Утро хмурое. Утро холодное. Оно умеет оставлять безоружным. Оно заставляет видеть всю ту грязь, что под ногами. Всю ту грязь, что смотрела на меня моими глазами из зеркала.
Я пришла домой, когда дядя Лиам ушёл на работу. На столе меня ждал подостывший завтрак и записка, в которой было на самом деле написано ничего. Просто смайлик. Если бы он знал, если бы он только бы знал… Но нет, он заботится обо мне. Разве я заслужила? Задав себе этот вопрос, я согнулась пополам и разревелась в голос. Ноги подкосились, и я со всей силы рухнула на колени, обняв себя руками, пытаясь сдерживать дрожь тела. Но нет, это не проходило. Каждый вздох, что давался жгучей болью, приносил только жар вины. И понимание. Ответ. Нет, я не заслужила.
Сколько времени прошло? Сколько секунд прошло после её смерти? Сколько раз моё сердце ударилось о грудную клетку с тех пор, как её остановилось? Наверное, это число будет бесконечным. Да и она сама сейчас в бесконечности. Смотрит на новый и удивительный мир своими оленьими глазками, видит и слышит лишь доброе и… может говорить, петь, смеяться! Может… Совершенно точно может. Хотя бы после смерти она это заслужила. А я здесь, сгорю в огне собственной вины.
Вот я в ванной. Подставила руки под струю воды из крана. И смотрела на себя. Пыталась понять, кто я. Но видела лишь существо с растрёпанными волосами, чёрными кругами туши под глазами. То, что я видела, не достойно жалости или сожаления. Но вот…
- Прощение… Надо попросить прощения.
Это как в детстве. Когда нашкодишь, то после осознания вины ищешь прощения. А я не просто нашкодила, я осквернила её память. Я растоптала своими действиями всю светлую память о ней.
- Прощение…
Скинув с себя это дурацкое платье и каблуки, я нашла свои джинсы, коричневый растянутый свитер, надела это всё на себя и отправилась к единственному месту, где могла его получить. Собор Святого Каниса. Падре Келлах. Впервые воспользоваться тем, что он священнослужитель, чтобы помог мне. Чтобы простил мне мою вину перед ней. Всё просто! Эта идея разлилась по мыслям лихорадкой.
Но утро холодное. И мысли остыли. С ними на половине пути остановилась и я. Падре Келлах добр ко мне. Он может простить мне. Но вот хочу ли я доставать из себя эту грязь при нём? Эта грязь липкая, вязкая, и я не хочу, я так не хочу, чтобы он знал. Чтобы он перестал быть добрым ко мне. Слишком большая потеря, которую я несу внутри. И ещё одна… кажется, я просто закончусь. Растворюсь в воздухе, стану чем-то, что не может существовать, что не помнит, а просто исчезает. И, может, попадает в мир, где лучисто смеётся она. Но… но она меня не простит. Она не позволит мне быть рядом. А, значит, моё место не там. Моё место здесь.
Но мне нужно прощение. Мне нужно, чтобы хоть кто-нибудь сказал мне, что она не держит на меня зла, хоть кто-нибудь, кто бы простил меня за неё, хоть кто-нибудь… Хоть где-нибудь… Изобью все ноги в кровь, но найду.
Одни говорят, что дорогу осилит идущий. Другие говорят, что тот, кто ищет, тот всегда найдёт. А третьи верят в провидение и судьбу. Может, это действительно так. Может, это была простая случайность. Может, меня кто-то направил… Но то, с каким облегчением я нашла маленькую часовенку, мало кто может представить. Когда я увидела её, то глубоко и обрывисто вдохнула. Хрипло. Тело ломало после принятого ночью экстази, но это было заслужено.
Натянув рукава на кисти рук, я обняла себя и пошла напрямик, надеясь, чтобы в этом маленьком домике веры был хоть кто-нибудь. Хоть кто-нибудь…
Оказавшись на пороге, я в нерешительности замерла. Вспомнила тот день, когда оказалась в соборе Святого Каниса. Было тепло, было спокойно. А сейчас… утро холодное, хмурое. Падре говорил тогда, что богу и камню нет разницы, и я могу войти в собор в любое время, если мне понадобится помощь. Собор ли, часовня ли…
Я постучалась в закрытую дверь. Но дверь не была заперта, она была прикрыта. И от прикосновения она отворилась.
- Помогите, пожалуйста… - пролепетала я, перешагнув через порог и прикрыв за собой дверь.

Дочь моя… отец… Моему отцу она тоже была дочерью. Лучшей дочерью. Не то, что я.
Прошагав на неверных ногах до указанного места, я вцепилась руками за спинку стула, пытаясь выровнять дыхание и не позволить себе рыдать опять. Вдох преодолевал тяжесть в груди, выдох ещё больше притягивал к земле.
- Мне бы… - нервный вдох, чтобы продолжить, - прощения попросить. Я в который раз предала и обманула её. Мне бы прощения.
Ноги подкосились, и я села на стул.
- Эта вина, она всегда будет рядом, да? Поступи я иначе, она бы и дальше раздражала меня, но она была бы жива, и не было бы этой вины. Сделай я шаг навстречу, а не шаг назад, то она бы была жива, правда же? И в который раз я подвела её, пустилась в гуляния, пока память о ней ещё жива, пока я ещё помню, как её оленьи глазки смотрят на меня. Я опять подвела её, я опять испоганила память о ней. Я ужасная.
Я остановилась, чтобы выровнять дыхание. Оно постоянно сбивалось. Хотелось остановиться на выдохе, чтобы эта внутренняя пустота перестала вбирать в себя всё, что находилось вокруг, чтобы эта чёрная дыра не росла внутри.
Падре Кристиан… он старше, чем падре Келлах, но это, может, и к лучшему. Он смотрел на меня добрыми спокойными глазами. А морщинки вокруг глаз делали его выражение лица таким понимающим. Падре Кристиан, он тоже добрый. Он словно кто-то очень близкой, который посмотрит на тебя и увидит только хорошее. Но это он хороший, а не я. Я практически убила её, я сделала всё неправильно, как можно во мне найти что-то хорошее?
Я перевела взгляд на свои руки, что были спрятаны в вытянутых рукавах свитера.
- У вас добрый взгляд, вам говорили это? А у неё были одинокие глаза, потерянные. Я же видела это! Я же должна была… но не как вчера. За что ей такая сестра попалась? Так много должна ей. А могу попросить только прощения. Знаете, раньше я думала о том, чтобы покончить с собой. Просто чтобы обнулить память. И закончить тогда ещё настоящее, теперь уже прошлое. Но этот период радостно прошёл мимо меня. А сейчас её не стало. Из-за меня. И я наделала глупостей. Хоть снова возвращайся к старой идее и проси у неё прощения там, вымаливай на коленях.  Господи, зачем я только вела себя вчера, как последняя дрянь?.. Ей ведь обидно, должно быть. А я так хочу…
Слова закончились в голове. Да и если бы я их всё-таки нашла, то не смогла бы произнести ни одного больше. Печаль всё-таки схватила меня за горло. Крепко сжав, она со всей силы обрушила мою голову на открытые ладони, что я держала перед собой, вцепившись когтями, она вырвала сдавленный хрип. Было ещё невыносимее. Боль поднималась от самой грудины куда-то вверх, найдя выход в новых слезах. Будто реки невысказанного, но я уже не знала, что могу сказать. Да и чувствовать. Это было бы так логично, исчезни я здесь и сейчас, превратившись в нечто аморфное. И может быть даже сияющее. Сияющее адским пламенем. Рая я никогда не смогу заслужить.

Слезы потихоньку заканчивались. С их выходом стало и дышать как-то легче. Пусть и судорожно, пусть нервно, но хоть как-то…
Маленький стаканчик воды в руках, белый платок. Какие обычные предметы. Платок чтобы вытереть своё отвратительное деяние и печаль. Вода чтобы освежить мысли и, может, залить память. Простые предметы, но какой странный смысл они могут принимать, когда ищешь утешения.
Выслушав падре Кристиана до конца, я подняла на него немного высохшие глаза. Промокнула их платком, дабы видеть мужчину чётче. Оставив чёрные пятна на платке, я улыбнулась немного. Ну вот, ещё и платок хорошему человеку замарала. Дышать вновь стало тяжело, только вот уже по другой причине. Нос отёк. Ну, стирать так стирать. Тихонько вздохнув, я высморкалась в так заботливо предложенный мне платок. Вот тебе и вытереть деяние с печалью. Просто высморкаться. Так по-простому, и без всякой лишней философии.
Но, тем не менее, слова падре Кристиана привели мысли в некое подобие порядка, а сердце внутри к тому состоянию, когда оно готово верить и доверять. Словно с него спали те самые оковы паники и самообвинения. Но желание получить прощение никуда не делось. И если она умерла, то именно здесь я могу перед ней извиниться. Здесь, в часовенке. Но это желание столкнулось с огромным количеством противоречий в голове. И я не знала, что с ними делать. Но они рождали новые оковы. И я не хочу задыхаться от чувства вины и раскаяния. Я лучше поделюсь с падре Кристианом, а он сможет рассудить правильно.
Сделав небольшой глоток, я начала.
- Моя вера в Господа бога была убита ещё в зародыше давным-давно. А недавно тот, кто испортил мне жизнь, окончательно убедил в том, что в вере есть червоточина. Мне не нужно прощение Его… мне нужно прощение её… Райли. Но если до неё я могу докричаться только через Него, то… то, пожалуй, мне стоит поверить и принять. Я вам расскажу о ней… И о том, как я перед ней виновата. И тогда, может… может, я смогу как-то, я не знаю, попросить прощения у них обоих?
Я смотрела ему в глаза, пытаясь найти то место, с которого бы могла начать. До чего же добрые глаза. А когда он немного улыбается, то морщинки делают взгляд чуть ли не медовым. Это успокаивает и упорядочивает мысли в голове. В конечном итоге я пришла к выводу. Что начать лучше всего с самого начала.
- Райли. Она не моя родная сестра. Так получилось, что у неё умерли родители. И её отец завещал, чтобы она перешла под опеку моему отцу. Так мы с ней и познакомились. Я ведь, дура, думала, что она хочет отнять его у меня, что мой папа, с которым я не в самых лучших тогда была отношениях, будет больше любить её, чем меня. Ревность. Гнев. Плохие чувства. Греховные даже, наверное. Но я и не претендовала никогда на звание праведницы. Я просто пыталась как-то… жить. А Райли ведь немая была. И не могла мне ответить. Издеваться над слабыми. Не красит меня, да? – Я горько усмехнулась, вспоминая теперь всё, что было раньше. – И вот шестнадцатого числа, совсем недавно, директор нашей школы сообщил мне, что весь тот месяц, что она прожила в Килкенни, она прогуливала школу. И почему-то он решил, что я смогу на неё как-то повлиять. Вот я и повлияла.
Я вновь спрятала лицо в ладонях. Вспоминать всё это… но это нужно. Я вскрывала гнойник на своей душе. А там, где гной, должно быть иссечено. Пусть больно, пусть хочется забиться в угол и драть кожу ногтями, но я должна.
- Сначала всё было относительно неплохо. А потом… потом я опять взбесилась по какому-то глупому поводу, наговорила ей всяких гадостей, о которых я даже не упомню. И бросила её одну. Понимаете? Одну, немую, маленькую тринадцатилетнюю девочку с оленьими глазками. А на следующий день нашли её тело. Холодное. Изуродованное. И, почему-то, в ветках. Вы, может, слышали об этом?*
Голос сел. Я потянулась к стаканчику и сделала большой глоток воды. Но я опять не могла нормально дышать. Нервный вдох во время проглатывания воды, и вот я чувствую, как прохладная жидкость обжигает мне где-то за грудиной. Постаравшись проглотить (не обливать же падре Кристиана водой?) и сумев совладать, я закашлялась.

Как только кашель прекратился, я внимательно выслушала падре Кристиана. Усмешка получилась, наверное, горькой. А взгляд, которым я смотрела на священника, усталым. Но именно так я себя и чувствовала. Будто бы вся тяжесть мира навалилась на мои плечи в один момент.
- Ох, падре Кристиан… - обращение вырвалось тихим шёпотом. – Думаю, они всё равно не смогут принять моего прощения. Я ведь накосячила. В очередной. Грёбаный. Раз! – Переход с шёпота на крик был внезапен даже для меня. Но воспоминания о моём сегодняшнем ночном приключении буквально душили меня.
- Я… я должна была смириться, так? Я должна была чтить её память, чтобы заслужить прощение. Как и все. Как и было бы правильно. А что я, спросите вы? А я… а я разрядилась, как последняя шлюха, напилась, как запойная алкоголичка, обдолбалась экстази, а что я творила дальше… да я даже не помню! Понимаете? И это была из-за моей печали о ней, это было в её честь! Это… это было, и теперь мне хочется сгореть в том самом огне адского пламени.
Опустив голову на руки и спрятав в них лицо, я продолжила. С каждым словом на меня наваливалась усталость, но я будто физически не могла остановиться… я становилась пустой.
- Это всё так выматывает и лишает сил, падре Кристиан. Так выматывает сдерживаться, что мне казалось, что я поступаю правильно. Что если я не сделаю иначе, то я просто сойду с ума от этих мыслей. О моих последних словах… О том, какое одиночество она перенесла. О том, что ей, наверное, радостно было уходить к своим родителям. Но я-то здесь, и я прокручиваю в своей голове всё это вновь и вновь. И я пытаюсь понять, но я не понимаю. Я так устала от этих мыслей, падре Кристиан. Пусть она и в лучшем мире, но мне кажется, что… я опять возвращаюсь к тому, что хочу получить её прощение. Теперь вы знаете, падре Кристиан. Знаете и можете сказать, простит ли она меня.
Я подняла глаза на священника. Я пыталась увидеть в них хоть что-нибудь, но видела просто человека. И свою усталость через его добрые глаза.
Сознание проваливалось и воскресало вновь, словно плыло по волнам. Но дышать уже было легче. И голова от этого страдала ещё сильнее. Усталость, почти смертельная усталость, она обрушивается, обнимает, заполняет весь мир, до самой глубокой впадины, самой высокой вершины. Очередной вдох, и меня окутала тьма. Как когда-то… и лишь только на самом краешке сознания, на оазисе здравомыслия, я понимаю, что просто уснула, ведь всю ночь я просто не спала. Но солнце погасло и над этим крошечным островком. Осталась лишь тьма. Спасительная тьма.