Близоруко сощурившись на цветное пятно, появившееся перед глазами, он вооружился очками, до этого цеплявшимися дужкой за ворот рубашки, и несколько раз моргнул, фокусируя взгляд на человеке напротив.
- Я женат, - Роуэн поднял руку с кольцом на уровень своего лица, - у меня двое детей. А также близорукость, кредит на машину, и коллекция рубашек дурацких расцветок. Поверь, ты не хочешь меня узнать.
Одетый как раз в одну из таких, с пиджаком, прикрывающим нелепые салатовые огурцы, очками со слегка скошенной разболтанной дужкой, и почти нетронутой пинтой пива по правую руку, он был на все двести процентов уверен, что знакомиться с ним - дохлый номер. Его жизнь была дотошно распланирована в псевдо-кожаном ежедневнике на три месяца вперёд, и ни один день не подходил для того, чтобы пересекаться с людьми, выходящими за пределы тесного круга Грейс и Калума, потому что люди эти, что за пределами, были странны, чудны, и склонны к нарушению привычного роуэнского распорядка дня, недели и жизни. Всё, что ему надлежало сегодня сделать, было тщательно задокументировано, и шаг влево или вправо приравнивался к попытке пошатнуть только-только начавший стабилизироваться уклад жизни.
В десять ноль ноль посетить дантиста, к полудню сдать редактору на руки халтурку, работать над следующей с часу до пяти, поужинать в шесть, быть дома в семь, дочитать последние четыре главы "The Whole Way Through" авторства датского полярника, в одиннадцать выключить свет.

Он просидел в пустом тёмном пабе час, иногда бессмысленно касаясь губами напитка, по вкусу и цвету больше напоминавшему ослиную мочу, как её описывал всё тот же датчанин, и глядя в раскрытый на столе ежедневник, без очков для чтения, так, чтобы чернильные закорючки не складывались в слова. Вот эта строчка, около числа 8, что она должна значить? В девять быть в издательстве? Собрать новый шкаф? Чёрт разберёт. По памяти знал, что возле 10 значится "выпить с Грейс". Наугад проведя ручкой по странице, перечеркнул то, что должно было быть словом "записаться". Нет. Нет, даже чёрт не разберёт.

Теперь, вновь обретя дар зрения, он распознал, что восьмого августа должен был забрать из химчистки ковёр. Хмыкнув, поставил рядом восклицательный знак.
- Послезавтра мне нужно забрать ковёр из химчистки. Мой старший сын тщательно втёр туда грязь с ботинок. Что ещё тебе нужно знать о моей жизни, чтобы убедиться в том, что тебе не стоит быть её частью?

- Вероятно, не сделаю.
Роуэн почти бездумно следил за движением челюстей человека напротив, пока тот ел, кромсая мясо на мелкие кусочки - так, как едят только люди.
Да что там. Клянусь золотым зубом моего отца - не сделаю.
Слишком больших усилий стоило удерживать свою жизнь в рамках, и ежедневник этой рамкой и был. Молчаливое напоминание - сделай. Скажи. Сходи. Организуй.
Кто я без тебя, разлинованная тетрадь, испещренная странными закорючками? Я - Роуэн О'Райан, самый безответственный и бессмысленный человек из всех, что когда-либо топтали эту землю. Я отлично пользуюсь онлайн-органайзером, но предпочитаю ему тебя, тетрадь.
Я старомоден? Маловероятно. Я скучен? Наверняка.

- На ферме, где я жил, не было ничего. Там только был я, родители моей матери и Рори. И Рори принёс щенка. Беспородная дворняга пары месяцев от роду, из тех, которых уже не нужно кормить из пипетки, оторванных от матери, но которые ещё не в состоянии самостоятельно найти дорогу домой. Я взял его на прогулку. Мне было десять. Зима, холодрыга, но, что забавно, на улице было теплей, чем в доме. Поэтому я вышел и взял его с собой. Мы были у озера, были у сосен, и большую часть пути я его носил на руках, потому что он лапами проваливался в снег и не мог идти. Я оставил его у амбара, поиграть, а сам зашёл внутрь.. зачем-то. Когда я вышел, то его нигде не было видно, и я подумал, что он убежал домой: я протоптал тропинку, по которой он вполне мог добраться обратно. И пока я шёл по ней, по этой самой тропинке, я совершенно забыл про него. Думал, добрался. Думал, дома. Или его забрал Рори. Мне было десять, чёрт, откуда я мог знать? А вот. Вот. Бывает же. Не добрался, не дома, не забрал.
Роуэн захлопнул ежедневник, убирая его привалившийся к ножке стола портфель.
- Он вернулся к озеру и провалился под лёд - там была совсем тонкая корка с одной стороны. Где-то через месяц под тот же лёд в том же месте провалился я. Забавно, а? Не знаю, что думал по этому поводу Рори. Мы никогда не разговаривали. Поэтому, душещипательная и бесконечно трогательная история одного глупого безответственного ребёнка по-прежнему со мной и только со мной. Ну, теперь ещё и с тобой, но я сомневаюсь, что это будет бестселлером. Но если вдруг всё-таки будет, укажи меня в предисловии. Меня зовут Роуэн. И не спрашивай, почему меня назвали в честь дерева.

Руку протягивать не стал.
- Это страшная тайна потому что, понимаешь. Ну. Понимаешь, - он пожал плечами. - Мне было доверено, а я не оправдал. И ладно бы, было доверено что-то незначительное, так это же - живое. Поэтому дети - это тоже страшно. Вот так оставишь его у амбара, а он провалится под лёд, сойдя с тропы.
Ослиная моча из бокала осталась нетронутой, и Роуэн махнул рукой, взяв стейк и яблочный сидр.
- Благо, не провалился.
Молчит.
- Пока.
Молчит.
- Хотел ли? Не знаю. Наверное. Может быть. Может и нет.
Он перевёл взгляд на человека.
- Так вышло. Не находишь это идеальным оправданием? "Так вышло".

Телефон завибрировал в кармане брюк, тем самым напоминанием онлайн-органайзера, о том, что уже вечер, а он всё ещё там, где не должен быть, а там, где он должен быть, его нет. И его тщательно выстроенное расписание снова съезжает куда-то в сторону.

- Лондон, - он издал сдавленный смешок, убирая телефон обратно, - Лондон. Передавай привет королеве, рисователь историй.

Он обменял карточку на пачку сигарет - новую, нетронутую. Сияющую красочным предупреждением о том, что курение убивает.
- Оставь себе. Я не курю.
Отпив глоток сидра, устремившегося в желудок нелепо пузырящейся и слегка отдающей в нос, словно газировка, волной, Роуэн принялся деловито кромсать ножом стейк, возя его по тарелке больше, чем непосредственно разрезая. Стейк ледоколом разбивал волны салата и помидоров-черри, отталкивая их к краям тарелки, и не поддавался атаке противника.
Визитку он убрал в карман пиджака, предварительно вежливо ознамившись с тем, что она гласила.
- Почему? Потому что тебе некому больше об этом говорить, вот почему.
Он бурчал с набитым ртом, упираясь взглядом в тарелку, и поднимая глаза только тогда, когда в ладонь снова ложился холодный бокал сидра.
- Но я бы на твоем месте не доверял человеку с такой рубашкой, как у меня.
Стейк наконец-то начал поддаваться, и Роуэн тщательно изрезал его на самые маленькие и аккуратные кусочки, на которые он вообще был способен. Если уж поддаваться пресловутой тщательности, то во всём и всегда, будь то заполнение расписания или приём пищи. Тем более приём пищи.
Зачем он вообще заказал этот стейк? Он же не голоден.
Загадка.
Поднимает глаза на Рэндела и ещё раз коротко разводит руками с зажатыми в них ножом и вилкой.
- И с ежедневником. Никогда не доверяй людям с ежедневниками.
Сидр, как обычно, кончился намного быстрее мяса.
- Они знают, чего ожидать от грядущей недели, но ты, - здесь он указал кончиком ножа Рэнделу куда-то промеж ключиц. - Ты, абстрактный ты, человек, сущность, индивид, ты никогда не можешь знать, чего ожидать от него. Потому что он может внезапно поменять все свои планы. Внезапно!
Взмахнув приборами в порыве доказать, насколько внезапной может быть внезапность человека-с-ежедневником, он вернулся к еде, с азартом охотника загоняя мечущуюся по тарелке помидорку.
Он не заговаривал больше, пока не покончил с остатками ужина, залив его ещё одним бокалом (грушевого сидра, разнообразия для; и даже из тех полугнилых груш на ферме Харрелл вышел бы и то лучший сидр, чем из этих), а покончив, махнул официанту.
- Пусть этот ужин будет на мне. Всё равно мне заплатили за последнюю статью вдвое больше, чем должны были, а я совершенно не умею тратить деньги.
Теперь он рассматривал Рэндела в упор. Бессмысленно запоминал черты лица, морщины у носа, губ и в уголках глаз, рисуя в голове картинку случайного собеседника, чтобы добавить его в картотеку тех случайных, что уже были, есть, и будут ещё. Чтобы потом достать образ и сравнить его со следующим. Чтобы убедиться в том, что люди непостоянны, разнообразны и восхитительны. Коротко вдохнув и выдохнув через нос, Роуэн снял очки, цепляя их на привычное место, и встал, подхватывая портфель.
- Если ты не хочешь назад, хорошо. Потому что мифического "назад" уже не существует, оно осталось в том промежутке пространства и времени, которое ты уже покинул, и какое бы дежа вю тебя не мучило - не верь. "Назад" не повторяется. Это уже совершенно другое "назад", в которое направляется совершенно другой человек, а не тот, которого ты по ошибке по-прежнему считаешь собой.

- Спасибо, - после того, как он одёрнул пиджак, наклонив голову и поправляя сбившийся воротник движением плеча, его на мгновение сковала нерешительность. - Спасибо. Она мне понадобится.
Не пожал руку. Да она и не была протянута.
Не умея толком убедительно прощаться, изобразил неловкую улыбку, кивнул (со стороны можно было принять за непроизвольную судорогу) и вышел вон. 
За козырьком отеля лило, как в ноябре, и промозглая дождливая серость накинула времени ещё пару часов; без услужливого органайзера можно было бы подумать на вечер средней позднести.
Роуэн наступил в лужу, Роуэн чертыхнулся, Роуэн вернулся обратно.
- Вот. Вот, возьми.
Лихим движением контролёра в кинотеатре он выдрал из ежедневника лист, и чёрной ручкой - а он всегда писал только и исключительно чёрными ручками, - быстро написал на нём свой номер телефона, криво и по диагонали. Добавил имя. Поставил жирную точку. Протянул Рэнделу, оставив на листке бумаги водяные пятна.
- А то просто выходит, что не на равных: у меня есть связь, у тебя нет. Так что, звони, если что.
Собравшись снова уходить, спохватился:
- И не считай себя должным мне ужин, это нелепо. Ну, бывай.

Выезжая с парковки и разрезая светом мутную дождливую пелену, Роуэн не думал ни о чём. Органайзер уныло завибрировал ещё несколько раз и затих, смиряясь с тем, что сегодня очередной "не тот" день, в который Роуэн плюёт на расписание.
А ведь и впрямь, будь сын, ковёр и химчистка, что поменялось бы?
Наверное, ничего.
Наверное, он просто бы ехал сейчас по другому адресу, к другим людям, делать всё то же самое, что делает и ныне, просто с некоторой поправкой на ветер. Принять во внимание детей, сходить в зоопарк, аттракционы, кино. Купить слаткую вату, поцеловать жену. Откладывать деньги на обучение сына в колледже.
Он - мог бы так?
Дворники с негромким шуршанием разгоняли капли с лобового стекла; Роуэн остановился на светофоре.
Мог бы?
Он достал визитку, перекладывая её из кармана пиджака в специальное отделение в своём ежедневнике, к тысяче и одной визитке других людей, которые складировались там и никогда больше не видели свет дневной. Отделение пухло и мешало закрывать ежедневник.
Роуэн высыпал визитки на переднее сиденье, выбрал наугад десять штук, добавил к ним рэнделовскую и убрал в опустевший бумажный карман. Пусть так. Это чуть лучше, чем никак, и чуть хуже, чем правильно, но по-другому, наверное, и не получится уже.

Около дома, выключив мотор и отстегнув ремень, он задумчиво постучал пальцами по рулю. Когда в пятый раз мелодия не сложилась, сбившись на нелепый неритмичный стук, достал телефон.
"Будешь в Килкенни, можно встретиться там же. Расскажу тебе ещё какую-нибудь историю".
И потом:
"Обещаю надеть другую рубашку".