А вообще, я хотел, чтобы к венчанию нас готовил кто-нибудь другой. Но наш дорогой епископ как будто специально выписал для подготовки Морригана. Нет, конечно, он весь такой из себя священник, все правила, каноны, догматы знает, даже когда лезет туда, куда не следует. Короче, несмотря ни на что, Морриган меня еще бесил. Но все это было так, скорее, потому что я просто не представлял, как вообще нам всем общаться друг с другом. Нэсса, по всей видимости, тоже не испытывала особого воодушевления от предстоящих всем нам частых встреч с человеком, который ее, в общем-то, кинул в весьма "интересном" положении.
Одним словом, никто из нас не испытывал особой уверенности в том, как будет все происходить в ближайший месяц. Оставалось надеяться на то, что богу происходящее не безразлично и он нам всем как-нибудь да поможет. Кому вытерпеть, а кому - смириться. Я втайне надеялся, что занятия с Морриганом не дадут мне повода для исповеди и старался держать физиономию в как можно более нейтральном состоянии.
Быстрый взгляд Нэсс отвлек меня от попыток сосредоточиться на лицевых мышцах, и я не нашел иного и более лучшего способа ответить на этот взгляд как легкий поцелуй ее прохладной ладошки. Такие мимолетные поцелуи давно стали чем-то привычным - ими получалось выражать практически все. Мне хотелось касаться Нэсс как можно чаще, и я это делал с удовольствием, которое не собирался скрывать. Все эти легкие поцелуи, прикосновения, короткие "люблю" в смс перед сном или, наоборот, ранним утром, дурацкие смайлики с сердечками вместо глаз - все это очень быстро стало способом напоминания о моих чувствах к ней. И поэтому было теперь практически неосознанно.
- Еще успеем, - я кивнул, усмехнулся и мотнул головой в сторону темной фигуры, застывшей на крыльце собора - Морриган ждал и теперь как-то неловко было заставлять его мерзнуть. - Как только со всем отстреляемся - сразу сбежим в Шотландию на подольше. Только надо поскорее отстреляться. Пойдем, спросим у него, может он нас прямо сразу и отпустит на все четыре стороны? - я снова усмехнулся, сжимая потеплевшую ладошку невесты, и решительно зашагал вперед, увлекая Нэсс за собой.
- Доброго вечера, отец, - что ж, официоз, наверно, сможет нам помочь. Я, во всяком случае, на это надеялся. - Давайте поскорее начнем, чтобы и закончить поскорее?

Наличие рядом Финна вселяет хоть какое-то подобие уверенности, позволяя надеяться на то, что встречу удастся пережить. Порой Нэсс подташнивает в совершенно неподходящие моменты, и это совершенно не зависит от того, что ощущает ее нос. Это может быть яркий солнечный луч, быстрое движение, нудный звук. Или вот как сейчас масштабность собора, к которому они приближаются. А может быть, это фигура на его крыльце.
Нэсс выпускает ладонь Финна, ежась и запахивая пальто плотнее, почти пряча в воротник замерзший нос. И, кажется, пропускает момент реагирования на протянутую ладонь. Наверно, к лучшему, потому что неизвестно, как среагирует ее беременный организм на это прикосновение. Оказывается, что две недели могут равняться паре минут. Уэлш сжимает зубы, стараясь отвлечься от звучащего голоса, и не понимает, как вообще могла согласиться на то, что ждет в ближайшие тридцать дней. Она бы предпочла не видеть Морригана, и сама не маячить перед ним сейчас, когда живот с каждым днем увеличивался, как резво надуваемый воздушный шар.
Попытка сосредоточиться на смысле того, что говорил Морриган, а не на звучании его голоса, наконец-то принесла плоды, но заставила Нэсс нахмуриться. Конечно, она была на причастии в детстве: вряд ли родители пропустили этот момент. Только вот сама она не помнила ни самой церемонии, ни того, что, видимо, посещала эти встречи для детей.
В конце концов, они куда-то дошли, комната удовлетворила Морригана, и ладно. Нэсс, честно говоря, было все равно, где они, лишь бы все это быстрее кончилось. Молитва так молитва. Пока Морриган совершал, видимо, привычные действия, Нэсса глазела по сторонам, поминутно сглатывая комок тошноты, пока он не предложил сесть.
Только вот следующая его фраза, а точнее обращение, едва не заставила ее сорваться со стула. Она даже не думал, что это его "дорогие" так на нее подействует.
- Это вроде не возжелай и не прелюбодействуй? – Нэсс и сама удивилась тому, насколько неживым прозвучал ее голос, но не сочла нужным останавливаться. – Зачем их обсуждать? Следуй и все. – Уэлш снова сглотнула слюну, сосредотачивая взгляд на чем-то за спиной Морригана. Сил смотреть на него не было. – И неужели католики имеют отличный от нормального взгляд на семью?
Нэсс чуть прикрыла глаза, размеренно и глубоко дыша, успев заметить озадаченный взгляд Финна. Ей было все равно.
- Можно мне стакан воды. – Кислый вкус слюны во рту заставлял морщиться. – Пожалуйста.

Отредактировано Neassa W. Flanagan (2018-03-28 16:49:27)

Я несколько раз уже успел подумать что-то вроде "хорошо, что всего один месяц". И еще вот это - "хорошо, когда, несмотря на репутацию заправского балбеса, руководящее духовенство считает тебя достаточно разумным для того, чтобы не слишком долго мучить нравоучениями". Было что-то еще, но эти оставшиеся мысли смыло беспокойством о состоянии Нэссы. Впрочем, это беспокойство довольно скоро утихло - стоило Нэсс попить поднесенной мною воды и кивнуть мне о том, что все в порядке. Видно было, что она не просто храбрится, а действительно вполне способна справиться с происходящим. Я только придвинулся к ней поближе, чуть приобнял - скорее привычно, чем из желания доказать что-то Морригану. Все-таки все эти меряния всеми параметрами тут явно были ни к чему. Да еще и выставили бы меня идиотом в собственных же глазах. А незапланированно выглядеть идиотом я, все-таки, не очень любил.
Морриган, надо сказать, держался хорошо. Вполне вероятно, что благодаря этому его умению все у нас пройдет максимально быстро и с минимальными психическими и нервными затратами. Это тоже в какой-то мере радовало.
- В самом деле, отец, - иногда это обращение давалось мне даже без заминки продолжительностью в мгновение. - Если мы будем откладывать, то рано или поздно нам придется пройти все темы в один день. И не факт, что это будет всем нам удобно. Так что давайте начинать.
Я даже уселся на стуле так, чтобы было хорошо видно, что я готов к обсуждению и вообще ко всему, к чему нужно быть готовым в подобных беседах со священником. На самом деле, к венчанию я готовился впервые, но мне казалось, что все это не очень должно отличаться от прочих разговоров на определенную тему. Разве что, нравоучений и назиданий каких-то должно быть поменьше, чем в детстве. Но, как знать и, как говорится, чем черт не шутит, а вдруг Морриган сейчас начнет нам вкладывать в головы как нужно заводить детей (очень смешно) и вести совместное домашнее хозяйство (не очень смешно), кто там кому голова и кто кого в пределах одной ячейки общества слушаться должен.

Это было вполне терпимо, даже, несмотря на частоту встреч. Всегда можно было абстрагироваться, разглядывая витражи. И положиться на Финна в вопросе всей этой церковной суеты вокруг бракосочетания. Нет, вокруг венчания. Это я уяснила довольно быстро и прочно: бракосочетание и венчание так же далеки друг от друга, как Луна и Солнце. Хотя и то и другое вроде бы дарят свет. Вот только Луна его не рождает, а отражает. Так и бракосочетание всего лишь бледная светская калька того, что происходит у алтаря.
Это было вполне терпимо, если не смотреть на Морригана, не ловить на себе его взгляды. Если не шевелиться, чтобы ненароком не сбросить ладонь Финна, которая всегда где-то рядом с кожей, словно он все время старался убедиться в том, что это все не сон.
Что было невыносимо, так это мама и миссис Фланаган. Они жаждали платья, белоснежного, натурального ирландского кружева, непременно с длинной фатой. Сначала я смеялась, потом это превратилось в тихую панику, но чем дальше, тем активнее они наседали, не давая сосредоточиться на том, чего я сама-то хочу. Понятно, что джинсы и футболка – это перебор, но свадебное платье, подходящее невинной девице, вряд ли будет органично смотреться на мне. Да и чувствовать себя в нем я буду, мягко говоря, не в своей тарелке.
Поэтому все последние встречи я занималась тем, что разглядывала витражи и размышляла о свадебном платье, предоставив почетную обязанность вести диалог другим двум членам нашего тесного кружка. Вплоть до сего дня.
- Вам не кажется, что мы начинаем все по второму кругу? – Вопрос сорвался с губ, и, кажется, я кого-то прервала. Плевать. – Может быть, уже обсудим само венчание? Кто будет, кого можно не звать, как можно все это сократить до минимума? Ну, и все прочее. Я так понимаю, что нужно официальное оглашение? Или оно уже было?

- А слишком нагло будет с нашей стороны сразу укатить в медовый месяц? - задумчиво протянул я, уставившись невидящим взглядом за окно, просвет которого загораживал Морриган. Почему-то эта идея не приходила мне в голову раньше, но сейчас я все сильнее ее обдумывал. - Как думаете, отец? Если мы выйдем из церкви, сядем в машину и поминай нас как звали, а?
Да и с датой я был полностью согласен. Я вообще взял отпуск на две недели, и он начинался как раз за несколько дней до предположительного венчания. Поэтому я молча кивнул, погрузившись полностью в свои мысли. Зарегистрировать нас должны были в последний день марта, так что венчание на третий день было вполне удобным по срокам. Все остальное пока не укладывалось у меня в голове. Я, блин, вообще не представлял, что вот так внезапно женюсь. Причем, не на пару лет, не фиктивно или еще как, а по-настоящем, РЕАЛЬНО, понимаете?
Захотелось вскочить со своего стула и сделать пару кругов по стенам с коротким променадом по потолку. И я очень надеялся, что Нэсс не заметила, как я начал дергать ногой, будто выстукивая какой-то ритм по полу.
- Друзья и подруги, близкие родственники. Обычно холостые и незамужние, - ответил я вместо Морригана. Вообще, мне уже пару раз довелось побывать шафером, правда, подвязку я так ни разу и не поймал, но это мелочи. Я вот другое поймал - сжимаю сейчас ее пальцы и надеюсь, что она правильно воспримет мой мандраж, а не подумает, что я тут вдруг передумать решил. - Человек по пять-семь с каждой стороны, все такие в одинаковых платьях и костюмах... Красота, в общем.
Правда, особого восторга сейчас я не мог никак проявить - меня продолжало потряхивать, я уже хотел начать упрашивать Морригана, чтобы он обвенчал нас вот прямо сейчас и отпустил на все четыре стороны. Но так нельзя - это я знал, конечно же.
За всеми этими мыслями я упустил слова Морригана, из-за которых Нэсс мгновенно напряглась. Хотя я, например, ничего страшного в очередной исповеди не видел. Ну, разве что, нужно исповедоваться за то, что мы с Нэсс вроде как уже не раз разделили постель. Только в ее случае, наверное, все было немного сложнее...
- Не хотите нас исповедовать, отец? - получилось едко. Аж самому противно стало почему-то.

Чем больше эти двое говорят, тем четче я осознаю, что мое церковно-религиозное образование не то, что на обе ноги хромает и их же подволакивает, но медленно и прочно покинуло тот уголок головы, где ютилось с самого детства.
- То есть, брат подойдет? – Ну, это же элементарно, а кого еще я могла позвать в свидетели в городе, в котором отсутствовала несколько лет, и даже оставшиеся тут школьные друзья давно исчезли из категории «близкие». – Кроме него остается только Мати, последние пять лет он был самым близким. – Я закусила губу, удерживая вздох: вряд ли Асторга оценит это предложение, учитывая, сколько раз сам пытался оказаться со мной у алтаря церкви.
Финнла тоже нервничал, и это становилось очевидным по тому, как он сидел, создавая ощущение готовой сорваться в полет стрелы, как говорил, шутливо и быстро, словно пытаясь этим потоком слов перекрыть терзающие мысли. Бедный мой Фланаган. Я чуть поворачиваюсь и накрываю его ладонь, сжимающую мои пальцы, своею. Кольцо ловит солнечный луч и пускает ярких зайчиков, скачущих по морригановский черной сутане. Приходится и его погладить, чтобы не сияло излишне жизнерадостно. Хотя будь я кольцом, тоже бы радовалась возможности «подышать» воздухом, а не лежать целую вечность в бархатном удушье, как упрятанная улика.
Соседи меня не волнуют: те, что окружают родителей либо не ходят в церковь, либо не принадлежат этому приходу; а уж мотивы соседей Фланаганов, которые приведут их в церковь на венчание, меня совсем не заботят. Конечно же, я понимала, что столь скоротечное объявление и венчание – повод не для одного домашнего сыщика сунуть свой нос в нашу жизнь. Выяснение причин, нас на это сподвигших – тема не для одного детективного рассказа. Только боюсь, их ждет скорое разочарование: двойня в животе не желала скрываться, и все те платья, от которых млели наши матери, - если мне придет в голову их надеть, - сразу поставят точку в этом коротком тексте.
Все мысли об исповеди, тяжелые и вязкие, как земная магма, приходилось все время заталкивать в самую глубину, их еще предстояло передумать, чтобы без суеты и нервов эту самую исповедь посетить.
- Если не священник, то почему он должен это слушать. Разве бог не слышит все сам? - Я впервые за всю сегодняшнюю встречу смотрю прямо на Морригана. Оказывается, у него зеленые глаза.

Отредактировано Neassa W. Flanagan (2018-05-05 09:35:28)

Я начинаю чувствовать себя лишним на этом "празднике жизни". И, конечно, я все понимаю. Потому что глаза нам даны, чтобы видеть, уши - чтобы слышать, а руки - чтобы держать свое счастье и не отпускать ни на мгновение. Иначе твое счастье очень легко может стать счастьем совсем не твоим... Я только никак не мог понять, что такого она увидела в нем, что до сих пор ее не отпускает. И есть ли на самом деле у меня хоть какие-то шансы в сравнении с ним.
Эти вопросы мучили меня каждый день на протяжении уже полутора месяцев. И я время от времени думал, что фраза "меньше знаешь - крепче спишь" очень, знаете ли, жизненная. Мне бы очень хотелось выбросить из головы хотя бы малую часть того,что я знал. Или просто перестать видеть все, что так или иначе разворачивалось перед моими глазами. Нет, и Нэсса, и Келлах отлично держались - не подкопаешься, как говорится, если не знать, к чему подкапываться. Но я-то ЗНАЛ! И видел всю эту неловкость между ними в моем присутствии, и очень не хотел думать о том, что они могли где-то совершенно случайно встречаться один на один. О том, что между ними что-то могло быть до сих пор я не думал. Я верил Нэссе и, как ни странно, верил Морригану, его слову. Но все это не отменяло того, что мне было не так уж комфортно наблюдать, как их обоих ломает сложившаяся ситуация.
- Ну вот видишь, уже пять подружек набралось, - улыбка у меня вышла какой-то натянутой. Будто я от них все-таки заразился этим дискомфортом от своего присутствия.
Иногда мне кажется, что мне лучше уйти. Просто оставить их на время вдвоем и дать возможность во всем разобраться... или просто оставить в покое. Может быть, без меня все сложится гораздо лучше и правильнее - такие мысли приходят мне в голову в каждую нашу встречу. Может быть...
Но Нэсс прижимается ко мне, и это дает мне возможность понять вовремя, что я ей нужен. На самом деле нужен. Даже если я всего лишь буду тем, кто просто не даст ей возможности думать о ком-то другом, просто забьет все ее свободное время, все свободные мысли собой.

Нэсс не понимает, что находят люди в религии, не понимает, что ищет в ней Морриган. Не понимает, как можно отказываться от того, что обещает обычная жизнь: семьи, детей, любви. Любовь бога, наверно, стоит многого, но неужели она способна так же согреть, как любимые ладони на плечах, так же сладка, как любимые губы, так же … равнозначна живому человеку?
Мысли мечутся, день ото дня все больше съедая изнутри, растравляя, корежа, заставляя то замыкаться в себе, то почти срываться на окружающих. День венчания приближается со скоростью курьерского поезда, а, значит, все меньше времени, чтобы пройти это испытание, которое зовется «исповедь». Нэсс не хочет. Не хочет говорить кому-то о том, что творится в душе. Не хочет снова вытаскивать все это на поверхность. Не хочет, чтобы произошедшее «официально» было провозглашено грехом. Ведь исповедь – покаяние и раскаяние. Она не хочет: ни каяться, ни раскаиваться.

- Благословите меня, отец, ибо я согрешила. – Слова раздирают сухое горло, не желая срываться с губ. Кажется, что решетка конфессионала пульсирует, сжимается вокруг, выдавливая последний воздух из легких. В ушах гулко грохочет сердце, заглушая все звуки, пропадающие, уходящие на второй план.
Последний раз Нэсс была на исповеди, наверно, еще до своего отъезда из города. Потом ей случалось бывать в церкви, но на исповеди – нет. Тонкие пальцы сжимаются в кулаки до побелевших костяшек. За шумом в ушах Уэлш даже не разбирает толком, что ей ответили, и слышит только наступившую тишину, отзывающуюся внутри каким-то гудением, словно тронули туго натянутую струну. Нэсс рефлекторно сглатывает, пытаясь смочить пересохшее горло, облизывает губы, и, внезапно, осознает, что почти прокусила нижнюю, пытаясь сдержать крик. На лбу пролегает складка: почему крик, она вовсе не собиралась биться тут в конвульсиях, кричать, проклинать всех и вся. Нужно было просто прийти, оттарабанить формальности и сбежать домой. Она опускает голову, зажмуриваясь до цветных кругов под веками, ощущая, как ногти впиваются в ладони. Эта резкая мимолетная боль отрезвляет, заставляет выпрямиться. Подрагивающие пальцы ложатся на колени, обтянутые легкой цветной тканью, подбородок упрямо приподнимается.
- Я не помню, когда была последняя исповедь. – Голос еще подрагивает, но уже не звучит словно из заколоченного и погребенного под слоем земли саркофага, а слова не застревают в глотке. – Наверно, еще до того, как я уехала. Вера никогда не была моим сильным местом, я не молюсь, не соблюдаю того, что положено соблюдать доброй католичке. Я жила с мужчиной вне брака и родила ему дочь. – Ее глаза открыты, но она ничего перед собой не видит, кроме лиц Фионы и Матиаса, улыбающихся и счастливых. И тогда ее собственные губы изгибаются в улыбке, а дыхание перестает рваться на резкие вдохи-выдохи загнанного животного. – А теперь я выхожу замуж. – Она замолкает, и в  исповедальне повисает тишина, с каждой минутой звучащая все громче. И тогда в нее падают камни слов, разбивая вдребезги. – И беременна от другого. – Внутренности скручиваются в узел, и кажется, что вдохнуть уже не получится, голос прерывается, грозя сорваться. Снова приходится кусать губы, теперь, чтобы сдержать всхлип. Она не будет реветь еще и тут. – Они оба знают, и это их идея – венчание, свадьба эта. Иногда я ненавижу их обоих, потому что они не оставляют мне выбора. Иногда – я им благодарна, за то, что они не оставляют мне выбора. Они оба – во мне, заставляют дышать. – Пальцы переплетаются, по щекам катятся слезы, но она не замечает всего этого. Перед ней стоят двое, с каждым днем все глубже прорастая в нее, становясь неотделимой частью ее жизни, сливаясь в один образ, вызывая чувства и желания, которые ее страшили. – Я не хочу, чтобы они были несчастны из-за меня. Я не знаю, что мне делать.  Одному я нужна даже с чужими детьми. Другой … - Она замолкает, не зная, как выразить то, что гложет, как облечь в слова мысли, что разъедают кислотой. – Наверно, это можно назвать безумием, то, что случилось с нами. Но это было … правильно. – Она кивает самой себе, вспоминая ощущения от его прикосновений, поцелуев, миг, когда они стали одним целым. – Правильно. Словно я наконец-то дома. – Губы упрямо сжимаются, запечатывая мысли внутри. А потом он ушел, и все полетело в тартарары. Даже то, что было до. Но об этом она не скажет никому.

Отредактировано Neassa W. Flanagan (2018-05-19 18:40:15)

Нэсс – плохая католичка. Хорошая бы внимала словам, что раздаются рядом, вникала в смысл, чтобы очиститься от греха. Уэлш, похоже, вообще не осознавала, что именно ей говорят с тех пор, как услышала первое слово. Морриган.
Нэсс всхлипнула, тут же прижимая ладонь к губам, запечатывая любой возможный звук внутри. Наверно, он говорит то, что должен говорить священник на исповеди, но она не понимает, почему он говорит это ей.
За густой решеткой не видно его лица, и это к лучшему, потому что смотреть на Морригана сейчас она бы не смогла. И все равно ее взгляд прикован к этой тонкой преграде, будто пытается увидеть сквозь нее. Нэсс и сама не знает, что она хочет там увидеть, что она может там увидеть: раскаяние, сожаление, неприязнь, равнодушие…
Она слышит, что он говорит о грехе, и сердце внутри замирает, а сама она неосознанно задерживает дыхание, будто это поможет, будто она ослышалась и сейчас все прояснится.
Преодоление последствий. Так вот что это для него, грех с последствиями. Нэсс закрывает глаза и кусает губы, по щекам катятся слезы, а внутри гремит крик, оглушающий ее на какое-то мгновение. Сначала ей кажется, что крик вырывается наружу, но за решеткой тишина, и значит, ей просто показалось.
Последствия. Ладонь ложится на живот, пальцы прижимаются к телу, чувствуя легкое шевеление внутри.
- Почему ты ушел? – Она задает вопрос не священнику, а мужчине, который неожиданно стал центром ее жизни, на мгновения превратился в саму жизнь, стал дыханием и сердцебиением, растворился в ее крови. Ей кажется, что если бы он, - не остался, нет, - но не сбежал вот так сразу, все было бы между ними иначе. Не гудело бы натянутой струной напряжение, не возникало желание сделать так же больно, как было больно ей, не вспыхивало бы раздражение и неприятие, стоило ему затянуть свои «церковные песни», не хотелось бы стучать кулаками по его груди, кричать, и вообще вести себя абсолютно деструктивно. Наверно, не хотелось бы.
- И как? Получается? Преодолевать последствия? – Голос снова становился глухим и пустым, неживым. – Какую работу совершить мне, чтобы преодолеть внешние последствия? Утягиваться потуже? – Это было несправедливо, жестоко, но раздирающая, снова раздирающая изнутри боль, смывала все существующие границы, не позволяла выбирать слова и выражения. – И как преодолеть то, что с каждым годом «последствия» будут все больше похожи на своего отца и все меньше похожи на моего мужа?
Нэсс захлебывается словами, спешащими выбраться наружу. Они скатываются с губ, тяжелым шепотом падают в тишину, а ей хочется кричать в голос, чтобы выпустить это все из себя, избавиться, забыть, получить возможность дышать. Дышать спокойно, а не так, словно она на вершине мира, где сколь глубоко не вдыхай, кровь все равно не насытится кислородом.
- Я ненавижу себя. За то, что втянула во все это Финна, за то, что ему тоже приходится расплачиваться за мои решения, за то, что согласилась на все это. – Нэсс упирается лопатками в деревянную стену, пальцы до боли стискивают лавку. – Но ни церковь, ни Бог, ни люди вокруг не заставят меня считать грехом то, что между нами было.  – Ее голос почти затихает, и приходится переводить дыхание. – Бог ведь есть любовь, так вы говорите? Но если ты скажешь, что это была не она, я тебя возненавижу.

Мужчины, который случился в ее жизни в начале декабря, тут нет.
Нэсс не слышит его в этом сухом и безликом голосе, раздающемся так близко и так далеко. И уже не знает, а был ли он на самом деле: тот, кто отдавал и принимал в равной мере.
В ее ушах бьется многократно повторяемое: «грех», «грех», «грех». Как может такое маленькое слово причинять столько боли, заслоняя собой весь существующий по ту сторону исповедальни мир. Этого Нэсс тоже не знает. Все ее силы уходят на то, чтобы медленно вдыхать обжигающий горло и легкие воздух, удерживая рвущееся на клочки сердце. Маленькое слово ложится на ее плечи могильной плитой, хороня под собой надежды, оставляя только горечь сожаления. Сожаления о том, что нельзя избирательно отключить память, чтобы не думать, не помнить, не возвращаться.
Стоит ей открыть глаза, и все вокруг плывет в дымке безостановочно катящихся по ее щекам слез из-под сомкнутых век. Сознание выхватывает отдельные слова и фразы, каждая из которых вонзается в нее, словно иголка в тонкий шелк, прорывая его насквозь. Каждый «грех» обдирает изнутри ударом кнута, не позволяя вслушиваться.
Голос за решеткой конфессионала становится глуше и тяжелее.
Под закрытыми веками Нэсс вспыхивают и гаснут картинки-воспоминания.
Солнце в капле лимонного джема: нестерпимое желание коснуться этой капли на теплых губах. Биение пульса веной на запрокинутой шее: так хочется почувствовать его под ладонью. Сверкающий бисер капель пота на смуглой коже: жажда собрать его губами, чтобы почувствовать вкус на языке. Осторожные прикосновения сильных рук к нежной коже: стремительное движение, сближающее тела.
- И... это всегда будет ею.
Кажется, что она слышит это кожей.
Где-то глубоко внутри вспыхивает нестерпимый жар, пытающийся вырваться на волю не хрипом, не криком, - воем. И только соленый вкус крови во рту отрезвляет, не дает этого сделать. Ни к чему.
Мужчина, который случился в ее жизни в начале декабря, всегда будет здесь, но никогда не будет рядом.

Нэсс еще долго сидит в тесной клетке исповедальни, выравнивая дыхание, застывая мошкой в янтаре, чтобы не чувствовать, не помнить, не быть.

Отредактировано Neassa W. Flanagan (2018-05-24 12:41:34)