Так почти всегда бывало между ними: нежность и хищная грубость соседствовали, существовали удивительно близко, в шаге друг от друга, и одна могла за пару секунд обернуться другой. Финн никогда заранее не знал, когда и как произойдёт эта перемена, но каждый раз она приносила ему острое наслаждение. Так было, если он брал любовника сам, и точно так же получилось сейчас: Бойд, ещё пару минут назад такой нежный, сейчас становился всё жёстче и жёстче, и Финну казалось, что на него одна за другой накатывают всё более и более высокие и горячие волны, в которых отчаянно хочется тонуть, которым невозможно не отвечать.
- Ох, малыш... - не помня себя, зашептал он и снова выгнулся навстречу любовнику. - Ох, чёрт... Да, пожалуйста, да... - на более связные фразы не хватало ни дыхания, ни голоса, и Паркер бессловесно застонал, не сдерживаясь и не пытаясь хоть немного приглушить крик, рвавшийся из горла вслед за стоном.
Прикасаться к Бойду. Чувствовать под руками его плечи и то, как перекатываются мускулы под такой горячей сейчас кожей. Перебирать волосы, то и дело натягивая короткие пряди почти болезненно, и наслаждаться тем, какими шелковистыми они кажутся под подрагивающими пальцами. Лёгкими, почти невесомыми движениями обводить его губы, нос, брови, скулы - так, будто нужно прорисовать каждую мелкую деталь и физически её запомнить. Прикасаться. И ни на секунду не отводить взгляд от его лица, словно это жизненно важно - не терять сейчас зрительный контакт друг с другом, держать связь.
Странная, неожиданная перемена в Бойде произошла так стремительно, что Финн невольно растерялся. Его сейчас почти лихорадило от возбуждения и совершенно самозабвенного удовольствия, он так подавался любовнику навстречу, как будто боялся упустить хоть секунду их общего наслаждения, и сперва даже не понял, что Бойд не просто переводит дыхание, что он сбился с ритма и что-то не так. Финн чуть приподнялся, пытаясь заглянуть ему в лицо, но разглядеть ничего не смог, только получил в ответ странную диковатую улыбку и снова откинулся назад, на постель, а потом и застонал в ответ на стон любовника, низко, хрипло и совершенно упоённо.
Стало жарко. Не хватало дыхания, снова не хватало голоса, с пересохших губ срывались короткие хриплые выдохи. Как будто желая позаимствовать чужое дыхание, Финн потянулся навстречу Бойду за поцелуем, да так и замер: что-то изменилось, ещё раз, снова, и любимый вдруг стал почти страшен. Финн смотрел ему в лицо, видел, как вспыхивают в раскосых, совсем чёрных сейчас глазах дикие, хищные искры - и не понимал, что их разбудило. И чувствовал в себе непривычную готовность подчиняться тому тёмному огню, который увидел сейчас в любовнике.
Стало больно. Бойд казался теперь нетерпеливым, грубым, почти злым, и такими же казались движения, которыми он брал любовника. Но несмотря на это, на них по-прежнему было невозможно не отвечать. Финн хрипло, отрывисто стонал, выгибаясь и подаваясь навстречу, и всё так же неотрывно всматривался в тёмные глаза, в которых притаилось необычное, странное выражение.
Когда Бойд прижал его руки к постели, Финн беззвучно ахнул в ответ на эту крепкую хватку, а потом запрокинул голову и закричал, не сдерживаясь:
- Твой! Только твой, твой! - и в этом крике оказалось поровну неожиданной боли и острого удовольствия, которое он сейчас испытывал.
Поцелуй оказался таким, что от него перехватило дыхание и засаднило губы, и Финн отозвался, с той же жадной яростью, почти сразу превращая его в укус и выдыхая сквозь зубы приглушённое хриплое рычание.