"Двадцать девять да семнадцать, да сто сорок пять ноль семьдесят шесть..." Аккуратные ухоженные ноготки, покрытые тонким слоем яркого фиолетового лака, торопливо выстукивали по клавишам большого рабочего калькулятора, лежавшего на стеклянной витрине, в которой поблёскивали и томно переливались камешки большего или меньшего размера, достоинства и цены. Как правило - меньшего, Килкени был, по сути своей, красивой, но всё-таки деревней в ирландской глубинке, и люди здесь обычно покупали украшения в трёх случаях: если кто-нибудь выходил замуж, если кто-нибудь рождался, или если кто-то хотел замолить свои грехи перед теми, с кем связал себя узами брака, либо же более тесного родства, произведя этих, последних, на свет. как можно заключить из этого, торговля в ювелирном магазинчике Хэмфри Коллинза шла не особенно бойко, но Лорен тут нравилось. Здесь было куда чище и приличней, чем в той ужасной забегаловке, где она протирала столы и терпела пошлые сальности от постоянных посетителей, а так же увесистые шлепки, обрушивавшиеся на её тощий зад в количестве никак не менее десяти штук за смену. Не говоря уже о том, что стоять в чистенькой нарядной блузке, с красивой причёской и макияжем, и улыбаться оробевшим покупателям, выводить их из ступора уместным словом, поощрением, ненавязчиво склоняя совершить рисковую и опрометчивую покупку, было интересней, приятней и легче. Здесь можно было не зарывать себя на грязной кухне, а развивать и совершенствовать свой творческий потенциал. Тратить свободные минуты на чтение книг и журналов, например. Слушать новости по радио, мечтать, разглядывать в окно витрины немногих озябших прохожих. Да и старик Коллинз сам неоднократно говорил, что Лорен просто рождена для этого дело. Посмотреть на неё приятно, - такая чистенькая, ладная, и пахнет что майская роза. К людям подход знает, а уж мужиков окрутить может в секунды, так что один убыток от них - это залитый слюнями ковёр. И, самое важное, умело обращается с кассой.
Вот это было точно (хотя со всем остальным Лорен так же не стала бы спорить) - подводить итоги и пересчитывать кассу ей нравилось. Это было настоящее священнодействие: единственный ключ, который хранился днём в секретном месте, а на ночь отправлялся в ещё более недоступный карман хозяина, вставляли в замок и поворачивали, тем самым переключая регистр, и ровные строчки электронных циферок высвечивались на табло. Лорен доставала из ячеек сначала крупные банкноты, потом более мелкие, и далее, по нисходящей, пересчитывая идеально-точно всё, плоть до последнего пенни. Она была настолько внимательна и точна, что ещё ни разу за два месяца не получила разного результата, не совершила погрешности против тщательно настроенной машины. и этот факт служил предметом её непреходящей гордости.
Обычно магазинчик закрывался в семь, но сегодня, в честь воскресенья и отличной погоды, как сказал сам Коллинз, они решили свернуться по раньше. Лорен не стала спорить и задавать вопросов, её эта причуда хозяина вполне устраивала - сегодняшним вечером у неё было свидание, организованное Энджелой, этой прирождённой сводней, вот уже больше года не оставлявшей попыток устроить счастье подруги, и Лорену, хотя не ждала ничего особенно интересного, всё же радовалась, что у неё останется в запасе пара часов перед этой встречей. С утра она, конечно, оделась тщательней обычного, и даже накрасилась поярче, выбрала броский лак и украшения, натянула юбку, на целую ладонь выше колена, чтобы не выглядеть строгой занудной ханжой, но хорошо, когда можно немного передохнуть и освежиться, а не лететь, сломя голову, с корабля на бал.
Старик Коллинз, кстати, ничего не сказал по поводу её, излишне яркого, внешнего вида, только скользнул по длинным стройным ногам помощницы равнодушным взглядом. Ни единой остроты не отпустил! Если подумать хорошенько, то он казался расстроенным и чем-то озабоченным, однако воскресным утром в магазинчике было на удивление много клиентов, и Лорен вскоре отвлеклась на них. Сейчас она пересчитывала выручку, хотя результат был ей уже безошибочно известен, и отбивала по плиткам пола кончиком тёмной лакированной рабочей туфли ритм какого-то попсового блюза, игравшего в колонках радиоприёмника. Шум и приглушённый шорох посторонних голосов, донесшийся из задних комнат, не привлёк её внимания: Лорен знала, что в старом здании есть второй выход, ведущий на неопрятную тёмную сторону улицы, туда где громоздились ящики с отходами, где бегали бездомные собаки, где всегда было сыро и грязно, и пахло мочой, и подгнившей капустой. Если кто-то из знакомых Коллинза решил навестить его, пройдя по узкой тропинке проулка, что ж, Лорен это касаться не могло.
Она думала так ровно до четырнадцати двадцати семи пополудни этого дня, восьмого ноября. Как раз в эту минуту послышался звук, напоминающий треск разорвавшейся рядом хлопушки, потом грохот падения грузного старого тела, и в проёме приотворённой складской двери - тонкая струйка чего-то тёмного, наползавшего, похожее на пивное сусло или вустерширский соус, - и оно всё ползло, и тянуло к Лорен своё тонкое жидкое щупальце. Она тихо вскрикнула, тут же быстро зажала рот тонкими пальцами, от которых пахло деньгами, - грязью и потом, и типографской краской, - но слишком поздно поняла свою ошибку. За дверью всё стихло, в тревожной насторожённости, затем раздались солидные мужские шаги, они всё приближались, казалось, целую вечность, хотя склад был совсем небольшой. Лорен окаменела, всё её тело налилось холодным свинцом, тощие колени тряслись и стучали друг о друга как клавиши ксилофона: - дрыыынь!
- Кто здесь? Тут кто-то есть?
Интересно, когда злодеи, в фильмах или в жизни, задают подобные вопросы, они всерьёз рассчитывают услышать ответ? Рожа, показавшаяся в щели между косяком и дверью, была поистине злодейской, или Лорен показалось так. Её чудилось, что она может учуять запах пороха и смерти, исходивший от кожаной куртки на широких плечах незнакомца. Она не стала дожидаться других вопросов, или пули в затылок, или ещё чего-то в том же роде, разборки из сценария плохого голливудского боевика не входили в её планы на сегодня. Лорен одним махом перескочила через прилавок, не задерживаясь, чтобы переменить обувь на более тёплую или одеть куртку. Как была - в юбке и тонких кружевных колготках, в водолазке с изящным отворотом, прикрывавшим шею и длинными рукавами, прикрывавшими ладони почти на две трети, она выбежала на улицу, успев схватить только сумочку с ключами и документами, лежавшую рядом с её рабочим местом. Она не сразу поняла, что в левой руке продолжает судорожно сжимать пачку вынутых из кассы денег. И что в таком виде, - одежда, встрёпанные волосы, безумные глаза, банковские билеты стиснутые в горсти, - привлекает внимание. Оглядевшись по сторонам, Лорен распахнула дверцу первого попавшегося автомобиля, припаркованного неподалёку, и устроилась на пассажирском сидении.
- Чтоооо? - огрызнулась она, от испуга зло и резко взглядывая на водителя, как будто удивившись его присутствию тут. - Мадонна, блин. Не видишь, что ли? Да не стой ты как баран, поехали!
Скомандовала Лорен, нервно облизываясь и оглядываясь назад через окошко, сквозь которое могла уже различить плечистую фигуру уголовника, вертевшего головой, будто сыч. В поисках её, понятное дело. Лорен сомневалась, что негодяй начнёт палить белым днём посреди людной улицы, но а что если он вытащит её из этого убежища? Объявит, что она воровка - и не будет так уж неправ, чёрт побери! Как будто уже ощущая сильную лапу, стиснувшую плечо, она вся сжалась, и побелела сильнее, чем прежде.
- Пожалуйста, трогай, - простонала Лорен, глядя на шофёра большими умоляющими глазами. - Я тебе всё потом объясню, честно. Даже заплачу, если захочешь. Да просто увези меня отсюда к такой-то матери!..