Прошло три недели. Почти.
Рыжий вял с каждым днём всё сильнее, переваривая себя изнутри. Еще и сучья погода портилась, дождила, туманила, падла. По утрам не хотелось вставать с постели, а по ночам не хотелось засыпать.
Глубочайшая депрессия усугублялась тем, что не было работы. Ни официальной, ни какой бы то ни было ещё. Погода влияла и на Хейдена, который, аналогично Конраду, сутками торчал дома и, что раздражало больше всего, просто поражал своим невниманием к своему напарнику. Обиженный напарник ежедневно прокручивал в голове премиленький финал кровавой бойни, вспоминал тепло его губ, горький алкогольный привкус на языке. Это сводило его с ума.
А самое мерзкое - Крайгер решил отказать себе в наркоте любого свойства ровнёхонько до дня своего рождения. Пожалуй, только во время ломов ему удавалось забывать о своей "неразделенной любви", воя от боли на холодном кафельном полу в ванной и зло рявкая на вопросительные слова напарника по ту сторону запертой двери.
Впрочем, даже такие знаки внимания вскоре прекратились. Очевидно, Мэл решил оставить рыжего в покое, решил, что так будет лучше. Решил себе и лишний раз не отсвечивал, потому что и подозревать, наверное, не мог того, что по ночам рыжий наркоша самозабвенно дрочит на "светлый образ", шепча его имя, рисуя в сознании самые невозможные и умопомрачительные сюжеты. Всё это убивало психику, скручивало нервы в уродливые спирали. Когда-то это должно закончиться, говорил себе Конрад, глядя в потолок.
Ломка в последний перед днюхой вечер оказалась особенно-сильной. Рыжий, предчувствуя пиздец, едва доковылял до ванной, ввалился внутрь, даже не удосужившись прикрыть дверь. Трясущимися руками не с первой попытки он открыл ледяной душ на полную, падая в ванну и сворачиваясь там в тугой ком прямо в майке и шортах, вместо холодной воды ощущая кипяток и завывая в прикушенное до крови запястье. Отпускало медленно и неохотно и то только для того, чтобы снова ухватить раскаленными клешнями за суставы, выворачивать конечности, заставлять ломано изгибаться на дне ванны, до скрипа сжимая зубы и пытаясь продавить лбом или затылком эмалированную поверхность.
Его ломки были ужасны. Ужасны тем, что от такой боли Конрад почему-то не может получить удовольствие. Хотя, первое время он пытался. Безуспешно.
- Какая же ты скотина, Мэл, какая же паскуда ты! - шептал синеющими губами рыжий, дрожа от холода и не замечая этого.
Он успевает прохрипеть что-то еще перед тем, как дыхание перехватывает очередным, по всей видимости, последним приступом. Колотясь всем телом, рыжий впивается немного отросшими ногтями в свои лопатки, дерет кожу до самых плеч, оставляя кровоточащие полосы, чтобы хоть как-то оттенить невыносимую боль более приятными ощущениями. А ещё он старается не орать, внезапно вспомнив о распахнутой двери.
Когда всё заканчивается, рыжий давится слезами облегчения, стыдясь своей слабости и представляя под закрытыми веками абсолютно равнодушное лицо напарника. Он так долго ждал шанса на малейшую близость, что обезумел от счастья, когда она произошла. Только вот эффект был не таким, как Конрад ожидал. Ничего не слыша сквозь шум воды, он вслепую поднимает руку и, на ощупь прокручивая вентиль, добавляет к холодной воде горячую, потому что тело от переохлаждения отказалось двигаться.

Кто-то решил смилостивиться над рыжим и бросил в ванну включенный фен. Его начало колбасить, колючая проволока тока сковала тело и выжигала внутренности, запекая их в собственном соку. Примерно такие ощущения испытал Крайгер, когда услышал голос напарника, хватанул ртом воздух, словно чтобы выматериться, но на деле об этом даже не помышлял. Ему хотелось улыбнуться. И он улыбался, но вышло как-то не очень, потому что губы онемели, а зубы мелко стучали друг о друга, сотрясая перегруженный переживаниями мозг. Такая вот кривая, уродливая, болезненная улыбка. Зато искренняя.
- Это просто ломка. - пытается сказать он, но язык не слушается и получается что-то почти бессвязное.
Плохо. Хотел успокоить ведь, а получается, что еще сильнее голову заморочил. Мало ли, может, рыжего долбанул инсульт на почве употребления, откуда Хейдену знать.
На самом деле Крайгеру действительно было почти хорошо. После ломки осталась только опустошенная усталость, но боль ушла и было кайфово. Правда, плечи и лопатки саднили от царапин, а одежда противно липла к истощенному телу, которое вдобавок ко всему еще и трясло от холода. Но в целом - всё было заебись. Физически. Он, конечно, был предельно рад, что Язычник сунул нос в его наркоманские проблемы, но мрачные мысли продолжали терзать гудящую голову, а горло сдавливала обида. Обида, блядь!
- Неужели мне надо занести ногу над могилой, чтобы ты на меня внимание обратил? - собравшись с силами, более менее внятно проговорил рыжий, пока рука напарника поглаживала его плечо.
Сам факт прикосновения был понятен, но ощущать его пока не получалось по-человечьи. Крайгер почувствовал острую необходимость вылезти из ванной и снять мокрую одежду, чтобы избавиться от душащего чувства тяжести. Он приступил к исполнению желания решительно, уперто и.. не сказать, что успешно. Непослушные конечности елозили по ванне, пальцы не могли ухватиться за скользкий бортик. Тогда рыжий ухватился за загривок напарника одной рукой, а второй таки уперся в бортик, чтобы поднять бренное тело на ноги. В любом случае важно было начать двигаться, разогнать застывшую кровь по мышцам, вернуть суставам гибкость и подвижность. Если желать после ломов в холоде, долго не протянешь.
- Спасибо, пупсик. Без тебя бы долго колупался. - хрипло выдохнул Конрад, когда голые ступни коснулись кафеля, а тощая задница умостилась на бортике.
Стягивая с себя отвратительное нечто, в которое превратилась майка, рыжий понемногу отходил от своей злобы. В конце концов, как напарник Мелифаро был охуенен. Всегда прикроет спину, всегда за шкирняк выволочет из самого адского пекла, всегда вмажет и приведет в чувство, если загоняешься под наркотой. Чего он еще хотел? Вечной любви? Да, хотел. Но слишком много хотел, выходит.
С шортами была проблема посерьезнее. Если подняться, то есть риск ебнуться. Либо в кафель носом, либо спиной в ванную и затылком о бортик. Какой привлекательный выбор.

Кто-то там сказал, что лучшая защита - это нападение. И, без сомнения, это клише как нельзя лучше подходило Мэлу. Это, можно сказать, было его жизненное кредо. Рыжий привык к тому, что обычно на пару-тройку слов рыжего приходится полсотни слов Хейдена. И Крайгер считал себя в этом плане хорошим слушателем. Хотя, в основном, они менялись местами, потому что будучи обдолбанным в слюни, рыжий болтал без остановки и способен был довести до белого каления кого угодно.
На этот раз слова больно били не столько по мозгам, сколько куда-то внутрь. По сути, ему приписывали нечто такое, чего он ни в коем случае не желал. Можно было догадаться, что Язычник просто излишне драматизирует, утрирует и вообще, сука, преувеличивает. Но не в тот момент, когда воспаленный прошедшей ломкой мозг ещё не пришел в себя. Конрад поджимал губы, терпеливо молчал, потому что сейчас открыть рот в горячке будет.. А хуй его знает, что будет. К тому же, Язычник не желает униматься, в лучших традициях своего поведения хватает за волосы, оттягивает, причиняет боль. Как ни странно, рыжего это немного умиротворяет, несмотря на то, что ему в лицо говорят такое, что вызывает неприязнь к самому себе.
- Короче, не самого шикарного ты обо мне мнения, я понял. Можешь не продолжать. - сухо проговаривает Конрад, чтобы тут же зашипеть, потому что его выволакивают из ванной. За волосы.
В такие моменты ему приходится быстро перебирать ногами. В таком состоянии проблематично, но возможно. Он пару раз спотыкается, поджимая губы и не издавая ни звука, хотя очень хочется начать вырываться и орать. Получить по роже. Проораться и швырнуть в напарника пару тяжелых предметов. Потом схватиться за ствол и пальнуть для острастки в потолок, обсыпавшись штукатуркой. Хохотать и дергаться, пока тебя гоняют по магазину, пытаясь попасть по тормозам из травмата.
Рыжий улыбается. Так всё и было бы, если бы сейчас в его крови протекала серьезная доза кокоса или даже хмурого.
Сильный толчок в спину впихивает его в комнату, дверь захлопывается и механизм замка сухо щелкает. В пустой комнате Мелифаро рыжему бывать не приходилось. Без него тут было нечего делать. Поэтому, ведомый только желанием быть к напарнику поближе, он опускается у двери на колени. Прислушивается. Хочет ответить на нелепое предложение просьбой открыть дверь, но за спиной слышит возню и почти тут же в холодную пятку тыкается не менее холодный нос. Обернувшись, рыжий обнаруживает двух щенков и тут же сгребает два теплых существа к себе, греется о шерстяные комочки, улыбается и позволяет кусать себе руки, лизать лицо и скулить. Примерно так ему иногда хочется себя вести с Язычником, но гордость не позволяет.
Внезапно ему становится стыдно. Он даже не заметил пополнения в их ебанутом семействе. А еще чего-то хотел от напарника.
- Они чудесные, Мэл! - весело восклицает он, стараясь сдержать дрожь в голосе от подступающих слез.
А они всё кусают его руки, словно наказывая за прежнее невнимание. Рыжий прислоняется плотнее к двери плечом, беззвучно роняет из глаза пару вымученных слезинок и виновато стирает их с шерсти одного из щенков.
- Прости меня. Я правда не хочу от тебя ничего такого. - просит он тихо через преграду, поджимая на пару секунд губы, - Я просто переоценил важность одного нам известного события.
Один из щенков убегает и возится с чем-то за кроватью, рыжий отчетливо различает звук шерсти, елозящей о картонную коробку, но решает всё же сначала сказать то, что хотел.
- И это. - словно между делом продолжает рыжий, - Я тебя, кажись, люблю.
Прикусив губу, Конрад поднимается и молча отходит от двери, давая напарнику возможность просто переварить услышанное. Принять, отвергнуть, принять за шутку или просто расхохотаться. Рыжий ведь понятия не имеет, какой окажется реакция.
За дверью по прежнему тишина, а Крайгер уже находит пристроенную между кроватью и тумбочкой коробку. Не в силах удержать свой любопытный нос и этим самым носом шмыгая, он вместе с щенками безжалостно потрошит несчастную коробку, даже дерется с малышами из-за особо крупного куска картона, абстрагировавшись от всего, что его окружает. Сейчас лучше вообще не думать. Даже зайди в это время Мелифаро, Конрад не заметит. Продолжит играть со щенками.
Когда участь коробки решена, рыжий извлекает из её остатков упакованную в прозрачный целлофан маску, изображающую голову Анубиса, замирает и вдупляет на неё некоторое время, полуприкрыв глаз.

Неловко запустив одну ладонь в свои волосы, Конрад прикусывает до боли нижнюю губу. Наверное, выглядит он сейчас крайне хреново, думается рыжему. Волосы от влаги начали виться, прекратившись из блестящих ровных локонов в странные пушистые изогнутые перья.
Он сконфужен и растерян, когда слышит слова напарника за спиной. Однако, не может оторвать взгляда от блестящей черной маски, избавившейся от своей прозрачной брони. Не касаясь, оставляя между пальцами и лаковой поверхностью микроскопическое расстояние, Крайгер проводит ладонью по рельефу маски, затаив дыхание.
- Ты серьезно? Да она же прекрасна, я не могу.. - бормочет он рассеянно, но затыкается, когда маска опускается на его макушку и закрывает голову полностью.
Несмотря на аккуратность Мэла, влажные волосы нещадно драло, но Край терпел и продолжал неловко улыбаться, хотя его лица уже не было видно. Зато рыжему было видно сквозь прорезь для глаза, защищенную желтой прозрачной пластиной, как из второй такой же коробки напарник извлекает другую маску, только изображающую голову филина, надевает её и..
Будь Конрад обдолбанным, всё закончилось бы побегом из комнаты и ударом головой о ближайший косяк. Но адекватный Конрад был другого мнения. Маски обезличивали их, делали другими. Рыжий начал соображать, что для многих эти маски, возможно, станут последним зрелищем в жизни.
Длинные пальцы коснулись тонкой шеи, где крепления маски плотно прижимались к коже.
- Мне нравится. Нет, не так. Я в восторге. - произносит шепотом, в голосе сквозит благодарность, привычно сдержанная, но заметная.
Сняв неторопливо маску, рыжий бережно откладывает её на тумбочку, любуется ею пару секунд, поэтому, снова повернувшись к напарнику, теряется от смены декораций и пристального взгляда. Где-то в его голове уже давно появился фильтр, отсеивающий только нужные слова из тех, что ему говорят. Но в этот раз он глотал и впитывал каждое слово, разомкнув склеившиеся от волнения губы. Последующее событие заставило его снова перестать дышать. Потому что в мгновение ока Мелифаро становится ближе, обжигает дыханием губы, а после и вовсе клеймит их прикосновением своих, полыхающим языком касается, заставляя закатить глаз, прикрыть веки от блаженства. И всё это только для того, чтобы резко прервать этот поток непередаваемых ощущений. В нём поднимается сразу множество чувств, словно они отходят от спячки, стряхивают с себя корку льда, раскрывают заиндевевшие глаза и пасти. Появляются силы в подрагивающих руках, кости в ногах словно стали пружинами.
Можно было выразить своё счастье словами, наверное. Но эйфория подбрасывает его тело, Конрад вскакивает ногами на кровать и начинает на ней яростно прыгать, хохоча полубезумно и обнимая себя руками за плечи, игнорируя недоумение напарника, но после радостно отзываясь поистине высоким визгом на его смех.
Его распирало. Его разрывало изнутри. Ему так хотелось передать это напарнику, что он с размаху, с прыжка бухнулся на его колени, своими, мало заботясь о том, что костлявые колени оставят синяки. Лохмато-рыжим ураганом он сметает Язычника, заставляет упасть на кровать спиной, прижимает его своим телом, ребрами в ребра.
- Ты просто не знаешь, на что подписался. - скалится оживший неврастеник, сдувает упавшую на лицо пушистую прядь, прежде чем пройтись по губам напарника языком, укусом отметить своё прибывание на скуле и переместиться к уху, горячо шепча, - Я теперь знаю, кого и как хочу каждую ночь в жертву приносить.
Крайгер не даёт опомниться, медленно, садистски проходится бедром по паху, сползая вниз, оставляет на левой ключице мутную дорожку слюны, проскользнув по коже языком.

Внутри из тлеющих нервов медленно расползается горячая кровь, разгоняя сердце и заставляя ловить каждое ощущение, связывать его, усваивать и наслаждаться моментом. Кожа разогревается так, что рыжий начинает ощущать прохладные щупальца воздуха, скользящие по голой спине - легкий сквозняк из окна. Вдоль позвоночника бежит галопом целая стая.
Мэл смотрит, наблюдает, от его взгляда всегда хотелось раскрыть рот, застыть и любоваться в ответ. Залипать не хочется совершенно, поэтому Конрад решает скрыться от этого взгляда, запускает холодные ладони под домашнюю кофту, оставляя пару леденящих прикосновений кончиками пальцев, и с косой ухмылкой ныряет головой под ткань, кончиком носа скользит от самого низа живота, поднимаясь и огибая пупок, глубоко вдыхая запах теплой, живой кожи. В глотке щекочет, легкие раздуваются неестественно сильно для курильщика со стажем, вместе с воздухом втягивая чужую силу, зачерпывая её грубым глотком.
Не замечает, как добирается до кромки ребер, теряя над собой доли контроля и впиваясь острыми зубами в кожу, захватывая небольшой участок и сжимая челюсти до тех пор, пока не вырывает силой чужой выдох у себя над головой.
Он хищно рычит, языком собирая, смазывая микроскопические капельки крови из поврежденных укусом пор, закатывает глаз, ладонями оглаживает бедра, вжимает пальцы в плоть сквозь жесткую джинсовую ткань.
Хочется исследовать всё. Каждый миллиметр. Потому что представлять подобные шалости - одно, а вот реализовать - совсем другое. Рыжий исследует губами рельеф торса, находит мелкие шрамики, нажимает на них кончиком раскаленного языка, внимательно прислушиваясь к реакции. Ему хочется найти все его слабые места. Будет безумно приятно заставить его чувствовать себя в чьей-то власти, быть подчинённым чужой воле. Свободолюбивый и строптивый Язычник будет ему принадлежать. Просто потому, что рыжему наркоше так захотелось.
Правая выныривает из-под кофты, пробирается по боку, груди и шее, ласковым нажимом скользит по скуле, тонкими пальцами очерчивая изгибы и, обхватив подбородок, надавливает большим пальцем на губы, проникая в податливый рот и мягко оглаживая язык. От тепла зубастой пасти к низу живота скатывается горящий шар.
Вот сейчас он запустит пальцы в крашенную челку, натянет до боли, заставит изогнуть сильную спину, чтобы прижался поплотнее, сплавился кожей в кожу. Рыжий изорвет ему губы острыми зубами, оставит на мягкой коже ожерелье из алеющих укусов и синюшных засосов, ворвется в жаркий, узкий зад и, наконец, услышит напарничий стон. Громкий, хриплый, протяжный, охуенный голос, изломанный болью.
Дрожащие ладони расстегивают ширинку джинс, практически раскурочивая молнию, и ненужный элемент одежды стягивается вместе с боксерами, выкидывается за пределы кровати. Через мгновение без участия Конрада исчезает и его недавнее укрытие, а запястья оказываются в плену горячих пальцев. Пока Язычник тянет его вверх, рыжий успевает мельком взглянуть на обнаженное тело, прежде чем через секунду столкнуться с взглядом его обладателя.
Все звуки словно вынуждены прорываться сквозь вату, поэтому реплика напарника размазывается в пространстве, донося до Края только жалкие обрывки, потому что губы снова обжигает поцелуем и становится ясно, что планы нарушились. наверное, он слишком долго размышлял над своим потрясным планом и упустил момент, когда хищник стал жертвой. Встретившись с кроватью сведенными от напряжения лопатками и ощутив приятную тяжесть чужого тела, рыжий растягивает припухшие от возбуждения губы в улыбку.
- Ты правда думаешь, что я напуган, пупсик? - всё же успевает произнести Конрад перед тем, как рот заполняет чужой жаркий язык.
Тело само отзывается на прикосновение ладони, глаз под сомкнутыми веками закатывается, а подогнутые в коленях ноги беспомощно разъезжаются в стороны, грудная клетка вздымается в глубоком вдохе, стремясь навстречу недостаточно сильно царапающим ногтям. Мышцы-пружины упруго сокращаются, сердце пугливо колотится в предвкушении того, чего ждал два гребанных года, а нетерпеливая тонкая рука проскальзывают между плотно прижатых друг к другу тел, чтобы добраться до паха. Когда прохладные пальцы касаются члена напарника, у рыжего рефлекторно поджимается впалый живот и в поцелуй раздается приглушенный, умоляющий стон.

Рыжего уносило. Таяло пространство вокруг, съеживалось невероятно, оставляя место только для чужого дыхания, жара двух тел, для невыносимо ярких и острых ощущений, колющих кожу прикосновениями рук и языка. Напор Мелифаро не давал двигаться в полную силу, хотя от каждого действия напарника хотелось вскинуться, выгнуться всем телом немыслимой дугой, но Конрад мог только запрокинуть голову, когда сильные пальцы скомкали ореолом разметавшиеся по кровати рыжие волосы. Постепенно теряя волю к всякому сопротивлению, Крайгер скалил зубы непокорно, отчаянно борясь с желанием полностью подчиниться.
"Будь хорошим мальчиком" - отдается эхом в голове, когда влага и жар языка касаются его шеи, припечатывая.
"Будь послушным" - проскальзывает по подкорке сознания, смешивается с вырвавшимся из глотки стоном, когда неколебимая рука накрывает член и настойчиво сжимает, гладит, подчиняет.
А собственные руки дрожат от слабости, пальцы комкают простыню, ломая её мягкими складками. Смотря сквозь густые ресницы, рыжий не может оторвать взгляда от торжествующе улыбки и скалится сильнее. Неужели он правда думал, что может быть как-то иначе?
Короткий, хищный поцелуй заставляет вытолкнуть носом горячий воздух, подернуться всем телом и проводить взглядом покинувшие его губы. Пока с его ног стаскивают остатки тряпок, Рыжий морщится. Морщится, потому что кожа сейчас слишком чувствительна и ткань проходится по коже, будто наждачка. Недовольство быстро сменяется трепетом, дыхание перехватывает, когда напарник снова нависает сверху, пристраиваясь между ног. Прикосновение горячего возбужденного члена к его собственному вызывает судорожный выдох. Вот сейчас у напарника должно лопнуть терпение. Но рыжий радуется слишком рано, потому что в пристальное внимание попадает когда-то по молодости проколотый сосок. Из груди Конрада вырывается тихий нервный смешок, когда, звякнув о кольцо, на соске сжимаются напарничьи зубы. На самом-то деле его прошибает так, будто в него уже вставили. Хейден сжимает сильно, больно, мстительно, наказывает за чрезмерную наглость. Рыжему нравится.
Ему обещают ошейник, Конрад смеется. Смеется, зарываясь пальцами в волосы напарника и думает бегло, что невдомек ему, ошейник-то на его шее уже есть. Грубый, тугой, с острыми шипами внутрь, режущий тонкую кожу шеи с каждым неосторожным движением.
Широкая ладонь Мелифаро сжимает их обоих, рыжему почти больно, поэтому он вытягивается от удовольствия, размыкает слипшиеся от частого дыхания губы, закатывает глаз и, упираясь пятками в кровать, поднимается бедрами навстречу. Чтобы ближе и жарче. Правая рука перестает сжимать простынь, скользит к члену, но огибает его, юрко пробирается между прижавшихся бедер, забирает яйца обоих в крупную гость и сжимает, оттягивает, перекатывает подрагивающими пальцами, доводя себя до изнемогающего стона, который прерывается вязким, мокрым поцелуем, заставляющим потеряться в ощущениях и перестать дышать. Едва успев проводить губы напарника, рыжий принимает языком два сухих горячих пальца, щекоча кончиком линии между фалангами, позволяя касаться рельефного нёба, смазывая кожу собственной слюной. Воображение играет злую шутку и Конрад старается, лижет и берет на клык, оглаживает и проскальзывает между пальцев гибким мягким языком, не отрывая ошалелого взгляда от настойчивого мучителя. Выражение бледного лица рыжего не имеет оттенка, близкого к стыду, в постели у него попросту нет стыда. Когда у него в последний раз был секс? Полтора года назад? Два? Он не помнит.
Когда пальцы покидают пасть и занимают другое отверстие, он хрипит. Почему-то получается только хрипеть, словно бы стонать разучился вовсе. Ему слишком хорошо, чтобы спугнуть удовольствие ненужными звуками. Скользкое, тугое движение пальцев внутри мягко раскручивает и сносит в открытый космос не пристегнутое, разболтавшееся, как изношенный механизм, сознание. Положение исправляет укус, обжигающий плечо, заставляющий втянуть воздух сквозь зубы, чтобы через мгновение выпустить мягкий, сдавленный стон.
- Не растягивай слишком.. - просит хрипло рыжий, ногтями дразняще скользя по напряженным плечам напарника. - Раздери до крови, я хочу покричать.
Рыжему нужна эта извращенная откровенность. То, что заперто на все замки, опечатано желто-черной полосатой лентой. Как искрящий электрощиток - потому что если вскрыть и просто погладить пальцами, то шарахнет, взорвется, разъебет мозги и душу, если такая еще есть.
Поэтому Конрад соскакивает со скользящих внутри пальцев. Поэтому перекатывается на живот, перебрасывает за плечо копну волос и смотрит искоса за спину, изогнувшись гибко в пояснице, уперевшись коленями в кровать, сведя лопатки, отделенные друг от друга пунктиром слегка выступающего позвоночника.

Краю настолько не терпится, что он утробно рычит, напряженно поджимает живот и немного горбится, отчего хребет хищно выступает сильнее. Хочется уже улететь, наконец, раствориться в чужом возбуждении. Когда Конрад начинает злиться, его быстро отрезвляет вовремя отвешенный болезненный шлепок. Вдох шипит, прорываясь через преграду из стиснутых зубов. И рыжий затихает на время.
Нежные прикосновения доводят его до изнеможения, скручивают мышцы бессилием и заставляют раскрыть влажную от слюны пасть, протяжно выталкивая из груди горячий воздух. Он думает о том, что напарник не слишком торопится потому, что сомневается. Но думает он бессвязно, нелогично, суматошно, потому что реальность накатывает муторными волнами и отступает, обнажая валуны собственного безумия, бредовых идей, воспоминаний, мелочей. В его действиях столько мягкости, сколько и представить себе Конрад никогда не мог. Чтобы не провалиться в эту вязкую нежность и не покинуть их маленькую вселенную, ему приходится рассмеяться.
- В чем дело, бэби бой? - рыжий оборачивается через плечо и насмешливо скалится, - Ты испугался? В моей заднице нет зубов, клянусь. Но ты не вовремя струхнул, я сейчас потеряю терпение и место сучки станет вакантно.
Они оба прекрасно понимали, что угрозу свою Крайгер реализовывать не будет.
Тело реагирует на вторжение неаккуратно и дерганно, будто бы бухое вдрызг, глотку дерет громкий вскрик, потому что от боли удовольствием свело и руки, и ноги, и дыхание оборвало. Когда голова хоть немного проясняется, Мэл уже трахает его, вдалбливается быстро и беспощадно, вымещая веселую кипящую злобу. Внутри у рыжего все трясется, как у эпилептика, рот наполняется вязкой слюной. Конрад сглатывает и очень мутно сожалеет о том, что любовнику недоступны некоторые ракурсы, что он не видит, как член рыжего стоит, плотно прижатый к низу живота. Как меняется его бледное лицо, подвижное и откровенное, как он закусывает нижнюю губу и пальцами вцепляется в простыню под собой. Отзываясь на яркие, сильные толчки, рыжий стонет и хрипит, как посаженный на цепь Цербер, кусая язык до металлического привкуса, искаженным лицом утыкаясь в матрас, дышит, как чумной, сходит с ума, выплевывает вдруг несколько диких, утробных звуков, переставая изображать безвольное тело и блядски подмахивая бедрами.
На загривке вспыхивает укус, в очередной раз припечатывая, расставляя по местам роли в их ебанутом тандеме. Рыжий царапает простыни, выгибается, глухо стонет, тяжело дышит, когда Хейден вылизывает крошечные ранки и продолжает, берет жарко и быстро. Жарко, быстро, почти невыносимо, невозможно привыкнуть, но хочется еще и до дрожи.
И вдруг захлестывает боль.
Огромная, сладкая, боль безумия, ярости, всего, на что способно истерзанное существо, концентрированный ад красоты. Это для рыжего. А на деле Мелифаро всего лишь сгребает пригоршней его волосы, тянет, заставляет изогнуться гибче, сильнее, неуместно изящнее. Он лопатками чувствует учащенное сердцебиение в груди любовника, поворачивает голову, ища губами жар чужого дыхания. Язычник забирает предложенный поцелуй, они сплетаются языками, смешиваются стонами, потому что снова внутри Конрада жаркими волнами отзываются удары чужих бедер о напряженные от возбуждения ягодицы.