Разговор выходил не только невеселым, но еще и опасным: они оба будто ходили по грани, переступив которую легко было перевести спокойный спор в серьезную ссору. Бойд всегда напрягался, когда речь заходила о его семье, о его криминальных замашках или о деньгах в целом, вдвое больше - когда речь об этом заходила в разговоре с Паркером. Потому что не хотел быть для него "бедным родственником". Потому что не хотел, чтобы Финн его жалел. Потому что не хотел взглядов сверху вниз, ведь это точно и навсегда станет концом их отношений. Но даже просто объяснить это любовнику и тем самым прекратить этот разговор было для Бойда все равно, что на горло себе наступить, поэтому он упрямо продолжал, не сдавая позиций и не соглашаясь с Паркером.
- Проще всего сказать "нет другого выхода" и пойти по пути наименьшего сопротивления, - тихо возразил он, на этот раз не глядя на Финна и вместо это рассматривая тлеющий кончик своей сигареты. - Многим людям приходится из кожи вон лезть, чтобы обеспечить свои семьи, но при этом они остаются в рамках закона, - Бойд чуть поморщился - рассуждать о законах ему нравилось не больше, чем о религии или морали. В его собственном мировоззрении воровство было плохим поступком не потому, что так сказано в Библии, или в кодексе, или потому что это порицает общество. А потому что, своровав, ты поступаешь дурно с другим человеком, вот и все. - Так что я мог сделать что-то, стараться лучше, но я не стал, - он равнодушно пожал плечами. - Вот и все объяснение. Не понимаю, почему кто-то должен был закрывать на это глаза - хоть судья, хоть монахи.
  Нет, это все-таки решительно был очень странный разговор. Кто угодно на месте Бойда наоборот пытался бы обелить себя, оправдать, подчеркнуть вынужденность своих дурных поступков. Он же честно и спокойно признавал, что поступал - и до сих пор поступает - скверно, а за это обычно всегда прилетает: хоть от закона, хоть от людей, хоть от кармического равновесия.
  Он все еще оставался спокойным - пока Финн не произнес все же слова, заставившие его вскинуться. "Тебе нужна была поддержка". Поддержка, помощь, подачка - для Бойда не было разницы в этих понятиях. Он никогда не просил милостыни, никогда не считал, что кто-то что-то должен ему, и его бесила одна мысль, что кто-то смотрит на него, как на убогого, который не справится без помощи со стороны.
  Все это он собирался объяснить Паркеру, причем в самых резких выражениях, но осекся, услышав злость в его голосе. Все это произошло четыре года назад, а Финн сопереживал ему и злился так, словно он пришел к нему со свежими ранами. У Бойда сердце сжалось от нежности, и он тут же забыл, что только что собирался накинуться на любовника с обвинениями. Затушив свою сигарету, он подался ближе к Паркеру, обнял его и мягко коснулся губами его плеча.
- Посмотри на меня, - тихо попросил он - так спокойно, будто и не было этого непростого разговора. - Я в порядке. Эти шрамы - единственное, что они оставили мне на память о себе. Я не шарахаюсь от людей в сутанах, не плачу по ночам в подушку, - Бойд усмехнулся с обычным своим лукавством, - и даже получаю удовольствие, когда ты меня шлепаешь, не переживая при этом "флэшбэков из Вьетнама". Понимаешь? - он провел ладонью по щеке Финна и тепло улыбнулся ему. - Знаешь, как я люблю тебя за то, что тебе настолько не все равно?