших окончательно следов от страшных ран.
Но...
Он бы не стоял сейчас посреди палаты в белом халате, накинутом поверх епископской сутаны, не держал бы на руках новорождённого сына и не смотрел бы на дочь, просыпающуюся на руках у самой прекрасной женщины в его жизни.
Иногда в жизни всё-таки наступает момент, когда наконец-то осознаётся, что все прошлые лишения стоили того счастья, которое накрывает в этот самый момент.
Келлах сделал шаг к кроватке, из которой Нэсса только что достала девочку, останавливаясь совсем рядом с ними, практически касаясь плечом плеча Нэсс. Ещё одно осторожное движение - перекрестить лоб Риган и, склонившись, коснуться его губами, замирая на долю мгновения, буквально кожей чувствуя биение сердца счастливой матери двоих малышей.

Ему почему-то казалось, что она должна его ненавидеть. Иногда ему кажется, что так и есть, даже если она сама об этом не подозревает. А потом он видит, как нежно она держит на руках дочь, как смотрит на сына и думает, что ему, наверное, никогда не понять женщин.
- Мы случайно встретились, - не добавляет, что в пабе. Да и вообще не спешит рассказывать подробностей, ибо Финн, наверняка рассказал всё, что стоило внимания Нэсс. Он вообще не хочет вмешиваться в то, что между ними. И знать не хочет, потому что... просто без объяснений. Ему не нужно этого знать, как бы ни хотелось. Он устал уничтожать себя, грызть по всем поводам, сложившимся в его жизнь. Он смертельно устал от самой жизни, но теперь ему, по крайней мере, есть для чего на самом деле жить. Не для искупления своей вины, не для прощения самого себя за всё, не для тщетных попыток изменить мир хотя бы в пределах маленького городка, а теперь и всего диоцеза... У него есть дочь, у него будут крестники, которых он будет любить ничуть не меньше, чем их будут любить родители. У него есть кафедра и подшефный приют для животных. У него теперь есть жизнь, которая смотрит на него глазами своей матери и кривит губы его собственным отражением в зеркале.
- Ты тоже... - он чуть оборачивается к Нэссе, вопросительно глядя ей прямо в глаза. И читает в них ответ одновременно с окончанием своего вопроса, - не против?
С его губ почти срываются слова о том, что это для него не только огромное счастье, но и честь - быть крёстным её детей. Их детей. Но эта мысль звучит глупо даже в его голове и потому он замолкает раньше, чем губы пытаются выпустить звук.
Тема меняется неожиданно, и у него не получается сдержать кажущейся ему самому глупой улыбки.
- Я думал об этом, - короткий кивок подтверждает, что, да, действительно думал. И не только думал. - И не только думал. Хотя поначалу я рассчитывал на одного ребёнка... Наверное, поэтому сначала у меня ничего не вышло.
Заготовка на колыбель для одного была отложена в результате - дело не шло, всё время что-то отвлекало, словно это что-то уводило его в сторону нарочно. А потом он вернулся из Дублина и постепенно начал делать новую колыбель - крепкую и лёгкую, из лиственницы. Благо, львиная доля работы ложилась на станки. Отделал можжевельником и кедром.
- Осталось только ещё пару раз пройтись лаком, - рассказав о проделанной работе, Келлах аккуратно опустил задремавшего Эйда в кроватку и протянул руки к Риган. - Дашь мне подержать её?