Я не знаю, почему в какие-то моменты времени я терялся перед ним. Не знаю, почему иногда случается так, что я просто теряю все, что во мне есть и остается только дно. Испещренное шрамами несчастного детства, с руинами детских мечтаний. Нет, я  знал, что родился с золотой ложкой в заднице. Знал, что другим жить гораздо труднее. Я никогда не стал бы думать, что приютским детям проще, чем мне, рожденному в неприлично богатой семье. Но... Будь у меня выбор, я бы лучше родился у среднестатистической семьи, где люди любят друг друга и мечтают стать родителями, где люди готовы дарить свое внимание и свою любовь ребенку, а не откупаются от него деньгами и личными счетами в самом крупном банке Швейцарии. Без сомнения, я бы просто сломал вип-карту и предпочел начать сначала, выбирая старые застиранные пеленки вместо премиальных подгузников.

К слову о выборе. Будь у меня новый выбор в прошедшем времени, я бы без сомнения... поступил точно так же. Я отдавался бы в руки своего учителя, подспудно заставляя чувствовать азарт. Я продолжал бы таять в его руках, продолжал бы играть с ним и наслаждаться его игрой со мной. Почему? Я должен был ненавидеть его, наверно. Но вместо этого мне хотелось делать один и тот же выбор раз за разом. Все просто. За те шестнадцать лет, что я прожил на этом свете, он стал единственным, для которого значение имел я сам. Я, тот, который прятался за щитами надуманных масок. Тот, который никому и никогда не верил. Мои деньги не имели для него значения. Мои родители не имели для него значения. Для него был важен только я. До поры до времени, ограниченным окончательной победой над строптивым мальчишкой, или все же чем-то более долговечным - я не знал. Но без сомнения поступил бы в точности так же, как и до этого. Потому что за те короткие встречи с ним я видел к себе гораздо больше внимания, чем от своих родителей каждый божий день.

Наверно, во мне говорил потребность в любви кого-то старшего. Возможно, таким образом я вымещал потребность в любви отца. Я не знаю. Но мне нравилась его немного дряблая кожа на шее. И мне безумно хотелось втянуть ее в свой рот, что я бы и сделал, если бы он позволил. Но он... Он опустился губами по моей груди, по животу, вызывая короткий, почти болезненный спазм в предвкушении.

Смешно. Но я даже не сразу понял, что он взял мой член в рот. Я был до такой степени перевозбужден, что плохо соображал, имея возможность лишь сильнее сжать собственные ладони под задницей. И мне это нравилось... Будь я свободен, я без сомнения захотел бы положить свои руки на его голову. Я любил проявлять инициативу ничуть не меньше, чем любил он проявлять свое превосходство. Я не знаю, почему, но рядом с ним я был готов отдавать любой контроль. Я сделал бы все, о чем бы он меня попросил. Навряд ли это в народе звалось любовью, но зависимостью это точно было. Я просто... Просто хотел потом прикасаться к нему, гладить его тело, втягивать чертову чуть красноватую кожу на его шее и проводить пальцами по едва заметной выбившейся щетины.

И когда перед глазами перестали летать разноцветные круги, я совершенно невпопад тихо прошептал его имя еще раз, намекая, что нет, это не было ошибкой. Мне хотелось называть его по имени, но... Но я не чувствовал, что мы находимся в достаточно близких отношениях. Пусть даже он мне раз двести отсосет, а я раз тысячу подставлю свой зад. Дело было не в этом. Дело было... в разговорах, в днях, проведенных вместе, в шутках, которые понятны только ему и мне. Этого не было. Были странные непонятные отношения, поэтому, черт подери, я стеснялся, просто глупо по-мальчишески стеснялся называть его по имени.

И я пошел в душ за ним вовсе не ради продолжения произошедшего. Мне хотелось смотреть в его глаза и верить в близость, которая проскальзывала сегодня между нами. Он позволил прикасаться к себе, смотреть на него и видеть его гораздо больше, чем мне это было позволено до этого. И я не хотел терять ни единой минуты. Я хотел Стивена Форда. И сейчас я говорил вовсе не о сексе.

И потом, когда он сказал, что надеется, будто я не тороплюсь, я смог лишь прикоснуться к его щеке лбом и потереться, как котенок.

- Нет, я никуда не тороплюсь. И надеюсь, что ты тоже.

И я лег в его кровать, нежась в его близости. Получая ни с чем не сравнимое удовольствие от того, что я не просто объект пристального сексуального внимания. Нет. Здесь и сейчас я отчаянно верил в то, что значу для своего учителя истории что-то большее.

Мои пальцы осторожно вели по его груди, по его бедру, наискось лежащему на моих ногах, по его руке, которой он, надо же, обнимал меня. Я верил в то, что секс был лишь продолжением того, что мы чувствовали. Сейчас я отчаянно в это верил.

Мои губы шептали его имя, а я закрыл глаза, потому что сейчас мне было невообразимо хорошо. И я не хотел портить эти моменты попыткой навесить ярлык на то, что между нами происходит. К черту бирочки в музеях. К черту номера экспонатов, потому что я не желал быть экспонатом под номером тридцать четыре, который принадлежал экспонату под номером тридцать два в качестве игрушки на выходные.

Вместо этого я наконец добрался до его шеи и ласково втянул эту его кожу в рот, проводя по ней языком. Мне понравилось лежать с ним в одной кровати...