Знаете, о чем я все чаще вспоминал в последнее время? О том, как впервые оказался в доме Форда. Нет, я не вспоминал исторические фолианты в красивом переплете. Не вспоминал я и о том, как двигалась во мне... пробка. Нет. Я думал о его словах. И о том, как он обнимал меня, снимая вкус собственной спермы с моих губ.
Не сегодня...
Это его чертово не сегодня длилось уже неделю. А мне хотелось большего, чем... чем то, что он уже успел мне дать.
Я бесился. Это вообще было перманентное мое состояние, вызванное гормонами и прочими подростковыми фиговинами, розданными опционально, как то: выскочил прыщ перед его уроком - я бесился. Проснулся утром на мокрой простыне после сна о нем - я бесился. А еще я бесился от понимания того, что последние несколько дней вся моя жизнь крутилась только возле него. И я, черт подери, специально нарывался на двойку на его уроке, чтобы потом иметь возможность ее... отработать. Нет, тему я выучил. А перед отработкой еще и повторю - дело не в этом. Мы никогда не мешали наши отношения и историю... Ну... За исключением того, как я отвечал про правление королевы Виктории с его рукой на своем члене. Нет. Просто я благополучно все сдам. Но буду иметь возможность находиться рядом с ним, в его кабинете, наедине... И я знаю, чем рано или поздно закончится это соседство. Мы не могли оставаться спокойными, когда находились рядом. Он загорался. Я загорался. Огонь-пламя-пиздец, все дела.
Возможно, дело было в моем темпераменте и в том, что я же не мог просто взять и соглашаться? Я спорил. Злил. Спорил. Злил. Злил нарочно. Умирал в его руках. Это были звенья одной цепочки. Которая почти неизменно проскальзывала между нами. Но было и еще кое-что. То самое, что возникло первый раз, когда я оказался в его доме. Когда я был честен. Когда я открылся на все сто процентов. Тогда было даже неважно, чем мы занимались (хотя, ладно, я... лгу), важно было то, что мы просто могли находится рядом друг с другом. Молчать. Прикасаться подушечками пальцев к разгоряченной коже и пропускать между фалангами пряди волос. На тот момент времени между нами не было споров. Мы были на одной волне. И это было настолько же горячо, как мучительное выстанывание фактов из жизни королевы Виктории, иначе вот-вот, и он остановится.
Черт. Я... Эдвин Миллер не знает, что такое любовь. Эдвин Миллер не умеет ее испытывать. Но не тому Элвину Миллеру, который был снаружи, а мне, вот этому, внутреннему Эду, хотелось, чтобы это было настоящим... Спрятать настоящего себя так глубоко, как только возможно, а потом... Потом встретить Форда и отчаянно хотеть, чтобы это настоящее из тебя выскребли наружу, очистили от пыли и поставили на видное место. Словно, блядь, вазу какой-то там династии Цзянь, или как еще эта лабуда называется? Да-да, это к слову о том, как я отношусь к истории. Угораздило же мне таять в руках ее учителя...
После уроков я нетерпеливо постучал в дверь кабинета Форда, с нетерпением стискивая пальцы на руках. Быстрым шагом прошел внутрь и развернулся к учителю.
- Фултонская речь была произнесена пятого марта тысяча девятьсот сорок шестого года Уинстоном Черчиллем в Вестминстерском... - затараторил я, в спешке проглатывая слова, подбираясь к Форду медленными шагами, а потом оттягивая ворот его идеально выглаженной рубашки темно-синего цвета с отливом.
Его кожа... Немного красноватая. В сочетании с этим цветом рубашки... Я не сдержался, втянул кожу на его шее в рот, проводя по ней языком. Но следовало бы исправиться.
- ... колледже в Фултоне, штат Миссури, США.
Резкий вдох, когда его руки прошлись по моим бокам. Резкий выдох, когда я опустился перед ним на колени, заглядывая в глаза.
- В начале Фултонской речи Черчилль констатировал...
Громкий хлещущий звук расстегиваемого ремня, тихий вжик молнии... Я знаю, это было игрой против правил. Но я хотел. Я хотел, и точка!
- Черт, Форд, сколько можно стоять истуканом, черт бы тебя побрал... Ну же! Ты зря заставил меня ходить весь день вот таким.
С утра, проснувшись в его кабинете, я обнаружил вполне себе закономерный утренний стояк. Проблема была в том, что Форд не позволил мне решить эту проблему. И не помог мне. И... Вот... Вот эти его руки на уроке, касающиеся парты, когда я в привычном для себя манере сказал, что не выучил урок...
Ей-богу, я готов был отсосать ему прямо там. В аудитории, полной народу, хотя по понятной причине не афишировал свои отношения с Фордом. Которые и... отношениями-то сложно было назвать.
И сейчас я хотел. Ужасно хотел. Хотел даже не разрядки. А просто добиться того, чтобы он ко мне прикоснулся. Самому прикоснуться.
Это было слабостью, я знал. И ничего не только не мог поделать. Я не хотел ничего с этим делать.
Сквозь горло сдавленно донеслось мое рычание.
- Сталин практически сразу был проинформирован о речи бывшего союзника...
Мои пальцы провели по линиям мышц на его животе, пока я сам обводил языком пупок.
- Я бы не мешал мух с котлетами, если бы ты не кормил меня завтраком уже целую неделю.
И он знал, что я говорю вовсе не о беконе и яйцах.

Есть что-то забавное в нашем суррогате отношений, не правда ли? Иногда мне казалось, мы оба не можем подобрать достойное название происходящему. Навесить ярлык и дальше плыть по течению. Подумайте только, это же удобно. Навесить название на экспонат в музее, чтобы не пытаться и дальше разгадать странные его особенности, а просто... взглянуть на название, поверить и двигаться дальше. Месяц назад я сидел под лестницей и трясся, понимая, что все это меня разрушает. И гляньте только - сейчас я сижу перед ним на коленях и буквально выпрашиваю... нежности?
Я не знаю, чего я выпрашивал. Я мог бы найти любого. Старого гея или зрелую дамочку в стадии кризиса среднего возраста, которые одаривали бы меня тонной нежностей, любви и обожания. Раз уж мне это было так нужно. Но дело ведь было не в этом. Форд был скуп на проявление эмоций или... привязанности (которой, конечно, и в помине не было), но ведь нужен был именно он. Именно его скупые крупицы приятия. И другие были совершенно ни к чему. И я не понимал, в чем тут дело. В том ли, что наткнувшись на такой экспонат в музее без бирки, я просто... остановился и пытался доковыряться до сути. Что-то подсказывало мне, что я скорее обломаю ногти и зубы, чем смогу наконец-то его прочувствовать от и до. Это было печально, но... в конечном итоге - прекрасно. Почему? Да потому что замыленный взгляд, видящий только бирки с названиями, никогда не сможет увидеть что-то действительно стоящее.
Так что да, черт подери, я продолжу смотреть на свои отношения с Фордом, ковыряться в них, понимать от и до. И я знаю, что потом я поплачусь лишь дырой на месте души. Люди всегда заранее знают, что разрушит их до основания. Ощущают каким-то глубоким внутренним чутьем. Я знал, что экскаватором с молотом на руинах меня будет Форд. Чувствовал, но не мог отказаться от него. Не мог!
Его глаза, внимательно вглядывающиеся в мое лицо. Его тонкие длинные пальцы, с какой-то... поражающей силой сдавливающие мою кожу. Его губы, ведущие линии по моему телу. Его дыхание, опаляющее мою шею. Его тело, которому даже не нужно было прилагать усилий, чтобы завладеть всем моим вниманием. Всеми моими порывами, на которые я только был способен.
Поразительная несправедливость. Я был не приучен к любви. Серьезно, мне ни разу не дали почувствовать это. Ни разу за все неполные семнадцать лет моей жизни. Я никогда не был окутан участием. Никогда не видел, что значит, когда за тебя беспокоятся, когда тебя принимают таким, какой ты есть. И я ни черта не понимал, почему я хочу видеть это от Форда. Заносчивый, достаточно самовлюбленный мудак, который обладает болезненным желанием контролировать мой разум. Я даже не мог сказать, один я такой был или просто давал ему то, чего он хотел, поэтому выбор пал на меня? Не оттого ли он так злился, когда засек меня рядом с Каварро? Может, эта злость была вовсе и не на меня обращена?
На секунду я даже закусил губу, чтобы тут же не начать орать на него. Я понимал, что эта ревность рождена лишь в моей голове. И никаких разумных объяснений этому нет. Я просто... Черт! Я хотел, чтобы его внимание было только моим! Чтобы он уволился из этой чертовой школы, чтобы ждал меня дома. И делал бы со мной все, что ему заблагорассудится, а я бы его содержал. У меня есть на это средства! Да! Я знал, как это тупо, но помечтать-то можно! "Найду чувака, который будет жить за мой счет и при этом будет мною восприниматься как хозяин положения", - чем не текст для объявления?
И да, блин, более неподходящего момента для тупейшей улыбки я просто не мог придумать. Прижавшись задницей у столешнице я выпустил неуместный смешок, в то время, как глаза с сожалением провожали полы его рубашки, исчезающие под брюками.
Замерев я постарался поймать все ощущения от близости его губ к своим, но удостоился лишь тихого спокойного голоса, от которого... Да бля! Почему я от любого его действия готов растечься лужей?! Я вытянул шею, пытаясь поймать его губы, но он лишь каждый раз увеличивал преодоленное мной расстояние. Пидор!
Я резко выдохнул, когда он развернул меня к себе. Он знал, как это на меня действует... Знал, что я возбуждаюсь только от того, что он это делает со мной! И нагло этим пользовался. И выпятить задницу на его слова, потершись о его пах, было самым правильным, что я только мог сделать. Но и это не помогло.
Иногда мне хотелось просто орать на него. Почему? Я не понимал, каким таким образом он умудрялся оставаться таким же холодным. Не в плане страсти, нет, тут все было более, чем в порядке. Просто... Когда я сгорал в собственных желаниях, злости и эмоциях, он оставался удивительно спокойным. Меня всегда поражали такие люди. Обладая достаточно взрывным характером, я не мог понять, как другие могли оставаться спокойными там, где мне хотелось орать и топать ногами. Я не знаю, издержки ли это были возраста или просто глубинная сущность, но вот это его спокойствие в те моменты, когда мне просто хотелось прогнуться и лечь животом на стол, чтобы он сделал все, о чем только что говорил - вот... СУКА!
Закрыв глаза, я лишь поддался его поцелую в щеку, пытаясь тянуться за большим проявлением ласки, но он уже отошел... Мне бы, наверно, хотелось подняться вслед за ним, но я остался стоять почти распластанным на столе. Сквозь закрытые веки проникал красноватого оттенка мягкий свет, в воздухе едва ощущался запах его туалетной воды. В уши проникал шелест ткани его рубашки. И я просто физически не мог представить, что через пять минут он просто оставит меня одного... Чертово совещание...
- В марте Сталин в интервью внимательно дозировал соотношение предупреждения об угрозе возможной войны... - продолжил я рассказ о событиях неполной середины прошлого века, но по сути я думал лишь о том, что мне предстоит сидеть тут и ждать послушной собачонкой, когда он вернется. Да, я не хотел, чтобы он покидал меня, но довольно легко было понять, что мое мнение здесь не учитывается. Есть реальная жизнь. Реальный мир. Реальность, в которой я оставался лишь предметом мебели, наверно... Я не знаю. Меня бесило то, что я не понимал, кто я для него. Что я для него. Что вообще он чувствует по отношению ко мне.
Желание? Мне было этого мало. Тогда под лестницей месяц назад я понимал, что он хочет заполучить меня всего, все, из чего я состою. Все, чем дышу, о чем думаю, о чем надеюсь. Сейчас я не только был готов положить все это перед ним. Нет, этого стало мало. Я хотел получить в ответ ровно столько же. И это было глупо. Потому что мы не только не выясняли, что происходит между нами, не только не навешали ярлык на наши взаимоотношения. Мы даже, подумать только, сексом ни разу не занялись. Да и честно? Мне было страшно.
До того, как он довел меня до оргазма возле вот этого окна, я даже не подозревал, что мне может быть хорошо от близости мужчины. А теперь? Теперь я хочу продолжения разве что не сильнее, чем он сам. Недолго пташка упиралась, так получается? Дудки. Мистеру Форду еще придется попотеть, чтобы добиться всего на блюдечке с каемочкой.
И когда он вышел из кабинета, я сел в кресло. В его кресло, как он того и хотел. Вредничать - было в моей крови. Я мог это сделать, но если я буду вредничать за рамками занятий, которые он мне прописал, скорее всего добьюсь лишь злости или отправки в собственную комнату. Этого мне не хотелось. Вообще... в последнее время я понял, что не хочу его злить. Играть - да. Когда он злиться не по-настоящему, когда он играет, когда играю я - это было здорово. Злить его на самом деле мне не хотелось.
Да, я сел в его кресло, стягивая штаны. Да, я достал телефон. Да, я прикоснулся к себе, вспоминая мое посещение его дома. Стоит ли говорить, что через минуту я был готов к тому, чтобы отправить ему фото? Но я лишь улыбнулся и продолжил двигать рукой, чувствуя, как близко подбираюсь к оргазму. Только включил я не фотокамеру, а видео. И снимал не то, как двигается моя рука. На беззвучке я снимал свои губы. Тяжело выдыхающие воздух, закушенные, раскрытые, выпускающие стон. Он хотел, чтобы я снял? О, я снял. И отправил с пометкой: "Вот это сейчас происходит в твоем кресле. Только тебя тут нет". В довесок на его номер полетело фото члена с каплей спермы на самой вершине. Пошло? О да. Ничуть не менее пошло, чем предложение сфотографировать сам процесс. Да, только так я мог добиться легкой досады от того, что я никак не желаю выполнять его просьбы в том виде, как он хочет. И при этом не разозлить так, чтобы он действительно действовал мне на зло.
Он был прав. Я манипулировал. Глупо, по-детски, наивно в какой-то мере. Но едва ли я не мог похвастаться тем, что это все равно есть, как бы он не желал показать обратное. Он велся на мои действия. А я велся на его. В этой войне мы с самого начала квиты.

После своей маленькой пакости я сидел и, со скучающим видом подпирая рукой подбородок, ждал, когда вернется Форд. Честно сказать, я надеялся, что увидев мои сообщения он найдет способ уйти с совещания и вернуться сюда, чтобы... наказать меня? Или поощрить? Все равно. Это было неважно. Важно было то, что я просто безумно хотел положить ладонь на его кожу и... медленно водить подушечками пальцев по его кожу. Но его не было, и мне приходилось спасть себя от скуки. Для начала я достал учебник по истории, потом неожиданно понял, что обнаженным сидеть не совсем комфортно. Ладно. В планах было дождаться его именно таким, но расстегнутые джинсы на бедрах тоже, наверно, ему придутся по душе.
И я сидел. И снова сидел. И снова, и снова, и снова... Настроение неуловимо направилось вниз, а я совсем заскучал. Я всегда по нему скучал. В своей комнате я скучал, глядя на то, как сопит мой сосед по комнате и думал о том, что хочу быть сейчас в его квартире. На его кровати. Смотреть на него. Лениво проводить пальцами по его животу. Изучать его лицо. Просто забыть о времени между его уроками или о том, во сколько нужно просто встать и уйти, чтобы не начать его напрягать. Просто раствориться в нем. Ласкать его.
Казалось, он изучил все мое тело. И я хотел сделать так же. Но он никогда не давал мне зайти слишком далеко. Со стыдом я вспоминал, как противился в первый раз, когда он потребовал от меня минета. Тогда я отказал. Сейчас меня даже просить не нужно было. Нравилось ли мне это? Сложный вопрос. Мне определенно нравилось проводить с ним время, но я боялся, что все мои эмоции... односторонне направленные. Я боялся, что я ему не нужен... И я хотел видеть ответные эмоции. И не видел. И, вроде бы, Форд давал мне понять, что это не так, но все равно... Этого было мало. Оказалось, что я тот еще требовательный ублюдок. Впрочем, глядя на меня, никто бы не удивился.
И сейчас я самым эгоистичным образом желал, чтобы Форд поскорее вернулся. Но он не возвращался...
---
Период Холодной войны был описан в учебнике очень нудно. Все, описанное в истории, было нудным. Я ненавидел историю. Ненавидел все, что с ней было связано. Раньше я ненавидел и Форда. А теперь я совершенно не представлял, что испытываю к нему. Нуждался в нем, хотел быть рядом все время. Все чертово время, что у меня было. Я хотел улыбаться ему, хотел иметь возможность просто покинуть на день чертову школу и отправиться с ним куда-то, где я смогу не притворяться. И я прекрасно осознавал, что до достижении двадцати одного года лучше мне благополучно молчать о своей связи со своим школьным учителем. Потому что возраст согласия возрастом согласия, но про учителей там вполне себе четко сказано, что в случае связи с учеником - возраст согласия значения не имеет. Наверно, именно поэтому мне и хотелось порой просто взять и сбежать. Если бы не вполне логичная мысль о том, что все это лишь мое желание.
Наверно, в конечном итоге все очарование между нами так или иначе разбивалось, сталкиваясь с недосказанностью. Я не понимал его, не понимал, что двигало им, не понимал, почему он рядом со мной. Я терялся в нем. В мотивах его поступков, в его руках, в его... глазах, в которых отражалась то нежность, то незаслуженная жесткость.
В моменты, когда он был мягким (в своем стиле мягкости, если это понятно), я готов был орать ему о том, как он важен для меня. Но потом эти моменты менялись на другие. Когда я считал, что он ведет себя со мной неоправданно жестко. И тогда я вспоминал отца и ту чертову разбитую в четыре года чашку из сервиза. В такие моменты все то восхищение, которое я испытывал, трансформировалось в страх. Словно машина на скорости сто восемьдесят километров в час врезается в бетонную стену. В моем сознании все это выглядело примерно так же, как краш-тесты феррари. Страх разливался во мне. Он проникал в мозг, наполнял кончики пальцев, порабощал все мое существо. И мне хотелось сбежать. А сбежать я не мог. И каждый раз понимал, что сбежать смогу, только сдохнув. Он подчинял меня себе, и я действительно был зависим. И ненавидел себя за это в такие страшные моменты.
Все мои размышления, спутанные цветные картинки неоформленных до конца мыслей прервались звуком закрывающейся двери. Я перевел взгляд на Форда, когда он сказал, что я мог бы и подойти. До этого я смотрел как будто мимо него, не в силах отринуть мысли, которые составляли мою неуверенность рядом с ним. Мысли, порождающие мою неуверенность рядом с ним.
Но встрепенулся, ленивым шагом, глядя на него немного исподлобья, медленно подошел к нему, почти сразу думая о том, как бы не простонать от такой близости его к себе. Глупо. Да, я знал, как это глупо - получать почти физическое удовлетворение, просто находясь рядом. Даже не касаясь! Это, черт подери, меня тоже пугало!
Я провел пальцами по надбровной дуге, внимательно и серьезно глядя в его глаза, когда он притягивал меня к себе и касался своими губами моего живота. По коже почти сразу пробежала волна дрожи от его рук на моей спине... И я все же закусил губу, чтобы не стонать. Потому что это тоже было ужасно глупо. И да, этого я стеснялся. Подумать только! Осознавать, что он смотрел на меня, пока две девчонки делают мне минет, и не стесняться, а тут на тебе - бояться выпустить собственные ощущения на волю. Логично вообще, если учесть, что все то поведение с девчонками были всего лишь показухой. А он еще не пробрался к тому времени мне под кожу.
Садиться на его колени я тоже когда-то стеснялся. Не делать вид, что он принуждает меня, а именно полностью добровольно оказываться в таком положении - о, это тоже было стыдно. Это как признать, что да, мне тоже все это нравится...
Теперь я садился на его колени спокойно, глядя в глаза, кладя ладони на его плечи, обнимая за шею, утыкаясь лбом в его прозрачную с едва уловимым красноватым оттенком кожу на шее. То, что он подпускал меня к себе так близко, тоже было особенным ощущением. Словно немое доказательство того, что и я к нему так же близко, как он оказался ко мне. Я знал, как это глупо, но ничего не мог поделать с этим ощущением. Такие прикосновения были для меня под запретом. Я не мог обнимать своих родных, соблюдая дистанцию, которую они выбрали для меня. Знал, что не все относятся к такому подобным образом, но для меня возможность просто его обнять была особенной. И этого я тоже боялся.
В особенных отношениях люди говорили, будто их канатами тянуло друг к другу. Окей, хорошо, блядь. Что делать мне, если меня не тянуло канатами. Меня к нему ими пришивало. Я буквально ощущал, как огромные хирургические иглы пронзают мое тело и пришивают к нему. Так, что и не отодрать... И это тоже пугало.
Я сглотнул, на секунду теряя зрительный контакт. А потом улыбнулся.
- Да, могу не отвечать. Но развлекся я плохо. Тебя не было.
Коротко выдохнув, когда он завел мои руки назад, я улыбнулся шире, выгибая одну бровь вверх. Чуть качнул головой, принимая правила игры, и облизнул губы.
- М... Все, что хочешь, например?
Но когда он сказал, что хочет слышать меня, я самым вредным и потешным образом закусил губы, показывая, что не так-то просто я сдамся.
Игра... По условиям игры ему придется постараться. За что он, конечно, еще накажет меня, но кто сказал, что мне не нравятся его методы наказания? Оказавшись спиной на темной коже дивана, я выгнул шею, позволяя ему прикасаться ко мне так, как ему заблагорассудиться, но ответил не сразу. Задумчиво покусал губы, даже не пытаясь скрыть ухмылки. Да, я был вредным. И я знал, что это именно то, что не позволяет мне ему наскучить. Создавалась видимость, что я не в его власти. Что я всего лишь позволяю с собой так обращаться. Он ведь не знал про эти чертовы канаты...
- М... Мне бы вспомнить. Я думал о том, как оказался в твоей квартире.
Я выгнулся под его прикосновениями, совершенно бесстыдным образом приподнимая пах навстречу его рукам. Потом задумался... И добавил:
- Не хочу думать о времени.
Я обхватил ладонями его лицо, перебирая кончиками пальцев немного волнистые светлые волосы с медным оттенком. Провел подушечками по красноватой, гладко выбритой коже его шеи. Несмело прикоснулся к воротнику его рубашки. Честно? Порой мне хотелось просто разорвать его чертовы рубашки... Особенно эту. Он выглядел в ней, как чертово преступление против человечества. Раньше я никогда не думал, что можно наслаждаться красотой мужчины. О... Черт. Форд был красив. Не так, как привычно изображают красивых мужчин, но блин! Утонченные черты его лица... Про такие скульптуры обычно говорят "дорогие". Так вот это было не скульптура. Живой... теплый человек, который трогал меня сейчас, водил губами по моей коже.
- Я вспоминал каждое твое прикосновение к себе. Помнишь? Самый первый раз, когда я оказался в твоем кабинете? Ты прижимал меня к окну, а я не мог тебя оттолкнуть. Ты даже не представляешь, как сильно я тебя ненавидел в этот момент. Мне было потом чертовски хреново.
На мгновение я остановил свою речь, глядя в его глаза, сглатывая, понимая, что сейчас я нырну в ледяную прорубь. Это тоже было страшно. И волнительно. И заставляло трепетать.
- Я не хочу менять эти воспоминания на другие.
Пуговицу за пуговицей я расстегивал его синюю рубашку, обнажая его кожу, проводя по ней ладонями, глядя на маленькие округлые соски на его груди и желая прикоснуться к ним губами.
- Вспоминал, как первый раз ты хотел, чтобы я встал перед тобой на колени. А я тебя оттолкнул.
Коротко усмехнулся, медленно вытягивая полы рубашки из брюк, гладя пальцами по коже живота, обводя пупок.
- Это воспоминание мне бы хотелось поменять на мой первый для тебя минет. Когда мои губы двигались по твоему члену. А ты смотрел на меня. Мне нравится, когда ты смотришь на меня.
Я обхватил плечи Форда руками, поглаживающими движениями снимая с него рубашку. Проблема была в том, что манжеты я ему не расстегнул. И теперь он оказался в импровизированном плену собственной рубашки, потому что я не просто так все это говорил. Знал, что он будет слушать.
Я победно усмехнулся и опрокинул его на диван, опускаясь перед ним на колени, проводя губами по его шее, по ключицам, по груди, обхватывая, наконец, губами соски.
- А ты... Ты о чем-то вспоминаешь?
Нет, я не покажу нервную дрожь. Не покажу... Покер фэйс. Хотя бы в этом, Эдвин.

Отредактировано Edwin Miller (2018-02-25 11:31:02)

Я часто говорил, что иногда мне кажется, будто я его ненавижу. Это можно было списать на подростковую экзальтированность, максимализм, еще что-то. Нет. Я был максималистом, как и все, наверно, молодые юноши и девушки. Но в данном конкретном случае дело было не в этом. Я действительно порой ненавидел. Смотрел на него и понимал, что мне хочется его придушить. Буквально. Меня передергивало от его лица. Обычно я думал, что он красивый. Но в такие моменты не было для меня никого более омерзительного, чем мистер-я-порчу-невинных-учеников-Форд. Останавливало меня в такие моменты два факта. Первый и неоспоримый — мне рано было садиться за решетку, хотя, думаю, меня, скорее, признали бы невиновным, ведь мой учитель меня совращал. Второй и сомнительный, но в данном случае — скорее, главный. Через секунду после таких реакций я снова терялся в нем и думал о том, что я безобразно нуждаюсь в нем. И меня ужасало, что секунду назад я думал о том, чтобы его убить.

Я был циничным, богатым и избалованным мудаком. И нет, я не менялся. Дело было не в этом. Он давил на то сокровенное, что было даже во мне. В таком испорченном отпрыске испорченных родителей. Он мастерски отыскал все то, что заставляло меня еще считаться человеком, а не свиньей в человеческом обличии. И иногда я понимал, что он это во мне убивает. Настанет момент, когда я перестану быть человеком. Это пугало, но я каждый раз клал на это, ведь положить на неприятные обстоятельства гораздо проще вставший член, а это с моим членом в присутствие Форда происходило постоянно.

Да, я ненавидел его. В этот момент особенно, потому что он, насмехаясь, не ответил на мой вопрос то, что я хотел от него услышать. Я хотел узнать ответ, понять, думает ли он обо мне хоть как-то больше, нежели о своей подстилке. Я хотел понимать, значу ли я для него хоть что-то, кроме молодого тела, которое скрашивало скучную преподавательскую работу. Я хотел выяснить, имел ли он какие-то другие связи со мне подобными в стенах этой школы. Я хотел все это понять, но на мой вопрос он отвечал так. Что это было совершенно неясно. За все то время, что мы общались так «тесно», он не ответил ни на один вопрос так, чтобы это было, черт подери, понятно. И я ненавидел его.

Ненавидел, то и дело теряя нить собственных эмоций, потому что он трогал меня. Потому что под его пальцами мне хотелось рыдать и смеяться. Мне хотелось просто раствориться в нем, чтобы чувствовать его осторожные и не очень прикосновения к себе двадцать четыре на семь. Я не понимал, почему это со мной происходит. Я пробовал многое. Я был испорченным мальчишкой и величина моего кошелька позволяла попробовать все удовольствия взрослой жизни еще к тому моменту, как большая часть обычных моих сверстников начинала об этом задумываться. Это портило, да. Но за все это время я ни разу не думал о том, чтобы молить кого-то о больших прикосновениях. Мне никогда не доводилось буквально хотеть кричать, чтобы меня уже трахнули. И… Да, с мистером Фордом это работало безотказно. И я не понимал, что в нем такого, чего не было ни в одной из тех девчонок и женщин, которых я трахал. Может, дело было в том, что он мужчина? Но нет, опять мимо. Это я тоже проверял. Ни к одному другому мужчине я не испытывал того, что чувствовал по отношению к человеку, к которому не должен был испытывать ничего, кроме вежливого уважения учеником своего учителя, к тому же в этой школе подобное отношение скорее можно было считать бонусом, чем опцией.

И тем не менее. Рядом с ним меня ломало. И что самое поразительное — мне нравилось. Мне нравилось, что я от кого-то так зависим. Мне нравилось, что чьи-то прикосновения вызывают у меня такой шквал эмоций. Это как… Говорят, раньше отшельники жили до сто пятидесяти лет и даже больше. Но прожив так много, неизменно каждый из них встречался с тем, что его переставало что-то действительно интересовать или трогать. Так мой отец, приевшийся достатком, сейчас не видел ничего интересного в этой жизни. Его глаза были пустыми. Серыми. Хотя… вообще карими, но я не об этом. Его глаза были… блеклыми? Да. Н и к а к и м и.

Я был таким же. Ног рядом с Фордом в моих глазах появлялся огонь, я чувствовал это. И дело было вовсе не в том, что он так дразнил меня. Этот огонь легко появлялся, если он оставлял свои комплексы, которых у него тоже было предостаточно, и просто был рядом со мной. Настоящий. Нежный. Ласковый. Прикасающийся носом к моему затылку, вдыхающий мой запах. Это тоже заставляло меня гореть. Я просто горел рядом с ним. И ничто меня больше не заставляло чувствовать этот душевный подъем. Ни один аспект моей жизни. Только он. Ужасная несправедливость, правда?

Он прижимал меня к себе, заставлял тереться пахом о его член, и я горел. Мое дыхание с трудом покидало легкие и так же тяжело проникало в них. Пальцы на его плечах мелко подрагивали, а губа была закушена так сильно, что становилось больно. Мне хотелось одновременно плакать и смеяться, потому что, черт подери, меня разрывало от сладкой боли в паху, член ломило, а мышцы живота то и дело рефлекторно поджимались. Перед глазами плыли белесые пятна, обычное зрение расплывалось и оставалось только такое особенное, когда ты из всех картинки можешь уловить только частность. Я видел, как один оставшийся не сбритым волосок на его шее, дрожит от моего тяжелого дыхания. Я видел поры на его коже около этого волоска.

Я мало брился. Мои щеки были гладкими. С легким почти незаметным пушком волос, которые покрывают детскую кожу еще с рождения. Скоро это измениться так же, как у него. Но пока… Я был откровенным ребенком. Переступившим черту пубертатного возраста, но еще не достигшим своей половой зрелости. И он хотел меня. И это заводило похлеще самых откровенных прикосновений. Рядом с ним меня больше заводила именно духовная связь, нежели физическая.

Вот как теперь. Он в очередной раз сделал это… Просто прижал меня к себе, прикасаясь носом к затылку, жадно втягивая воздух вместе с моим запахом. И я закрыл глаза, чувствуя его щекотное дыхание на своей коже. Безумно хорошо… Так хорошо, что это хотелось высечь на сердце каменным топором из первобытных времен. Именно первобытных, когда каменные инструменты были настолько крепки, что их до сих пор находят археологи. В такие моменты я с трудом заставлял себя молчать, потому что мой юношеский максимализм требовал тут же сказать ему, как сильно я его люблю. Я не знал, что это такое. Но вот эти вот чувства, которые порождал во мне Форд, мне и казались любовью. Но я в который раз заткнул себя. На этот раз проводя губами по медным волоскам на его руке, которой он меня обхватывал. Хорошо, что он не видел моего лица в этот момент. Хреново держащийся покер фэйс и вовсе разбился глиняной маской.

- Мне страшно, что когда-нибудь новых воспоминаний создавать не получиться. И останутся только эти.

Я сжал зубы и заставил себя замолкнуть, хотя мне очень хотелось добавить просьбу о том, чтобы он был со мной настоящим. Открытым на все сто, чистым… Моим. Моим до кончиков волос на голове. И сейчас я ненавидел себя, а не его.

Впрочем, это ведь был Форд. Он не позволил мне долго упиваться ненавистью к себе самому. Он заставил ненавидеть его. Снова.

Прижал меня к окну, которое запомнилось мне разве что не физическим насилием. И перелопачивал, менял мои воспоминания. Перепрограммировал меня, не отходя от кассы. Мое тело выгибало ему навстречу. Я пошло выпячивал задницу, в которую упирался его член. Я стонал заправской шлюхой, потому что члену было больно. Дыхание ломалось прямо в трахее. Горло перехватывало, и я просто сипел. Мои пальцы беспорядочно пытались нащупать его бедра, но я смог дотянуться только до гладкого материала его брюк.

- Ты не ласкал меня. Тогда ты меня наказывал, - с трудом прошептал я, готовый тут же поменять свои показания и жалобно попросить его меня трахнуть. В который раз.

Моя спина покрылась испариной. Мое тело скользило по его телу. И я готов был стонать еще громче. Я сдался ему уже давно. И с каждым разом готов быть сдаваться еще полнее. Отдать все, что у меня было. Все, что было во мне.

Стиснуть зубы и не сказать, что я его люблю. Я четко знал, что в тот момент, когда я это скажу, я сломаю все, что между нами было. Ему это не было нужно. Достаточно того, что он знал: я нуждаюсь в нем.

Я не выдержал. Вырвался из его рук, отскакивая на пару шагов, чтобы он не притянул меня к себе снова. Я готов был выть от боли в члене. И все. Не мог больше. Не мог!

Вместо этого опустился на колени перед его членом и заглянул в глаза.

- Не хочешь трахать меня, так трахни хотя бы рот.

Я подполз к нему и с раздражением убрал его руку от члена, без всякой передышки облизывая весь ствол от яичек до отверстия на головке. Сам же зажмурился и безобразно пошло простонал, с гортанным звуком выпуская его головку изо рта.

И я хотел большего. Но все возбуждение накатило так сильно, что меня буквально трясло. Мне нужна была передышка в ощущениях. Но вместо этого я обрек себя на новые страдания. Потому что делая ему минет, я заводился сам.

- Пожалуйста… Трахни.

Я положил его ладони на свою голову и посмотрел на него снизу вверх просительным, умоляющим взглядом.

Знал ли я, чего в конечном итоге добиваюсь? Да, я знал. Знал, что в конце после этого минета я буду готов растечься лужей. Не понимал я вот чего: я делал минет ему, но сам возбуждался ничуть не меньше, когда он держал меня за волосы и вколачивался в мой рот. Так уже было.

И вот теперь я сидел на коленях, смотрел в его глаза и понимал, что через каких-то десять минут все будет точно так же. Но я этого хотел.

Минет Форду – то действо, процесс которого гораздо более интересен, нежели результат. За исключением тех моментов, когда он издевался надо мной и доводил до такого состояния, что я скулил, вымаливая у него разрядку. Да, с тем кольцо и той пробкой я был так дезориентирован, что мог лишь просить его о помощи. Стоит отдать ему должное. В такие моменты он никогда не отказывал мне. Еще никогда. Мне бы хотелось верить, что подобного не случится и впредь, но я уже успел изучить Форда. Все зависит от того, как сильно я выйду за рамки им дозволенного. А я… Я, наверно, выйду. Рано или поздно, как бы я ни хотел прогибаться под него, он сделает то, что заставит меня пойти наперекор окончательно. И тогда это случится. И мне нужно быть готовым. Но не сейчас.

Сейчас можно было расслабиться, ведь он решил сыграть по моим правилам. Которые, к слову, должны были по плану привести его к разрядке, а не меня.

Поразительно, на самом деле. Я хотел довести его до оргазма, хотел, чтобы он стонал, ничуть не меньше, чем стремился к удовольствиям сам. И сейчас… Я знал, что не сегодня. А еще я понял, что после моей выходки меня точно должны отправить к себе. Но я хотел, чтобы ему было хорошо. А еще… Еще я хотел когда-нибудь сам довести его до такого состояния, до которого доводил меня он уже два раза. Два раза, когда мне было так хорошо, что было плохо. Я хотел значить для него то же самое, что он значил для меня. Экскаватором с молотом, который разрушает. И плотником, который потом отстраивает заново.

Как бы мне ни хотелось себя обманывать — на месте разрушенного Форд строил что-то другое. Как правило, все это было направлено на то, чтобы подчинить меня к себе еще сильнее, но он не оставлял место пустым. Так вот я хотел делать с ним то же самое. Хотел, чтобы и он в конечном итоге раскрылся. Был со мной собой. И… нуждался. И да, это еще одна вещь, о которую я скорее переломаю свои зубы и ногти.

Он проник в мой рот. Сначала медленно. Так же медленно покидая мое тело. И я нарочно выпустил его с ужасающе пошлым звуком. Мне этот звук нравился. Я знал, что ему он нравился тоже.

И я даже не успел оглянуться, не успел почувствовать в полную меру триумф от того, что он позволил это сделать, как он туго вбился в мой рот, хватая за волосы так, что стало больно. И круто тоже стало.

Воздуха не хватало. Я задыхался, послушно принимая его в себя, успевая проводить по выступающей части члена языком, но недостаточно для того, чтобы сглатывать всю слюну. Тонкая ниточка потянулась вниз, но мне было плевать, я раскрытыми глазами смотрел на лицо Форда. И сам готов был кончить, наверно…

Его лицо стало мягче. Периодически он закрывал глаза, и я смотрел на подрагивающие веки. Я слышал стоны, тихие, почти неощутимые, которые слетали с его губ. Но он быстро брал себя в руки и просто… Черт. Говорил, говорил, говорил. А я половину слов не мог понять и расслышать. Но было плевать, потому что я видел, как ему было хорошо…

Достаточно было услышать прерывающийся от недостатка кислорода голос с матерным словом на конце, и я… Да бля. Бля. Я чуть не кончил, правда. Шире раскрыл рот, стараясь отдышаться, но это не слишком помогало.

А потом он хрипло простонал. Выпустил скупое «черт», сжал зубы на своей нижней губе, становясь безбожно прекрасным в этот момент, и мой рот наполнился спермой, которую я довольно проглотил. Я бы не сказал, что мне нравился этот вкус, но то, что я довел его до оргазма, нравилось гораздо больше. Поэтому я глотал. Он был тем, в ком я нуждался. Поэтому я глотал. Поэтому я вообще позволял ему все это делать со мной. И сам этого хотел. Я в нем нуждался. И это было отвратительно, на самом деле…

Он помог мне встать и прижал к себе, прикасаясь к моему лбу губами. Мои колени потряхивало, я слабо реагировал на реальность, но от этого прикосновения по коже виска тут же пробежала чуть уловимая, немного щекотная дрожь. И я бы сделал все это с ним еще раз, чтобы снова почувствовать ее на жалкие две секунды.

Я хотел его обнимать. Хотел прикасаться к его телу губами, хотел прорасти в него, хотел стать его частью. Глупый Эдвин Миллер, сын миллионера и просто наглый мудак. Никто и не поверит, что всего этого я на самом деле хотел. Форд, наверно, тоже не до конца понимал…

Слабо улыбнувшись, я покачал головой. Он думал, я буду злиться. И… Я, конечно, злился, но я ведь изначально знал, что ничегошеньки сегодня не получу. Поэтому и ругаться не собирался.
И тем не менее…

- Ты в курсе, что это лишь видимость выбора?

Закусив губу, я чуть заметно улыбнулся. Горько улыбнулся. Я долго этого ждал. И вот… Осталось же совсем ничего. Две ночи и день пятницы… малость по сравнению с тем, как долго я ждал. Но дело было не в этом. В другом. Этот выбор слишком быстро напомнил мне товарно-денежные отношения, которые были на хорошем счету в моей семье. Я не того хотел. Этот полноценный секс значил бы для меня совсем иное, нежели просто долгожданное получение вознаграждения за свои труды. Но Форд, кажется, этого не видел.

Теперь он напомнил мне о времени. Напомнил мне о том, что я должен считать секунды, чтобы вовремя уйти, вовремя улыбнуться, вовремя не лезть. Хорошо. Этому я уже научился.

Проведя пальцами по саднящему участку кожи на шее, где он, должно быть, оставил засос, я подумал о том, что в субботу у меня будет возможность хотя бы насладиться тем, что я смогу не думать о времени… Хорошо. Значит, так будет.

Проведя пальцами этой руки теперь уже по его губам я, не выходя из своего привычного образа усмехнулся, но при этом совершенно неожиданно нежно поцеловал его в грудь, чтобы почти сразу же отойти от него и начать одеваться. Застегнул джинсы, натянул рубашку, а боксеры, подумав, сунув в карман.

Широкая улыбка, и наглое замечание:

- Значит, в субботу. Папочка.

---

Дожить до субботы было не очень легким заданием. Началось все с долгого принятия душа после того, как я вернулся к себе. Я скрыл осадок, но он остался. И теперь я старательно мирился с этим. Рано было судить о результатах, даже не дождавшись процесса, поэтому я засунул неприятные ощущения куда подальше. А потом учил историю, да, и делал домашнее задание по алгебре. И еще учил Канта.

В пятницу шел дождь. Небо раздирали отсветы молний, но грома почти не было. Отвратительная слякоть, ручейки воды, бегущие по асфальту. А я должен был выйти на улицу, потому что обещал Каварро кое-что уладить и сделать кое-что еще. Была, пожалуй, самая омерзительная весенняя погода, которая только могла быть в Лондоне, но в городе я пробыл недолго. Зашел к знакомому компьютерщику, посетил магазин и вернулся обратно. Промок до нитки, а потом сидел в своей комнате и пытался отогреться. И только заболеть мне не хватало…

С этими мыслями я и уснул. Но… нет, не заболел. И уже с раннего утра стоял под душем, делая то, о чем прочитал в интернете. Что не сделаешь ради своего учителя? Спустя час я был чистым. Совсем чистым, если вы понимаете. Остановился перед шкафом, выбирая джинсы, которые сидели на мне лучше всего. Нравятся джинсы, мистер Форд? Получайте.

И взглянув на смс с напоминанием Форда, я благополучно вышел в город.

Мне было страшно. Правда. Мне было ужасно, невыносимо страшно. Нет, я боялся не того, что должно было произойти. Я боялся того, что это могло значить. Стать его. Окончательно, бесповоротно. Только его.

Видеть его, чувствовать, дышать рядом с ним — от этого мне было страшно, потому что я не знал, как все это воспринимает он. Совсем не так ведь, да? Я знал, что я для него развлечение. Пусть так. Пусть, черт подери, будет так. Но будет.

А еще я не хотел разочаровать его. И мое дурацкое настроение, волнение, страх, робость — все это было совсем не к месту. Надо было взять себя в руки. И выпить. Но не пить. Или покурить травки. Но не курить…

В конечном итоге я ограничился безбожно крепким кофе и через полчаса стоял возле двери Форда. И мне все равно было страшно. Сжав кулак свободной руки, я нажал на звонок и… почти сразу захотел сбежать. Но не сбежал.

Открытая дверь. Глаза Форда, будто спрашивающие меня, что нужно делать. Смущение. Мое, завуалированное его, непривычность ситуации — все это добавляло еще больше неправильности происходящему. А я… Я назло улыбался. Вообще это было мое стандартное поведение — назло. Я все и всегда делал назло. Порой мне казалось, что и жил я тоже назло. Вопреки. Несмотря. Отличная мотивация, не находите? Хреновая на самом деле, но ее пока хватало. Поэтому я просто кивнул головой и вошел внутрь, понимая, что от робкой дрожи плечи сводит легкой судорогой.

Я очень надеялся, что Форд знает, что делает, но придя сюда сегодня я слишком сильно переоценил его решительность. Собственно, это было неудивительно, если верить в то, что ни с кем другим в этой чертовой школе у него не было подобных отношений. Я не очень верил, но хотел, да.

Нервно дернув головой, я спохватился и сосредоточился на реальности происходящего.

- Эм… Да. Я голоден.

Запнулся, пытаясь понять, не сон ли это. Окей. Ладно. Это что, очередной званый ужин в доме у родителей? Я мгновенно усмехнулся и посмотрел на Форда, сверля взглядом его лицо.

- Хочешь сказать, что делал соус? Для меня? Поразительно. Теперь я точно хочу это попробовать, чтобы потом в случае чего использовать это против тебя.

Я не знаю, каким был Форд. Я не знал ничего из того, как складывалась его жизнь, как он сделался таким, какой есть. Я не знал, какой цвет он любит, что предпочитает есть, какие фильмы смотрит и какие читает книги. Кроме своих дурацких исторических учебников. Я не знал, как он предпочитает одеваться дома, сколько минут чистит свои зубы перед сном. Предпочитает принимать душ с утра или перед сном. Я ничего, ничего этого не знал. У меня не было времени. Не было мотивации. Не было упорства для этого. И неожиданно для самого себя я понял, что сегодня шел сюда именно для этого. Иметь возможность и время, чтобы изучить его, узнать. Нуждаться в человеке только на основании того, как классно он дрочит твой член? Нет, я не хотел, чтобы мое к нему отношение ограничивалось только пошлостью, потому что пошлость между нами, конечно, была, но для меня вовсе не была основополагающей. Я хотел знать его. Просто сидеть, смотреть в его глаза и знать, что я его изучил, что он — мой. Что я могу называться его. И ничего не поменялось, кроме этого осознания, но я совершенно неожиданно успокоился. Не так я это все воспринимал изначально. И блядь, как же хорошо, что это понимание неожиданно пришло.

Я улыбнулся уже спокойней, но гораздо более ехидней, когда заглянул в широкий стакан, принюхиваясь и улавливая запах алкоголя.

- М… Я мог бы многое сказать сейчас. Но мы же оба знаем, что я пробовал и не то, да? Я не буду пить, спасибо.

Нет, я не собирался пить. Я хочу его узнать. И алкогольный привкус во рту мне сейчас лишь помешает, особенно после, кажется, литра кофе. Вместо этого я помыл руки и сел за стол, глядя на то, как… эм… Форд ухаживает за мной? В конечном итоге я просто запутался, чего хотел больше. Смотреть на него, вглядываясь в каждое движение, или протереть глаза, не веря происходящему.

Закусив губу, я смотрел на то, как он садиться за стол, берет, а потом откладывает столовые приборы. Потупив взгляд, я тоже опустил руки с вилкой и ножом, слышал, как тихо они звякнули о лакированную поверхность стола. Откровенный разговор? Точно? Ты уверен, Форд?

Кем-кем, но я точно не воспринимал своего учителя истории любителем откровенных разговоров. Мне казалось, что он мастерски уходит от них каждый раз. Но если он хочет, я отвечу. Честно.

- Мне… казалось это странным и фальшивым. Вчера. Сегодня. И даже десять минут назад. Но ты открыл дверь, и я совершенно точно понял: мне все равно, чем закончится вечер.

Вздохнув так, словно собрался прыгать в ледяную воду, я наконец поднял глаза и без всякого стеснения посмотрел на Форда.

- Я пришел сюда сегодня не ради секса. Не потому, что ты обещал. Не потому, что отправил меня в свою комнату в четверг. В конце-концов, это было бы похоже на сделку. На привычный трах свободным вечером, потому что так положено, а тело требует. Это было бы похоже на рутину, фальшивую попытку поиграть в пару. Я совсем не это испытываю. И ты. И попыток играть нет. Ничего не изменилось от того, что школа сменилась на твою квартиру, а спонтанная встреча на запланированную.

Слишком много слов, чтобы и дальше чувствовать себя уверенным в том, что делаешь. Я сжался, снова превращаясь из достойного отпрыска Ричарда Миллера в обычного Эда, который боится чувствовать свои эмоции.

Медленно выпустил из рук край салфетки, поднялся и подошел к Форду, опираясь задницей на стол рядом с ним.

- Да?

Дожидаясь ответа, я медленно опустил руку к его ладони и провел пальцами по шершавой, немного красноватой коже на его костяшках и пальцах.

- Я пришел сюда сегодня затем, чтобы забыть о времени. Чтобы перестать думать о том, когда я должен уйти, чтобы тебе не надоесть, чтобы не испортить легенду, чтобы не породить слухи. Я пришел, потому что мне, черт возьми, ужасно интересно, умеешь ты готовить, или этот соус в действительности невозможно есть.

Я зажмурился и хмыкнул, а потом положил свою руку на щеку Форда и почти незаметно погладил большим пальцем гладко выбритую кожу. Резко отстранился, возвращаясь к своему месту за столом.

Я не понимал раньше этого. Не видел. О да, Форд являлся тем еще властным мудаком. Порой он был моральным уродом, который действительно ломал меня. И мало того — получал от этого удовлетворение. Не удовольствие, а именно удовлетворение. Порой он забывал о чем-то, просто отдаваясь желанию. Порой думал только о сексе. Он хотел, чтобы я ему подчинялся. Чтобы делал все так, как нравится ему. Чтобы я был не самостоятельной личностью, а продолжением его. И в такие моменты я тоже не замечал в нем то, что отчетливо видел сейчас. За всеми этими желаниями он не всегда был на сто процентов уверен в своих действиях и поступках. Он не всегда мог сказать, чем вызвано то или иное его желание. Не всегда понимал, правильно ли он поступает или должен просто взять, закрыть ситуацию и выйти из нее.

Сейчас, глядя на него, я видел живого человека. Того, для кого все то, что происходило между нами, тоже было сюрпризом. И это, черт подери, подкупало. И я знал, что это понимание снова закроется от меня, когда он захлопнет передо мной эту дверь, но сейчас я тоже мог показать другого себя. Не того вредного мальчишку, который действует только назло. Я мог показать себя. Того, кто прячется за тоннами наносного, за щитами, за попытками сделать из себя шута и придурка. Я мог показать ему, что… Что, пожалуй, я гораздо более глубже, чем это кажется изначально.

За симпатичным личиком подростка во мне тоже скрываются истории, которые заставляют всех людей взрослеть. Цинизм, грубость, мудачество, откровенное хамство, вызов устоям — это да, часто встречается у подростков. Но далеко не у всех. Например у моего соседа по комнате есть только блеск в глазах от моих денег. Или от тех историй, которые я раньше рассказывал ему после посещения девчоночьего крыла.

В Каварро это тоже есть, но он вынужден скрывать свои стремления за притворным послушанием. Он не мог позволить себя нарушать правила. Поэтому скрывался.

Значило ли это, что нам обоим выпали истории, которые изменили в нас что-то? Я не знаю. Умнее или глупее других подростков, я все равно оставался им. И время покажет, был ли я прав или ошибался.

Стол между мной и Фордом расчертили последние лучи солнца. Словно непреодолимая преграда между его жизненным укладом и моим. Если подумать, все так и было. И дело заключалось вовсе не в том, что он был моим учителем, а я его учеником. В конце концов, время не стоит на месте. И где сегодня находится ученик, завтра будет находиться выпускник. Послезавтра — студент университета. Наши жизни столкнулись в этой школе. Но потом мы разойдемся, как поезда, идущие по параллельным веткам, когда кажется, вот-вот, и будет столкновение, но каждый лишь одаривает другого волной встречного воздуха. А потом.. А потом в этом месте на путях станет пусто и тихо. Просто потому, что наши поезда ушли дальше. Конечно, было много вариантов. Что, если поезда идут в одном направлении? В конечном итоге мы приедем на конечную и будем рядом, в одном депо. Сделай шаг в сторону и наткнешься на другие вагоны. Такое было возможным. Но сейчас, все дольше находясь в этой ситуации, я понимал, что возможен и тот вариант событий, когда… Когда электроника сломалась, операторы не перевели стрелки, рычаги заело, в конце концов. И через десять минут два поезда столкнутся, сходя с рельсов. Раздастся скрежет металла по металлу, воздух разрежет крик сотни пассажиров, вагоны поползут вниз по насыпи, давя таких хрупких и слабых людей. Огонь, плач женщины, потерявшей ребенка, вой мужчины, оставшегося без семьи, разруха, слаженная работа спасателей, которые будут похожи лишь на молчаливых свидетелей чужой драмы. Боль… Такой исход тоже был бы вполне логичен. И чем больше Форд и я вместе с ним думаем, что все это фальшиво, тем все быстрее мы несемся навстречу друг другу, а Аннушка уже пролила масло, как это описывалось у одного из русских писателей. Запущена цепочка событий, которая неминуемо закончится катастрофой.

Я закусил губу и посмотрел на Форда, пытаясь понять, какие мысли бродят в его голове. Я не жалел о том, что пришел сюда сегодня. Пожалуй, из всего, что происходило, я жалел лишь о том, что нить, связующая нас, сегодня неожиданно запуталась. Какой-то шаловливый котенок, из которого потом вырастет Бегемот, разыгрался, маленькими коготками распутывая и порча клубок.

Мне хотелось верить, что этот вечер вовсе не фальшивый. И я даже верил, но одной моей не слишком устойчивой веры явно было недостаточно. И я то и дело чувствовал, что все далеко не так в порядке, как это представлялось с обеих сторон. И я злился. Потому что это было не мое ощущение. Это было ощущение Форда. Действительность в который раз меркла перед ожиданиями. И все казалось пресным, фальшивым, наигранным. А мне… Мне хотелось орать от злости. Кричать на него, чтобы он очнулся, разул свои глаза! Я был здесь. Рядом с ним. Я не ждал от него никаких действий, признаний и прочего. Я просто был здесь. Рядом. И…

Воздух вылетел из моих легких, как маленький горячий шарик. Я пришел сюда сегодня, чтобы узнать его ближе, почувствовать его… Очнись, Эдвин, это нужно, похоже, только тебе одному. Медленное движение руки за приборами сопроводилось словами Форда о том, чтобы я прекращал таращиться на него. Окей, ладно. Вдох, выдох, вдох, выдох. Незаинтересованность во взгляде, равнодушие в голосе. Это легко, Эдвин, правда. Ты прожил так шестнадцать лет своей жизни. Один ужин теперь ничего не значит.

Разговоры ни о чем, взгляд Форда, опущенный в тарелку — представь, что ты всего лишь приехал в гости к родителям. Бинго!

Сделать все, что угодно, лишь бы закончить это. Помыть посуду? О, ну я ни разу в жизни этого не делал, но даже на это был готов, лишь бы все закончилось. И не пришлось бы смотреть в его глаза, понимая, что он хочет попросить меня уйти.

Сколько моют посуду на двоих? Одну минуту, две, пять? Я закрою кран и просто уйду, наверно. Наверно, все так и будет.

Но Форд сломал схему в моей голове и выключил кран за меня, беря последнюю тарелку из моей руки и убирая ее в сторону. Я же… Просто закрыл глаза, вникая в каждое ощущение его рук на своем теле. Прижал зубами нижнюю губу, рвано пропуская воздух в собственные легкие. Это было ничем иным, кроме слабости. Все, что я себе думал, все, к чему готовил себя — все это меркло перед его руками, касающимися моей кожи.

Порой мне казалось, что все эти мои эмоции были наиграны. Порой так казалось даже мне самому, что уж там говорить о других людях? По сути в первый раз, когда он прикоснулся ко мне, это было почти насилие. Наказание за то, что вел себя так отвратительно. Второй раз — тоже. Третий. Я не знаю, может, все это действительно было фальшивым, но я и сам не заметил того момента, когда кроме одной лишь ненависти начал ощущать еще и потребность. Пошло, горячо, преступно, тайно, безумно, ужасно возбуждающе — все это в конечном итоге превратилось в такой коктейль, что от каждого его прикосновения мне хотелось стонать последней шлюхой. Рядом с ним я был готов стать шлюхой. Ужасно и гадко, да, но так было, черт подери, и все эти эмоции вовсе не были наигранными.

Его почти ласковые прикосновения ко мне сейчас заставляли меня выгибать шею, чтобы дать ему еще больше возможности прикасаться ко мне. Нет, не пытаться трахнуть, а просто вот это… Особенное…

В конечном итоге, когда мочка моего уха оказалась в его рту, мне потребовалось время, чтобы понять, о чем он говорит, потому что в голове затуманилось, а ноги ослабли до такой степени, что пришлось схватиться за раковину. Его рука на моем животе — так осторожно, нежно, мягко… Он заставлял сходить меня с ума, не иначе, потому что я чувствовал, как влюбленность зреет во мне и прямо сейчас готова взорваться, оповещая весь окружающий мир о себе.

Я коротко и тихо застонал, а потом усмехнулся на его удивление, что я такой покладистый. Знал бы ты, Форд, каким покладистым я могу быть, если меня не гладить против шерсти.

- Еще не вечер, Форд. Как бы тебе не пришлось забирать свои слова обратно…

Он сжал мои волосы, поворачивая голову к себе, и я почти в губы выдохнул ему:

- Но я тоже рад.

Да, я был рад. Пусть и не верил в аналогичное чувство с его стороны. Я был рад, что наши странные ненормальные, нездоровые отношения развиваются. Так я быстрее увижу итог. Случится крушение поездов или все обойдется более спокойными последствиями. И перед тем, как он отошел я лишь нарочно провел задницей по его паху, словно в попытке поддеть самолюбие.

Оу… Форд, ты правда думаешь, что я стану раздеваться на кухне? А я стану? Я остановился, задумчиво глядя на тарелку, оставленную в раковине. Быстро вымыл, убирая наверх, и попытался понять, что же я собираюсь делать. Настал мой ход, а я, черт подери, даже не представлял, за белых я играю или за черных. И какую фигуру мне следовало взять: коня или слона?

Я сжал губы, стаскивая с себя футболку и носки. А потом снял джинсы с боксерами, обратно натягивая деним. Дьявол бы его побрал, этого Форда… Поражение без начала игры. Осталось лишь взять стакан недопитого им бурбона и пойти вслед за ним, обмакивая палец в крепкий алкоголь.

- Ты знаешь, что сейчас ты выглядишь самодовольным придурком? Будем считать, что я просто сделал тебе одолжение.

Я широко улыбнулся и плюхнулся у его колен, скрещивая ноги. Достал палец из бурбона и облизал его, изучая взгляд Форда.

- Я передумал. Мне определенно хочется выпить.

А потом опрокинул в себя мизерные остатки бокала, высоко поднимая подбородок. Я ничем не нарушил его просьб, но вел при этом себя настолько нагло, что ему вряд ли так уж сильно это понравилось. Я все еще злился. Злился на него за то, что он чувствовал все это за ужином. Я мог быть растерянным и сомневающимся, но все эту историю начала его несдержанность. Так выбирай, Форд, чего именно ты хочешь. Могу уйти, если моя дурная привязанность тебе ни к чему.

- И кем же я буду?

Я облизнул верхнюю губу после бурбона, вытягивая язык, глядя в его глаза и чувствуя удовольствие от того, как расширяются его зрачки. Мне нравилось, что он так реагирует.

Поразительно, не правда ли, как быстро может меняться эмоциональная атмосфера происходящего? Смущение, неприятие, попытка исправить, злость, радость и, наконец, желание. Рядом с ним я не был обычным. Рядом с ним я горел эмоциями. Обычно, находясь в привычном для себя окружении я был мало эмоционален. Кажется, пожизненно на моем лице застыла гримаска вечной усмешки. Что бы ни случилось, как бы сильно я ни разочаровывался в своих родителях и своем брате, как бы сильно я ни злился — на моем лице была только усмешка и прищур ничему не верящих глаз.

Наверно, я и жил так же. Что бы ни происходило, я всегда лишь смеялся. Все мои настоящие эмоции были спрятаны глубоко внутри, снаружи оставляя только мудачество. И я не знал, почему рядом с ним все эти эмоции выплывали наружу. И оттого ли рядом с ним бывало так мучительно гадко, как ни перед кем и никогда? И так же одуряюще хорошо… Рядом с ним мне было невозможно, непозволительно, охренительно хорошо.

Иногда мне казалось, что скоро мои нейроны оплавятся, защищаясь от всех этих встрясок, когда одно прикосновение похоже на взрыв атомной бомбы. Иногда мне казалось, что вскоре моя душа, если там что-то и оставалось, просто вылетит из меня, потому что столько эмоций мне было действительно сложно испытывать. Иногда мне казалось, что рядом с ним я агонирую. Знаете, как смертельно больные вдруг улыбаются, начинают ходить, радоваться жизни, чтобы через каких-то пару часов просто умереть? Вот у меня, наверно, было так же. Я снова испытывал вкус к жизни, тот самый вкус, который был в детстве, когда я открывал для себя что-то новое, до того момента, как все мои чувства заменило тотальное разочарование. Мне было всего шестнадцать, а я ощущал себя стариком.

Это… Это что-то особенное… Вы никогда не смотрели в глаза молодым подросткам? Многие из них были шестнадцатилетними стариками. Должно ли мне быть страшно от этого понимания?

Как бы то ни было, думать времени у меня попросту не оставалось. Я даже не заметил, как оказался сидящим на коленях, тянущимся к его губам, к его лицу, к его дыханию. Я не заметил, как срываются мои собственные вдохи и выдохи, как покрывается мурашками моя кожа. И порой, когда он оставался далеко, а я сидел в своей комнате мне хотелось плакать от того, как он на меня действует. Он был слабостью, на которую легко надавить и поранить. И если моя семья когда-то узнает об этом, я буду в их руках. Сломаюсь, сдамся, позволю руководить собой.

Тяжело воспринимать самых близких тебе людей врагами, но именно так все и было. Я и моя семья — это постоянные кровопролитные бои. Мой дом — место военных действий. Моя душа — испоганенная минометными огнями территория. От того, наверно, я так отчаянно тянулся к Форду. Рядом с ним, не смотря на всю боль, я чувствовал, что хоть кому-то интересен. Не потому, что мои карманы набиты деньгами, а отец является одним из самых влиятельных людей Лондона. Нет. Я был интересен сам по себе. И это подкупало. И мне не нужно было много. Я просто хотел человеческого тепла. Просто… интереса, признания, симпатии, наконец. Это ведь немного, правда? Я не просил у него любви, сто процентов его времени, его жизни. Я просто хотел быть чем-то. Не просто картинкой или именем в журнале, которое можно прочитать и тут же забыть. Я хотел значить хоть что-то.

И я потянулся к нему на колени, когда он поманил, но… Но был остановлен звонком в дверь.

Я не знаю, как объяснить свою реакцию. Мне показалось, что это было первым дуновением урагана. Будто все, я должен подхватиться и свалить к чертовой матери. Словно я был застукан за воровством. Словно меня поймали с ножом в руке возле еще теплого трупа. Мне попросту стало страшно. Не знаю, откуда появилось такое ощущение, но я шел сюда в надежде получить время, а теперь стал молчаливым свидетелем того, как у меня это время… крадут? Я вцепился в рубашку Форда, не желая его отпускать, не желая, чтобы он открывал дверь, но толку от этого было мало. Он уже поднялся и направился в прихожую, и каждый его шаг казался мерным отстукиванием метронома перед последним аккордом Реквиема.

Я подошел к двери и услышал мужской голос с нотами… ревности и неудовольствия. Развлекался ли Форд? Наверно, да. Наверно.

Очнись, Эдвин, ты же всегда знал, что для него это не больше, чем развлечение. Ты всегда знал, что Форд не воспринимает тебя серьезно, что ты просто вредный ученик, на которого встал. Улыбайся. Чего ты хотел, на что ты надеялся, на что ты рассчитывал? Улыбайся. Твои эмоции бессмысленны. Зачем ты их вообще включил? Кому они были нужны? Тебе? Ни черта. От этих эмоций все только сложнее. Улыбайся. Надень свою одежду, натяни приветливую физиономию, скажи спасибо за показанный фолиант, который необходим тебе для реферата. Улыбайся. Улыбайся. Ни к чему устраивать драмы. Ты же не сопливая девка, которая верила в сказки. Улыбайся, мать твою!

Эта ненависть к себе — она разъедала. Комок в горле, который так трудно проглотить. Руки, сжавшиеся в кулаке, и оскал, который ты пытаешься превратить в усмешку, но получается лишь раскрытая пасть раненного зверя. Это уже драма. Почти, блядь, театральная постановка. Вот бы еще не было так больно. И… к черту!

Я раскрыл дверь в прихожую, не давая себе ни секунду на осмысление. В одних джинсах с расстегнутой пуговицей. С растрепанными волосами от его рук, с красными следами на шее, оставшимися от его губ с четверга.

Наткнулся на ухоженного мужчину, который был симпатичным. Взрослым. Более подходящим Форду, нежели не оперившийся птенчик, которым я показался сам себе. Еще один укол по самолюбию. Да, одним больше, одним меньше. Неважно. Лицо Форда… И в этот момент я знал, что он хочет ответить. Знал. Что ж, не утруждайся, мистер Форд, я отвечу за тебя.

Сладкая улыбка тронула мои губы, а я нагло смотрел на этих двоих. И начал говорить так, будто Форд являлся всего лишь неодушевленным предметом. Что ж. Примерно так, каким чувствовал себя я.

- Что вы, нет, он не развлекается. Он всего лишь проводит полевые испытания своего нового метода обучения нерадивых учеников. На выпускной я подарю ему анальную пробку в виде учебника истории. Отличный подарок, не правда ли? При таком-то рвении к работе. Впрочем, не буду вам мешать. Всего лишь заберу свои вещи...

Я улыбнулся еще шире и с размаху закрыл дверь, тут же отправляясь на кухню, спешно натягивая на себя одежду. Подумал и подхватил бутылку бурбона, делая огромный глоток. Форд же не будет против, если я прихвачу ее в качестве утешительного приза, лишенный его члена? Ведь нет?

Но когда я вышел с кухни, мы снова были одни. Он смотрел на меня, а я… А я закрылся.

Усмешка, равнодушие в глазах, спокойные мышцы, расслабленная шея. Ничем не выдать себя. Ничем не показать, что это чертовски больно.

- О, мы уже одни? Не стоило, Форд, я уже ухожу.

Я не заметил, как оказался у стены. Не заметил, как меня подхватили его руки. Не заметил, как прошла моя агония и наступила остановка дыхания. Извиняющимся жестом коснулся его щеки, провел большим пальцем по нижней губе и ласково-ласково улыбнулся.

- Я спокоен. Переживать из-за тебя? Из-за такой шлюхи?

Это было... нет, не больно. Странное было ощущение на самом деле, я такого еще никогда не испытывал. Это было горькое понимание того, что все правильно. Что так все и должно было происходить, что мне тут не место, и судьба лишь показывает мне то, что я и так понимал, но следовать правилам не спешил. Бунтарь Эдвин Миллер правилам не следовал никогда, да и не собирался, если уж на то пошло. Но... Вы когда-нибудь тыкали котенка в сделанную им лужу? Действенный способ воспитания подрастающих домашних питомцев? Кстати сказать, очень верная ассоциация. Для мистера Форда я был домашним питомцем, с которым от случая к случаю было интересно играть, но на деле все же был человек, который занимал куда больше его времени, чем какой-то там питомец. А котенок во что-то там верил. Кажется. Вот судьба и показала, что все это - лишь сделанная им лужа в неположенном месте.

Наверно, это довольно ощутимо било по моему самолюбию, раз уж я так взбеленился. Не знаю, что на меня нашло. На деле надо же было просто молча уйти через черный ход или, мать вашу, просто выпрыгнуть из окна. Испариться, исчезнуть, невидимо проскользнуть мимо гостя и хозяина невидимой тенью. Оставаться для Форда и дальше покладистым зверенышем, который может показывать зубы, но по-настоящему не поранит никогда. Впрочем, давайте будем честными: ни разу я не нашел место, в которое тыкать действительно было больно для него. Я его бесил, заставлял желать меня сломать, злил, выводил из себя, но на больное место не нажал ни разу. И я даже не был уверен в том, что будь у меня сейчас топографическая карта его боли, я бы воспользовался знанием. Нет. Но по моему скудному опыту я лишь мог сказать, что все возвращается на круги своя. Тогда, кажется, в другой для себя жизни, я хотел этого так истово, что смотрел на него и просто хотел видеть боль в его глазах. Сейчас не хотел. Но понимал, что если так будет продолжаться - непременно захочу. 

Форд говорил, прижимая меня к стене. Говорил, говорил, говорил... И каждое его слово попадало в меня раскаленным куском лавы. Неужели он видит меня вот таким? Таким... глупым? Да плевать я хотел. Я не был тупым придурком, считающим, что он должен был хранить, блядь, девственность до встречи со мной. До какой встречи-то вообще?! Между нами ничего, НИЧЕГО не было, чтобы у меня появилась мысль, что он и сейчас не должен был встречаться с кем-то еще. И я с силой двинул по его плечу, оттирая его от себя.

- Нет, я всего лишь намекнул на то, что тебе следует завести ежедневник, где ты будешь записывать, что в субботу ты встречаешься с Эдвином, а в воскресенье, скажем, с кем-то другим. Для учителя истории у тебя слишком паршивая память.

Я, наверно, лгал. Ответить так было правильно, но на деле... О. Я даже не мог сказать, ревную ли я. В моей конфигурации раньше не было такой опции. Я никого и никогда не ревновал. Я получал то, чего хотел, манипулировал, давил на сокровенное, пользовался людьми, а потом уходил без всяких сожалений. Даже с родителями я не испытывал ревность, понимая, что для того, чтобы ревновать, нужно во что-то верить. О, я не верил. Своим родителям я не верил. И тут, пожалуйста, в шестнадцать лет я вдруг начал ревновать своего учителя истории. Рассказать кому - и можно зайтись смехом, но говорить никому и ничего я не собирался.

Я снова оттолкнул его и усмехнулся.

- Оставь свои слова при себе. Мне они не нужны. Плевать я хотел. О, что это, оправдания, Форд?

И тем не менее, он все говорил и говорил, а я постепенно замолчал, лишь продолжая делать теперь уже ленивые попытки отстраниться. Он касался моих губ, и я закрывал глаза, то и дело падая в ощущение вечера до того, как наше одиночество было нарушено. Я закрывал глаза, отчаянно подставляя собственные губы под его короткие мимолетные поцелуи, хотя потом приходил в себя и пытался отвернуться.

Я клал свои ладони на его плечи, не заметив в какой момент бутылка бурбона оказалась на полу, прячась в высоком ворсе ковра. В следующее мгновение я одергивал руки, пытаясь попутно отцепить от себя и Форда, но я был слаб. Он стал моей слабостью, и я уже говорил об этом. И все мои попытки остались безуспешными, потому что я уже забыл о мужчине, пришедшем в его квартиру. Я забыл обо всем, потому что он был рядом, потому что его дыхание касалось моей кожи, потому что я хотел, чтобы это продолжалось.

Дыхание шумно вырвалось, когда он расстегнул мою рубашку, оставляя меня в таком же импровизированном плену, в каком любил оставлять его я. И... О. Когда я это делал с ним, это было так же возбуждающе? И я послушно выгнул шею, позволяя ему целовать меня так нереально горячо, как не получалось ни у одной девчонки и женщины, с которыми я был.

Я оказался к нему спиной, ладонями упираясь в шершавую поверхность стены, прижимаясь к холодному покрытию грудью, закрывая глаза под его поцелуями. Было так легко заново упасть в этот сладкий омут, когда в голове туманиться, а в висках начинает отстукивать собственный пульс. Когда дыхание становится прерывистым, хрипловатым, слишком горячим. Оно попадает на собственную кожу и просто обжигает ее. Сейчас мое дыхание попало на мою грудь, и я поежился от того, как сильно отличается температура.

А потом Форд снова меня поцеловал в шею. И я растерял все свои мысли. Выпятил задницу к его паху, раскрывая пересохшие губы и шепча:

- И все равно ты шлюха.

Так я еще никогда не делал. Мои бедра вели какой-то ненормальный танец, когда я то нажимал задницей на его пах, то отступал... Кажется, это получалось от того, что в этот раз Форд не отстранялся. Он позволял продолжать это делать. А я испытывал настоящий азарт, пытаясь понять, что именно он при этом ощущает.

- Мудак.

Я выгнулся, пытаясь положить голову на его плечо и дотянуться до его шеи губами. Тяжелым горячим дыханием касаясь уже его кожи.

- Придурок.

Я дотянулся до его шеи, до боли засасывая, оставляя красный след на его тонкой красноватой коже. Потерся лбом чуть ниже его уха, перенося губы уже на его мочку, засасывая, но сейчас уже нежно и осторожно.

- Холодная равнодушная рыбина.

Я не знаю, как и почему я сдавался. Бесился от этого... и сдавался еще быстрее. Выдохнул короткий стон в его ухо и сильнее прогнулся в спине, все теснее прижимаясь к его паху. В тот момент, когда он сказал, что я тоже смахиваю на шлюху, я просто начала трахать его через одежду. Боже! Я не знаю, почему меня это так взбудоражило, но мне действительно хотелось быть шлюхой для него в этот момент! Мое дыхание срывалось к чертям, было так горячо, что я почувствовал, как голова нагревается, а виски сдавливает от немыслимого желания ощутить все и сразу. И... Я больно вцепился в стену, когда он опустился передо мной на колени.
- Сука... - беспомощно прошептал я и вплел в его волосы, отдающие медью, свои пальцы. - Пожалуйста...
Я не знал, о чем прошу, и в то же время понимал, что желаю лишь одного: чтобы его губы перестали обводить мой пупок и спустились, мать его, ниже. И я сдался собственному желанию, стягивая его волосы что есть силы, до боли, заставляя опуститься ниже. Тут же испугался, что это его напряжет, и он отстраниться, а потому не придумал ничего лучшего, как просто двинуть бедрами вперед, касаясь головкой члена его губ.
Мама. Бля. Я никогда не звал женщину, которая родила меня, вот так. Я не вспоминал о ней даже в самые тяжелые свои жизненные моменты, но в тот момент, когда он обхватил мои ягодицы руками и втянул член в рот, я сдался и прошептал это слово вместе со стоном, слетающим с моих губ. Мама...
Колени подогнулись, и я тут же уверился в то, что грохнусь прямо сейчас на пол, настолько это было немыслимо. И я чуть не плакал, что есть силы заставляя себя просто принимать ласку, но так и не справился. Сдавил его волосы сильнее и начал двигать бедрами, вколачиваясь в его рот. И я, черт, я был уверен, что он прямо сейчас отстранится, но лишь сдавленно охнул, получая еще пару прикосновений его языка. Мое тело задрожало, требуя большего прямо сейчас. Пожалуйста, мне нужно кончить прямо сейчас, иначе я взорвусь... Но этот ублюдок просто взял и развернул меня к себе спиной, заставляя тут же разочарованно выдохнуть и оборвать вздох на половине, чувствуя прикосновение его языка к своей заднице.
- Боже...
Блядь, как же я ненавидел его в этот момент. Что за чертовы игры?! Я горел, я был готов к большему, я сдался, хотя всего пару минут назад отчаянно желал, чтобы он перестал ко мне прикасаться. Вот так прикасаться, что я терял башку и начинал коротко выстанывать умоляющим голосом его фамилию.
Форд. Форд. Форд...
- Как же я, блядь, тебя ненавижу... -  я шептал и даже не понимал, какого хрена вообще несу. И это легкое, почти неощутимое прикосновение его языка к моему заднему проходу ни черта не помогало прийти в себя. Мне нужно было больше.
А в голове все чаще и тише повторялись его слова о том, что я шлюха. Блядь. Ладно! Гад, уебок, пидор, извращенец! Нравится все это? Нравится, что я теряюсь под твоими прикосновениями?! И я, черт подери, не знал, как еще можно заставить себя ему нравится, чтобы он тоже потерял голову, чтобы просто стянул с себя брюки и трахнул меня. А потому, когда он отправил меня в гостиную, сопроводив приказ звонким шлепком по заднице, я хотел его послать, но лишь глупо хмыкнул, тут же вырываясь из его рук и отправляясь в комнату, попутно спуская свои джинсы так, чтобы окончательно обнажить член.
Он появился в комнате спустя несколько мгновений, а я встретил его чуть приоткрытым ртом, сжимая собственный член ладонью, дроча и представляя, что это его рука. Крупная дрожь пронзила мое тело. Мне захотелось вскрикнуть, нажать сильнее, потому что я почти добрался до оргазма, но я посмотрел на его лицо, и понял, что... блядь. Я не хочу такого простого оргазма. Не хочу, чтобы сперма выплеснулась из меня, а я потерял ориентиры на короткое мгновение. Нет! Я хотел испытать это с ним, под ним. Вместе с ним!
Тяжело было заставить свою руку остановиться. Тяжело... Боже, это было нереально тяжело, потому что я почти пересек границу, за которой ко мне приветливо тянул руки мир с размытыми очертаниями. Мир послеоргазменной эйфории. Короткий мучительный стон... Медленное движение руки вниз по стволу и снова вверх. И...
- Блядь!
Я резко остановился, тяжело дыша сквозь приоткрытые губы. Моя задница покоилась на диване, а я видел его потемневшие глаза. Глаза, в которых читалось явное желание увидеть все до конца и понимание того, что если все случиться, это будет неверно. Нет! Сегодня я кончу только тогда, когда почувствую его член в себе. Я хочу этого. Очень хочу.
Я шел сюда сегодня не за этим. Я шел сюда, чтобы просто иметь возможность прикасаться к нему, видеть его, осязать его. И... Я потянулся за его рукой, заставляя упасть на диван рядом с собой. Я мог проявить немного инициативы, и он пока не заставлял меня прекратить. И я пользовался этим сейчас ужасно по-детски, желая в этот короткий промежуток времени попробовать все, чего так долго хотел.
Оседлал его бедра своими ногами, прижимаясь к его груди, глядя в его глаза, вспоминая, как он впервые прикоснулся ко мне.
- Знаешь, чего я хотел все это время? Нет, не знаешь? Я хотел, чтобы ты желал меня так же порочно, как и я тебя после того, как сбежал из твоего кабинета. Я хотел впиться губами в твою шею...
Я сдал его волосы в своей руке, заставляя запрокинуть голову, и с силой присосался к его коже, проводя языком, втягивая ее в свой рот, оставляя багровый след засоса. Я хотел, чтобы он простонал. Хотел, чтобы он сжал мои руки, заставил снова подчиниться ему и каждым своим проявлением инициативы добивался именно этого. Пожалуй, я был бы даже не против, если он сейчас стукнул меня, потом стягивая руки веревкой. Снова назвал бы меня шлюхой, а я пошло бы оттопырил собственный зад, соглашаясь с его заявлением...
Кажется, я окончательно пропал.

Я любил смеяться ему в глаза. Вот так, просто незамысловато, почти неощутимо. Это даже не было сарказмом. Это был чистой воды вызов. Попытка подначить, задеть, заставить завестись. И я знал, что эта игра не была односторонней, потому что он реагировал. Потому что ему нравилось то, что я делаю, и позволяло играть самому.

Я не знал Форда настолько хорошо, как мне того хотелось, но одно я понимал точно: на самом деле он не вел себя так уж порочно, как думал о себе. Пожалуй, все эти пороки, которые он проявлял, были связаны с тем, что я (или кто-то еще в его жизни) позволял себе игры с единственной конечной целью — заставить Форда раскрыться.

И да, черт подери, мне нравилось, что он открывался. Мне нравилось, что из всех возможных способов меня ласкать он всегда выбирал порочный из-за моего поведения. Мне нравилось, что этот уровень моего поведения заставлял его заводиться, но не выходить из себя. Мне, черт подери, нравилась эта система взаимосвязанных сосудов, потому что в такой ситуации я чувствовал себя не пешкой, а чем-то более значимым. Нет, не королем и не королевой, но уж ладьей-то меня можно было считать? Я очень на это надеялся.

И сейчас я сидел у него на коленях подобно шлюхе, и мне… мне нравилось это. Нравилось то, что для него и с ним я веду себя подобным образом. В конце концов инициатива тоже бывает разная, да? До встречи с ним я ощущал себя активным в сексе. Я брал все происходящее в свои руки и никогда никому не подчинялся. Возможно, все дело было в том, что я делал это только с женщинами? Есть среди них, конечно, странные личности, которые любят доминирование, но я не связывался с такими. Не знаю, откуда взялась эта логика, если родители меня никогда толком не воспитывали, но я считал, что слабым выступает тот, кто моложе, субтильнее или мягче. Я знаю, что это ошибочное понимание, но оно было в моей голове, и несмотря на то, что теперь Форд хозяйничал в моем сознании, это оставалось со мной. Даже с ним я выбрал ту роль, которая мне подходила в моем представлении, хотя стоит признать, что с ним никто не выбрал бы другую.

Форд был человеком, тотально любящим контроль. Все в нем говорило об этом. Даже не поведение со мной или в классе. Нет, он любил контролировать себя, это было видно невооруженным взглядом. Я же… Я с решительностью камикадзе стремился изведать границы этого контроля. Нет, не для того, чтобы сделать больно, а чтобы… просто понять? Наверно, так дети порой начинают испытывать своих родителей. Я слабо разбирался в вопросах воспитания подрастающего поколения просто в виду того, что и сам недалеко ушагал, но это было определенно интересно. Можно ли было таким образом сказать, что Форд стал моим «папочкой»?

И сейчас на моих губах играла вредная улыбка, пока он нагнулся вперед и завязывал мои руки рубашкой. Правда… Правда, улыбка эта быстро погасла, когда я вслушался в слова, которые он говорил. В слова, которые заставляли мельчайшие волоски на моей коже вставать дыбом, покрываться мурашками, затаить тяжелое дыхание.

Я быстро облизнул губы и потерся пахом о его бедра, выгибая шею.

- Да? Ты еще покажешь мне, как ты это хотел сделать? Спорим, у тебя никогда не получится стереть самодовольное выражение с моего лица? Оно все равно будет появляться.

Я усмехнулся, а потом замер, потому что он продолжил. И в этих словах появился уже настоящий Форд. Тот, который любил контроль. Тот, который предъявлял себе нормы поведения, тот, который никогда не разделит мое отношение к жизни, что нужно взять все, что она тебе дает, а потом потребовать еще больше. И если эта сука не поделиться — вырвать из ее рук для себя или для того, кто тебе дорог.

Этот Форд был… интересным. Немного серым, но таким, каким мне удавалось редко его увидеть. Он был искренним, настоящим. И это, черт подери, подкупало.

Поэтому на секунду я забыл про правила игры и потерся щекой о его подбородок, ласково, словно щенок, просящий ласки. Рядом с ним мне постоянно хотелось так себя вести. Возможно, это было связано с тем, что я действительно был щенком?

- Я заберу изрядную долю этого жара на себя, потому что хочу этого ничуть не меньше.

Это было сказано шепотом. Это было сказано почти неслышно, потому что я понимал, что Форд не горит желанием об этом говорить. Он никогда не был искренним достаточно долго, а значит, эту искренность пора было прикрывать. И я помогал ему в этом.

Скатился с его колен и тут же посмотрел на него наигранно возмущенно. Потому что это было по правилам, пусть даже мне и хотелось чувствовать его объятия дольше.

Я высоко задрал нос, а потом самодовольно выдал:

- Ни черта не знаю!

Подергал руки, понимая, что рубашка оказалась связана куда крепче, чем я того ожидал, выгнул бровь, почти честно возмущаясь:

- Эй! Ах так?

Я бы укусил его сейчас. Со всей силы. Больно, чтобы он верил в то, что я возмущаюсь, чтобы он играл дальше. Чтобы подчинял меня себе, потому что видеть его таким… мне нравилось?

Подтянувшись на коленях к нему, я сделал вид, что хочу поцеловать его в шею, медленно опускаясь к члену, но на деле я действительно его укусил, а потом отстранился. А потом… поцеловал место укуса, зализывая языком.

И вот на этом началась та самая ожидаемая дорожка поцелуев… Мелких, поверхностных, кусающих, оставляющих засосы, после которых я провел языком по его пупку и опустился ниже по дорожке волос, уходящих вниз.

Мои губы миновали член, прикасаясь к внутренней стороне бедра, поднялись чуть выше, мягко, почти невесомо обхватывая кожу над яичками. Провести языком по ложибинке между ними, тут же ощутить носом дрожь от прилива крови к его члену…

Мой нос прочертил линию от основания до самой головки, чтобы осторожно взять в рот самую вершину. После этого я резко наклонил голову, беря его член глубже, пропуская его в свое горло. Быстро выпустил и поднял голову, вглядываясь в его глаза.

- С руками я сделал бы больше.

Не разрывая зрительный контакт, я выпустил изо рта язык и осторожно провел по уздечке, поднимаясь к маленькому отверстию на конце, проводя вокруг него, а потом едва уловимо углубляясь буквально на миллиметр. Я знал, как это нравится…

- Тебя это заводит, Форд?

Как-то все завертелось, закружилось... Кажется, я попал в какое-то безвременье, заблудился в Бермудском треугольнике мыслей, потерялся в собственных ощущениях. Мне было хорошо. Я вел языком по его коже и мне было охренительно хорошо, так хорошо, что я кое-как сам сдерживал стоны, хотя, вообще, должен был стонать Форд.
Я вел языком по его коже, и часть моего сознания орала о том, что это что-то... странное, неправильное, порочное, но здесь и сейчас мне было невообразимо классно. Я ощущал его вкус, его особенный аромат, смешанный с запахом мыла, от которого я терял голову. И мне хотелось, хотелось еще больше. Я не знаю, в какой момент времени я просто взял и забыл о том, что меня так разозлило. Призрак незваного гостя маячил на окраине сознания, но мне было настолько плевать, что я лишь поддавался и поддавался на игру, которую он вел, в которую он играл со мной, как кошка играет с мышью.
Да, я знал, что это его заводит, знал, что внутри его груди от моего нового движения раз за разом все больше зарождается горячий шар, то и дело устремляющийся вниз, я знал, что ему хорошо, но мне хотелось сделать для него еще больше, и когда он надавил на мои губы пальцами, я с готовностью обхватил их ртом, пропуская во влажную теплоту. И мне было хорошо от этого.
Я обсасывал его пальцы, я, черт подери, хотел, чтобы прелюдия кончилась и началось действо. Я понимал, что меня трясет от жгучего желания, которое я не удовлетворял уже хрен знает сколько времени, потому что Форд лишь доводил меня до оргазма, а я хотел процесса. Вот и сейчас - мне просто хотелось разораться на него, но я исправно проводил языком по его пальцам, надеясь, что в этот раз дело не ограничится еще одним крышесносным минетом.
Наверно, поэтому, когда он сказал, чтобы я устроился на диване, я с готовностью сделал все, о чем он меня просил. Выпятил задницу, опускаясь, ведомый его рукой, к члену. Ласково провел языком по выступающей вене, а потом... Потом замер, почувствовав его влажный от моей слюны палец на своей заднице.
Это уже было. В тот раз, когда дело закончилось пробкой, это уже было. Я помнил, что сначала казалось непривычно, а потом - на все наплевать. Я помнил свои ощущения и приготовился к ним, но в этот раз все было... не так? Наверно, потому что я просто боялся, что это закончится? Или все дело заключалось в том, что я не мог сосредоточиться, раз за разом падая в бездну удовольствия, которое получал? Я почти рухнул на его колени грудью, продолжая выпячивать задницу, но этот... Этот гад просто прекратил и сказал, что остановится, если я не продолжу.
Наверно, из моей груди вырвался хнык, когда я снова открыл рот и провел языком по его головке. Раз за разом, сладко, жарко, но я постоянно отвлекался, а он не упускал возможности показать мне свое управление процессом. И мне хотелось орать. Заставить его себя трахнуть...
В такие моменты я задавался очень интересным вопросом. Почему я не баба? Ну в смысле... Женщинам в этом плане проще, да? Там... соблазнительные изгибы, случайно падающая бретелька нижнего белья... Чулки. Нет, ну это же было действительно привлекательно. Или, может, с учетом его ориентации в пору натягивать чулки было мне? Фу, бля. Ну как еще я мог подстегивать его на действия, которые он, зараза, только и делал, что останавливал? Выть хотелось... его рука на моем члене, а потом снова остановка, когда я не выдержал и с силой сжал его кожу пальцами.
Я прижался к коже его бедер щекой, закрыл глаза и выпятил задницу сильнее, жалобно шепча:
- Пожалуйста...
Сжалился надо мной Форд или действительно посчитал, что я справился с заданием - я не знаю. Факт заключался в том, что он остановил меня, заставив меня смотреть себе в глаза, когда во мне был его палец. Что он пытался увидеть в моих глазах? То, как мне хорошо? То, что я плохо справляюсь с ощущениями, и мое тело требует больше?
Боже...
Закусив губу, я сам насадился на его палец, когда он отвел руку. И... черт. Что?
- Я... Да, мне нравится...
Я закрыл глаза и жалобно захныкал, словно ребенок. И голос мой казался действительно детским. Блин, ну до чего вообще я опускался рядом с ним? Унижался, хныкал, просил и готов был просить еще! Это было моим поражением, свидетельством моего падения.
- Мне нужно больше, пожалуйста...
Снова попросил я его и закусил губу, чувствуя, как его палец проехался по чему-то чувствительному. Ахнул, широко раскрывая рот и закрывая глаза, простонал, а потом закусил губу в бессмысленной попытке сдержать стон... Так и простонал через зубы. Придурок.
Когда его палец прошелся по стороне, обращенной к члену, мои мышцы сжались, а сам я задрожал, тыкаясь носом в его колени, теряя все свои силы, полностью погружаясь в эти ощущения. И мне было ужасно стыдно за эту слабость, но я полностью превратился в кисель, и мне нужен был толчок, чтобы я снова пришел в себя. Мне было так хорошо, что я перешел в то состояние, когда тебе ужасно классно, но оргазм потерялся куда-то, потому что вовремя ты его не достиг, а теперь можешь лишь лежать и жалко стонать, принимая ласки. О... Я хотел больше ласки, хотел больше Форда, хотел ощущать его всем своим телом... И душой, остатки которой еще, наверно, были во мне...
- Больше... Сделай для меня больше, прошу тебя...

Отредактировано Edwin Miller (2018-03-18 20:34:36)

У меня кружилась голова. Пересохшими губами я хватал воздух, чувствуя, что мне его все равно не хватает. Не хватает, черт подери… Мне нужно было больше воздуха. Точно так же мне было нужно больше прикосновений Форда, вот только с этим тоже возникали проблемы. Как воздух отказывался проходить через сдавленное горло, так же и Форд отказывался дать мне то, что было так необходимо. И я уплывал.
В легких горело, горел пах, нестерпимым жаром окутывая мои конечности, отдаваясь в ногах, заставляя поджимать пальцы на стопах, а руки стягивать в кулаки. Плавился мой мозг, не в силах отдавать команды телу успокаиваться. Мой мозг тоже стал заложником его, Форда, близости. Он добился своего. Полностью подчинил меня себе. И я наслаждался этим, хотя еще полчаса назад безбожно этого боялся.
Мои страхи подтвердились. Я оказался зависим от него гораздо больше, чем хотел это признавать. Я…
Влюбленность странная штука. Я не хотел ее признавать. Не хотел этого испытывать. Не хотел быть зависимым и нуждаться в ком-то, кроме себя самого. Я давно привык к тому, что положиться я могу только на себя и ни на кого больше. Но сейчас мне безумно хотелось положиться на Форда. Довериться ему. Сделать для него все, чтобы получить то, что мне было нужно. Мне нужны были даже не прикосновения. Мне нужен был он сам. Так вот… Странная штука влюбленность, правда? Все или иначе в нашей жизни было похоже на «купи-продай». Даже сраная влюбленность. Еще недавно я готов был размазать Форда, если мне предоставиться такая возможность… И что теперь? Я готов был отдать ему всего себя, если он будет рядом… Я оказался влюблен. И ненавидел это в себе, считая лицемерием, но чувствам не приказывают. Я испытывал это. И буду сам за это расплачиваться…
- Больше… - согласно прошептал я, кое-как разлепляя губы и выдыхая ответ почти неслышно. Неужто сейчас… Сейчас я стану его не только по собственным ощущениям, но и по факту? Но нет. Форд продолжал измываться надо мной, даже не подозревая, что так лишь еще больше заставляет чувствовать зависимость от него… А я простонал. Немного болезненно от второго пальца в себе, когда почувствовал, как он подготавливает меня, раздвигает мышцы, растягивает… И мне хотелось выть, но одновременно с этим я не чувствовал силы даже на это. Я просто лежал почти на нем, я просто позволял делать с собой все, что ему заблагорассудится. Меня хватило лишь на тихое протяжное:
- Не так…
Но мы оба это знали. И он, черт возьми, тоже. Иногда я ненавидел его. Прямо сейчас я ненавидел его. И нуждался. Коктейль из самых противоречивых ощущений отразился, должно быть, на моем лице, потому что я заметил удовлетворение в его глазах. Ему это нравилось… Ему нравилось дразнить меня. А самое паршивое было в том, что мне и самому это нравилось…
Если отбросить потребность почувствовать его прямо сейчас, я получал удовольствие и от того, как долго он подогревает мое желание, заставляя распаляться все сильнее. Я сдался. Прочувствовал его, ощутил потребность сделать для него даже это: прогнуться и принять правила игры. Кто-то ведь должен, да?
Постепенно боль притуплялась, и желание разрасталось еще больше. Постепенно я потерял нить происходящего и мой мозг мыслил на автопилоте. Продвигался в своих рассуждениях вслепую. В глазах потемнело, а перед взглядом заплясали темные мушки, что полностью заставило закрыть глаза.
Я больше не просил. Понимал, что это бесполезно, и он даст мне то, чего я хотел, только тогда, когда сам посчитает нужным. И мои многочисленные «пожалуйста» не играли в этом никакой роли.
И в тот момент, когда я, кажется, окончательно перестал думать о чем-либо, он просто… Просто встал и ушел. Мать твою! Просто, блин, встал и ушел, как ни в чем не бывало…
Из горла вырвался разочарованный стон, а мышцы заднего прохода начали сами по себе сжиматься. Блядь.
Знаете, как некоторых учат плавать? Просто бросают в воду и с интересом наблюдают, выплывет или нет. Вот гейскому сексу меня обучали так же. Мне просто предоставили лежать в одиночестве и с ужасом понимать, что все его приготовления оказываются напрасными. Мышцы сжимаются, и мне, наверно, будет больно. Еще больнее, чем было от двух пальцев. И он ничего не объяснил. А я лежал и боялся шевельнуться. Запаниковал… Запаниковал сквозь дымку еле ворочающихся в башке мыслей.
Чуть позже паника отступила на самую малость, оставив легкую дрожь на пальцах, сжимающих завязанную узлом рубашку. Дышать стало еще тяжелее, а я с непониманием смотрел на Форда, который требовал от меня повернуться.
Серьезно? Как я должен поворачиваться с руками, завязанными сзади? Оттолкнувшись локтями от обивки дивана, я повернулся на живот, упираясь грудью в подлокотник. Черт… Наверно, так моя задница оказалась еще выше. Я закрыл глаза и сцепил зубы, понимая, что мне… стыдно. Вот просто, мать вашу, стыдно! Стыдно, что я лежу вот так. Стыдно за то, что я такой беспомощный. Стыдно, что я позволил с собой это делать.
От прохлады смазки я дернулся, но почти сразу почувствовал его пальцы на своей ягодице. Эти пальцы и так делали со мной просто невообразимые вещи, а тут я еще и понял, что… вот он, этот момент. Страх смешался с нетерпением, панические, подстегнутые адреналином, мысли смешались с туманной дымкой в голове. Блядь, это просто какой-то гребаный диссонанс во мне!
И… И все. Я знал, что будет больно. Но все оказалось куда больнее, чем я думал.
- Ах…
Я сцепил зубы крепче, понимая, что мои бедра отстраняются от Форда без всякого на то моего приказа, рефлекторно пытаясь избежать боли… Внутри как-будто разрывало, внутри пекло и горело, и мне пришлось насильно заткнуть рвущееся наружу хныканье.
- Форд…

Выгнув шею от боли, я положил голову на подлокотник дивана на бок и, наверно, был похож на рыбу, выброшенную на берег. Я тяжело втягивал в себя воздух, с трудом проходящий через сдавленное горло, и неотрывно смотрел на графин, стоящий на комоде. В тот момент, когда мне было больно я предпочел просто отключить свое сознание от происходящего и сосредоточиться на чем-то постороннем.

Я знал, что это нужно просто перетерпеть. Пусть боль оказалась сильнее, чем я того ожидал, но... Я хотел этого. Хотел сильно. И даже сейчас я не жалел о том, что просил об этом Форда. И в тот момент, когда он решил выйти из меня, я подался назад, превозмогая неприятные ощущения, которые с каждой секундой все больше успокаивались.

Протестующе замычав, я выгнулся только сильнее, приглашая его... На секунду показалось, что он решил закончить... Но я... Я не хотел заканчивать! Я не был тем, кто сдается от одной болячки, тем более я знал, что мне будет хорошо... С Фордом по-другому быть просто не могло...

Не смей покидать меня! Но он не подтвердил моих страхов, проводя пальцами по моей заднице и снова подставляя головку к заднему проходу. И в этот раз было не так больно. Закрыв глаза, я повернул голову на подлокотнике в другую сторону, туда, куда упиралась одна его рука. Осторожно прикоснулся губами к его коже и провел снизу вверх, целуя почти до локтя. Туда, куда дотягивался.

Я чувствовал каждое его движение в себе. Каждый миллиметр его члена, который все больше продвигался в меня. Удовольствия не было, боль потихоньку притуплялась, и хорошо мне было, пожалуй, больше от того, что Форд находится рядом. Мои губы уперлись чуть выше его запястья, едва заметно ведя из стороны в сторону и шевелясь. Просто потому, что  ощущать его кожу под своими губами было приятно...

Он двигался медленно, и от этих тягучих движений все внутри расслаблялось, привыкая к ощущениям. На какой-то момент времени даже стало приятно от этой наполненности внутри, но Форд не дал мне расслабиться, в какой-то момент теряя самообладание и резко проникая внутрь.

Блядь!

Я вскрикнул и резко выгнулся, стараясь отдалиться от него, потому что было больно, но он не позволил, схватил меня за руки и выпрямил, заставляя прикасаться к его груди лопатками. Вдох-выдох, и я попытался расслабиться, чтобы уменьшить болевые ощущения.

Дыхание резко вырвалось наружу, потому что от такого угла он сразу после боли умудрился задеть что-то такое, что подарило самый настоящий букет ощущений. Широко распахнув глаза, я замер, чувствуя, как волны мурашек пробегают от затылка по рукам, а потом по всему телу. Было жарко. Нестерпимо жарко, и его шепот на ухо лишь усиливал то, что я испытывал.

Тихо всхлипнув, я положил голову на его плечо, целуя мочку уха.

- Все хорошо... Продолжай.

Я запнулся в словах, когда он стянул пальцами мой член и начал двигать по нему вверх и вниз.  Не очень приятные ощущения смешались со вновь распаляемым возбуждением, и я не очень понимал, на что мое тело реагирует острее. Движения его руки, движения его члена, скольжение его живота по моим рукам... Все это только заново заставляло терять меня голову, и мне казалось, что сейчас я превращусь в лужу.

Я не понимал, почему Форд так на меня действует, и даже если причиняет мне боль, в конечном итоге мне все равно становится хорошо...

На половину опавший член снова стоял колом, в яичках простреливали короткие заряды. Дыхание сбилось, комком наполняя горло, когда я беспомощно схватился за руку Форда. А потом сам вновь опустился на подлокотник. Из горла вылетел стон, а потом еще один, когда он снова задел во мне чувствительное место.

Удивительно, как быстро менялись ощущения, как резко я переходил от спокойствия к вожделению, с каждым новым витком движений все сильнее проявляющемуся во мне. Я двинул бедрами ему навстречу, словно прося о большем. И мне было хорошо. Я уткнулся носом в обивку дивана, все чаще двигая бедрами. И это было так горячо, что я постепенно терял ориентацию в пространстве.

Скольжение внутри меня нарастало, я сдавленно хрипел, прося о большем, мечтая дать большее, но не имея на это возможности. Черт бы побрал его и его диктаторские замашки! Я извернулся и отстранился от Форда, поворачиваясь к нему лицом. Подполз к нему ближе, упираясь в грудь и заставляя сесть на диван. Сам же сел на его бедра.

- Помоги мне, руки не позволяют... Пожалуйста.

Я выгнул шею, когда он пошел мне навстречу и снова оказался во мне, а потом осторожно прикоснулся к его губам. Он только и делал, что почти кусал меня. А я хотел другого. Я так давно хотел почувствовать просто его поцелуй. И мне нужно было, чтобы он дал мне его. Впрочем, доставать с этим его я не стал и, отстранившись, почти сразу обхватил связанными руками его яички, делая первое движение бедрами. Это позволило мне найти то положение, в котором мне было отчаянно хорошо, и я положил одну его руку на свое бедро, чтобы он руководил ритмом.

Вот то, чего я так сильно жаждал. Смотрел в его глаза, полностью растеряв свою дерзость, но когда освоился, вызов снова был читаем в моих глазах. Давай же, Форд, покажи мне, что не собираешься терпеть самоуправства...