Сигаретный дым клубился в небольшом помещении, возможно, не стоило курить в кабинете, ведь рано или поздно всё пропахнет табаком, а белоснежный потолок пожелтеет, но когда Роджер работал, не курить он не мог, никотин не только помогал собраться с мыслями и прийти в некое состояние умиротворения, но главным образом отвлекал от всех ненужных мыслей, уносил прочь все насущные дела, помогал концентрироваться исключительно на работе, а это очень важно для любого творца, будь то писатель, художник или композитор, поэт… Муза, капризная женщина, могла одарить своей лаской, но касалась она всегда едва ощутимо, и нужно было быть предельно внимательным и собранным, чтобы не упустить этот момент, и не потерять мысль, идею, задумку, иначе следующий раз может наступить не скоро, уж слишком своевольная женщина, эта муза, ничем её не заманишь, не задобришь, приходит тогда когда считает нужным, и ей совершенно всё равно, где ты сейчас и чем занимаешься. День неумолимо сгорал, близился вечер, пожалуй, стоило щёлкнуть включателем, осветить кабинет ярким светом, но Рочестер не любил, и не мог творить в максимально комфортных условиях, творческий процесс должен быть мучительным и сложным, писать следовало в тёмной комнате, так что утром пришлось распускать шторы, дабы те заслонили дневной свет, сейчас комнату освещал тусклый свет настольной ламы, которого хватало на то, чтобы увидеть клавиши печатной машины и сам лист, кружка давно остывшего кофе, пачка сигарет, спички, и пепельница скрывались в тени. «Кажется, пора открывать окно, пока я способен ещё что-то увидеть сквозь эту пелену дыма, и покуда мисс Бёрк не учуяла этот стойкий аромат, хлопот потом не оберёшься, крикливая же девушка...» Конечно, Авалон никак не могла учуять запах табака находясь в другой части дома, но всё же окно действительно стоило открыть, спёртый воздух не шёл на пользу. Рочестер прекратил печатать, откинулся на спинку стула, тяжело вздохнул, потянулся, ощутил в полной мере как заболела спина от долгого сидения в одной позе, и как руки налились свинцом. Сплёл пальцы, вытянул руки, вывернул тыльной стороной ладони и выпрями руки в локте, пальцевые суставы приятно хрустнули. «Стареешь мистер Рочестер», улыбнувшись подумал мужчина, и неспешным, ленивым движением поднялся из-за стола, подошёл к окну, и сделав лёгкое усилие приоткрыл его. «А в первый раз пришлось изрядно так потрудиться, чтобы распахнуть настежь это окно, похоже кабинетом давненько не пользовались» Хотя по приезду сюда ни в кабинете, ни где-либо ещё пыли не было, но дверцы шкафов, ящики под столом открывались туго, с характерным скрипом всё это свидетельствовало о том, что этой частью дома последний раз пользовались лет пятьдесят назад. «Должно быть уборщики считали, что кабинетом всё равно никто пользоваться не станет.» Прохладный ветер хлынувший в кабинет сначала смешивался с табачным дымом, это давало странный, но приятный запах а после по всем законам природы вытеснил его, унёс прочь, и спустя некоторое время в маленьком помещении царил свежий, почти морозный воздух. «Интересно, сколько сейчас градусов? Десять, восемь или того меньше?» На улице стояла сырая погода, завывал ветер, накрапывал дождь, спрятавшееся солнце делало вечер ещё более холодным, мрачным и серым. Рочестер слегка поёжился, сжал в зубах сигарету и потёр ладони друг о друга. «Простынешь же, не молодой уж…» Пронеслось в голове у мужчины, но от окна отходить не хотелось, было что-то чарующее, пленительное в такой погоде, Роджер всегда любил осень и зиму, но золотую пору, конечно больше. В чём секрет этой любви, Рочестер не знал сам, то ли за её увядающую красоту, то ли за осеннюю грусть и хандру, а может за всё вместе взятое, или за что-то совершенное другое, чего словам не скажешь, можно только почувствовать…
Докурив сигарету, писатель прошёл обратно к столу, уставился на чашку кофе, сделал глоток, слегка покривился, холодный кофе не самый лучший напиток, тем более в столь осеннюю погоду «Сейчас бы глинтвейна или грога, но это нужно иди в на кухню, да ещё и варить…» Иди куда-то совсем не хотелось, ввиду отсутствия отопления в доме было холодно и зябко, ко всему прочему, тонкая, слегка помятая, хлопковая рубашка жёлтого цвета не очень уж и грела, спасибо синим джинсам, те хоть немного согревали. «Отдохнул и хватит, пора наконец-то взяться за работу» Признаться за стол Роджер сел ещё с самого утра, и первым делом написал коротенький очерк про осень, для разминки. Как каждому спортсмену готовящемуся к серьёзным, более тяжёлым нагрузкам требуется разминка, чтобы разогреть тело, разогнать кровь, так и писателю нужно расписаться, настроить себя на нужный лад, но что-то более серьёзное никак не шло, на столе лежало несколько комканых листов, ещё несколько валялось на полу, мужчина никогда не выбрасывал их в мусорное ведро, неудавшиеся попытки отображённые на бумаге всегда сжигались, в том был какой-то ритуал, сакральный смысл, какой именно Роджер и сам не знал, некогда решил, что стоит делать именно так, и не отступал от задуманного.  Наконец-то вновь сев за стол, Рочестер опустил пальцы на клавиши, в ту же секунду раздался характерный стучащий звук, а уже через минуту ещё один скомканный лист покоился на столе. «Ещё сигарету, и если ничего не выйдет, оставлю это на сегодня.» Сунув новую сигарету в рот, мужчина открыл коробок в желании чиркнуть спичкой и раскурить сигарету, но тот оказался пуст, пришлось лезть в столовый ящичек, дабы взять другой, предусмотрительно оставленный там на подобный случай, открыв его Роджер с лёгкой досадой обнаружил, что никакого спичечного коробка там нет. «Может этот и был тем самым, запасным?» Пошарив рукой, чтобы окончательно убедиться, что искомого предмета нет, Рочестер нащупал какую-то валявшуюся там бумажку. «Хм…» Бумажка оказалось квитанцией. Два дня назад, от лица мисс Авалон Бёрк действительно пришёл счёт за цветы, Рочестер, конечно, посетовал и позлился на мелочность и дотошность хозяйки, но чек оплатил, разумно рассудив, что лучше заплатить, чем опять выслушивать бредни сумасбродной женщины. «Кстати, с того самого дня, эта бестия не показывалась на глаза, не выходила на задний двор, хотя по утрам я бывал там, и слышно даже не было, что несколько странно.» Можно было списать всё на обиду, на злость, или целенаправленное игнорирование, избегание, или же просто бойкот, но Бёрк не походила на ту, кто станет копить обиды, или избегать проблемы, Роджеру ещё в первый день знакомства с ней удалось в этом убедиться, как и не подходила она на роль бойкотирующей. «Может ты судишь не правильно, и что ты вообще можешь знать о ней?» Действительно, ведь Роджер знал о Бёрк чуть больше чем ничего, следовательно эта химера могла по любой причине не показываться на глаза, точнее… в этой части таунхауса ей делать нечего, но задний двор… она ведь, как будто должна была бывать там каждый день, каждое утро, но мужчина не видел её ни разу там за все эти три дня. «Уж не случилось ли чего?» Волноваться за какую-то соплячку, ещё и достаточно сварливую, хамоватую может и глупость, и всё же, что если действительно что-то случилось? «Слепая же…»
Попасть в её часть дома, можно было только через задний двор, чёрный ход вёл на кухню, а уж оттуда можно было пройти дальше, окликнуть рыжую, и удостовериться, что всё в порядке.
Войдя в внутрь, Роджер оказался в просторной, большой кухне, выполненной в строгом классическом стиле, и окрашенной в чёрно-белые тона, на удивление там был порядок, не считая мирно покоившейся сумочке с медикаментами на столе в которой царил хаос, возможно стоило разглядеть содержимое домашней аптечки получше, но чего рассматривать какие-то лекарства, мало ли что там могло быть, может средства личной гигиены, поэтому писатель прошёл мимо, лишь бегло окинул взглядом медикаменты, но ничего странного, как будто, не увидел. «Мне почему-то представлялся бардак того или иного масштаба…»
– Авалон, – мужчина негромко окликнул её, медленно двигаясь по кухне, но ответа не последовало, в этой части дома вообще царила тишина, казалось эта часть таунхауса погружена в дрёму. «Не могла же она куда-то уйти, или могла?» В теории могла, докладывать о своих действиях постороннему мужчине она совершенно не обязана, но… за ней кто-то должен был зайти, приехать, Роджер почему-то ничего такого не припоминал, правда за работой не сильно всё и услышишь, пожав плечами, скорее машинально, писатель стал двигаться дальше.
В гостиной было так же тихо, в углу стояла деревянная арфа, она особенно ярко выделялась в чёрно-белом интерьере гостиной, следовало признать, вкус у девочки было хороший, да и с фантазией, похоже тоже ладно «Арфа…любопытный элемент интерьера, может быть мне контрабас притащить?» Сама гостиная являла собой большую, просторную комнату, просторную комнату, на удивление тёплую. «Любопытно, это такая месть, то есть денег за цветы было недостаточно? Паршивка…»
Оглядевшись, Рочестер наконец-то увидел девушку, она лежала на большом диване, укутанная в тёплый плед, и спала. «Вот так, спит тут, посмотришь, с виду хрупкая, милая девочка в кофточке цвета фиалок, укрытая пледом, тихонько сопит, ну совсем не скажешь, что эта маленькая девочка несколько дней назад лютовала точно загнанная пантера»
– Мисс Бёрк – не очень громко, но так, чтобы девушка услышала и проснулась произнёс мужчина, и поспешил зачем-то добродушно улыбнуться. Можно было её растормошить, но помня о том, как она отнеслась к его прикосновению в прошлый, первый раз, Роджер отдёрнул себя от этого желания, как говорится – «от греха подальше.»
– Авалон, с вами всё в порядке? – Склонившись, засунув руки в карманы немного громче прежнего спросил Роджер «Интересно, не пожалею ли я о своём приходе, не получу ли очередную порцию гнева и негодования?» Думать нужно было раньше, теперь уже поздно, остаётся только надеется, что рыжая не кричит, не ругается, когда её неожиданно, не кстати, пытаются разбудить. «А то были подобные случаи…» Улыбаюсь.

«Молодец, Роджер, ты забыл представиться, умница!» Рочестер злился на себя и досадовал за столь глупую оплошность, и если бы кто-то сейчас влепил ему подзатыльник мужчина не стал бы возмущаться и негодовать, смиренно принял бы это наказание, как данное, и пожалуй, даже необходимое. «Как, ну как можно забыть о том, что она слепая, разве это так сложно запомнит?!» Конечно, писателю захотелось возразить себе и оправдаться перед самим собой и занудным голосом совести - мол, работа, столько работы, да только враньё всё это, и мужчина прекрасно знал, что причина не в его трудоголизме, и даже не в том, что он любил временами приложиться к бутылке, всё гораздо проще - он жуткий эгоист. «Успокаивай теперь себя, Роджер, тем, что метеорит на землю не упал, солнце по прежнему светит, и будто бы ничего серьёзного не произошло.» Действительно, земной шар продолжал вертеться по своей траектории, и ничего катастрофичного не произошло.. как будто бы.
  Собственная невнимательность, и как следствие допущенная ошибка злила больше всего потому, что это заставляло вспомнить о нравоучениях Марты Шульц, девушки с которой ему довелось прожить два месяца, причиной разрыва служили именно нотации Марты, которая обожала просто тыкать пальцам в недостатки Роджера. «Мистер Рочестер, вы слишком погружены в работу, это не доведёт до добра, в конечном итоге вы останетесь один», или «Роджер, вы законченный эгоист, рано или поздно это приведёт вас к полному одиночеству», а так же «Роджер Рочестер, пора бы вам уже остепениться и осесть, не мальчик, о семье подумать стоило бы…», и ещё «Проснётесь вы как-то утром, а вам пятьдесят, ни жены, ни детей, никого, а друзья все ваши, если они у вас ещё останутся, будут играть с внуками, никому вы не будете нужен», и самое её любимое – «Роджер, у вас ужасный характер, и вы ведете такой же скверный образ жизни, пора меняться…» Всё это настолько осточертело, писатель был сыт этим по горло, и более выносить не мог, итог – они разбежались. Роджер вздохнул с облегчением, словно отпустил туго застёгнутый пояс, дышать стало легче. Марта далёкое воспоминание молодости, о которое не единожды приходилось и приходится оступаться, но ещё тогда мужчина всё решил. Лучше так, чем коверкать себя, выворачивать наизнанку, тогда он считал, что найдётся та, которая примет, полюбит его таким как он есть. С годами меняться хотелось всё меньше, привычки, характер, образ жизни всё это укоренялось, в итоге мужчина закостенел, вытерпеть его становилось всё сложнее и сложнее для окружающих, а потом, постепенно он свыкся с мыслью о том, что в лет так в восемьдесят он будет один. Роджер старался смотреть на это с положительной стороны – никто не надоедает, не капает на мозг, делай, что хочешь, плюс, никто не отменял случайных связей, коротких интрижек, и романов длиной от одной недели до месяца. И всё же, на душе было как-то гадко, в часы когда подобные мысли настойчиво лезли в голову Роджер всеми силами и способами старался прогнать их прочь, не думать…иногда получалось.
Стоило наконец-то уже что-то сказать, кажется, молчание затянулось на добрых минуты три, если не больше, счёт времени мужчина не вёл, а наручных часов сегодня не надел.
– Гости имеют свойство приходить внезапно, простите, сегодня я ваш внезапный гость, мисс Бёрк. Произнёс спокойно мужчина, пытаясь вложить в речь полуделовые, полудружеские интонации. «Мог бы придумать что-то менее высокопарное, что-то простое и обычное.» Так как сам ещё не понимал, как именно ему стоило к ней обращаться в принципе, и сейчас в частности, как вести беседу, в каком тоне… Видеться и общаться с Авалон ему довелось всего раз, и тот был далёк от приятного, для обоих, и если сам Роджер немного успокоился, по крайней мере попытался, то какие чувства к нему питает девушка он не знал, злится ли ещё, негодует, быть может ненавидит, испытывает неприязнь и отвращение? Писатель попытался это понять по речами домохозяйке, но всё, что удалось уловить, это раздражение, которое, скорее всего появилось оттого, что Бёрк была именно той девушкой, которая терпеть не может, когда её отрывают от сна, тем более не друг, не знакомый, а человек с кем не так давно произошла ссора. «Да, я, пожалуй, так же был бы раздражён, и хотел бы одного – чтобы непрошенный гость поскорее убрался восвояси.» Быть может и стоило, задать какой-то глупый вопрос и быстренько ретироваться, но Рочестер решил, что раз уж он побеспокоил девушку, заставил её проснуться, подняться, то уж лучше идти до конца.
– Значит всё в порядке…. – Задумчиво, скорее машинально, чем по какой-то явной причине повторил мужчина, пытаясь при этом рассмотреть, разглядеть, понять, действительно ли всё в порядке, или Ава сказал так, дабы поскорее отвязаться от вопроса, да и от самого Рочестера. Внешне Бёрк выглядела явно сонной и уставшей, что вполне естественно ввиду данных обстоятельств, напротив, простывшей, больной назвать её наверняка было сложно. Роджер задумался. Жаль, что передач о гриппе он никогда не смотрел, мужчина попытался вспомнить о гриппе и всякого рода простудных заболеваниях всё, что он некогда читал в медицинских буклетах, которые часто раздают в особо холодные периоды года, газетах купленных на станциях метро, автобусных остановках, поездах, или некогда услышанных по радио советах, справках, предостережениях... «Сонливость, боль в мышцах, ломота в суставах, головная боль…» Мужчина старался вспомнить что-то ещё, но ничего в голову более не приходило. Сонливость, конечно, была на лицо, но чем конкретна она вызвана, просто ли усталостью, или простудой, а может обычным желанием поспать, в дождливый день частенько тянет укутаться в одеяло и вздремнуть.
А как узнать об остальном, он понятия не имел, спрашивать о таком ему показалось глупым, он был уверен, спроси о подобном, Авалон разразится криками, или пошлёт на все четыре стороны, ни один из вариантов писателю не подходил. «Вот ведь задача, вот ведь ирония…» Наша жизнь устроена весьма необычным образом, ироничным, если быть точным, то ли жизнь смеётся над нами, то ли испытывает, неизвестно. Ясно другое, если вам нужно узнать простужен ли человек, то сделать это вот так легко и просто не выйдет, придётся изворачиваться, точно так же дело обстоит с душевным состоянием. Вот идёт человек по улице, ему до того плохо, что в пору напиться вдрызг или забыться, видно ли это? Нет. А вот идёт мужчина, красиво одетый, пахнущий духами, пышущий здоровьем и излучающий успешность, никто и не заметит, не узнает, что у этого удачливого коммерсанта горе, жена и дети попали а аварию, все погибли на месте, жизнь для него потеряла смысл, он идёт в сторону железной дороги, броситься под поезд. А вот идёт человек, у которого грязные брюки, на пальто оторваны две пуговицы и шапка набекрень, всё видно сразу. Странная эта жизнь, человеку со шрамом на пол лица так не хочется, чтобы прохожие обращали на него внимания, а женщине бредущей к мостовой, в тайне так хочется, чтобы хоть кто-то заметил, как ей плохо, заметил и отговорил сбрасываться с моста… «Нужно что-то делать, и быстро.» Роджер попытался припомнить, как недели две назад сам слёг с простудой, постарался воспроизвести в памяти, как себя чувствовал. Ему вспомнилось неприятная тяжесть мышц, жуткая головная боль, слабость организма, неприятный насморк, а ещё, что его действенно единственным желанием было лечь и проспать как можно дольше. Несмотря на отвратительное самочувствие Рочестер  продолжал работать, и не думал даже отказываться от алкоголя, наплевал на своё здоровье выбегал покурить на улицу в одной футболке, а то и вовсе раздетый, и если бы не чай с малиной, и прочие гадостные, жутко неприятные отвары приготовленные служанкой Дэйзи, доброй, сердобольной женщиной лет сорока пяти, то мужчина бы слёг в лучшем случае с воспалением лёгких.
«Да, точно, головная боль, она же тёрла виски!» Мысль пришла из глубин памяти, хотя это и было совсем недавно, и тем утром, Роджер хорошенько запомнил, как Бёрк усердно тёрла виски, как сложно давались ей простые движения, и как её, кажется, пошатывало. «Да, теперь всё больше и больше припоминаю, как всё было... Это моя вина»
Писатель не единожды корил себя и ругал, за свои бурный и горячий нрав, за то, что его несдержанность, неразумность привела к столь паршивым и поганым результатам, хотя это нисколько не умаляло того, что он продолжал считать Авалон – мерзавкой, паршивкой, соплячкой и хамкой. «Да, вот только продолжая её чихвостить, а вместе с тем и себя, ты, мистер Роджер Рочестер перед глазами видел кое-что другое, не ври себе.» Перед глазами стояла Авалон Бёрк во всей своей красе, развёрнутая спиной к нему, знала она или нет, о том, что Роджер не только хорошо видит её прекрасную спину, чуть покатые плечи, лебединую шею, и обтянутую джинсовыми шортиками попку… знала ли девчонка, что натворила своей выходкой?  «Да, только это какой-то странный ангел, а если он и спустился с небес, так только для того, чтобы мучить меня, мерзавка!»
– Я пришёл не просто так, и не из любопытства, мисс Бёрк – произносит мужчина спокойным, мягким голосом, в желании не показаться грубияном и не быть резким, безусловно, Роджер не пришёл сюда, дабы просить прощения за произошедшее, так как до сих пор считал, что виновата в первую очередь рыжая, но и свою вину мужчина не уменьшал, прекрасно понимая, что сорваться и накричать на слепую девочку мог только мудак. Покаяться в грехах, исповедоваться и получить прощения Рочестер не намеривался так же, всё, чего хотел мужчина, это справиться о самочувствии этой взбалмошной девчонки, и если потребуется предложить помощь. «Ну вот, ты узнал, она цела, твоя помощь ей ни к чему, так чего же ты ещё ждёшь, что хочешь?» Писатель сам не понимал, почему не уходит, отчего продолжает стоять на месте, может быть потому, что в честность её ответа не верилось?
– Я подумал, что вы могли простыть, вас не было видно несколько дней, и вероятно вам нужна помощь, сходить за лекарствами, смешать их, или приготовить, или что-то ещё в подобном роде. – Роджер внимательно посмотрел на девушку. «Да, мне кажется, ты всё же простыла…» Мужчина делает несколько шагов и оказывается по левую руку от девушки, гадая, стоит ли присесть, не дурная ли это затея, вежливо это? «Ладно, лучше буду стоять.»
– Я нахожусь по левую руку от вас, мисс Бёрк.

Девушка устраивается удобнее на диване, кутаясь в плед, хотя, по ощущениям писателя в гостиной и так тепло. «Озноб?» Мужчина опускает свой взгляд на девушку, слушает её внимательно, действительно слушает, не потому, что ему так уж очень хочется поговорить, тем более с этой конкретной девушкой, а потому, что желает разобраться во всей ситуации, то есть понять главное для себя – простужена она или нет, и если да, то ей нужна помощь, явно же нужна. «Сколько мне лет…? Этот вопрос я ну очень давно не слышал, последний раз, кажется, это было тогда, когда я несовершеннолетним пытался убедить продавца, что мне уже можно продавать алкоголь.» Рочестер даже улыбнулся этому вопросу. «А вот твоя улыбка будто бы вымученная и кислая.» Его вторая жена, Маргарет, хотя ей и было любопытно, не спрашивала о возрасте, о числе прожитых лет она узнала уже в загсе.
– Тридцать семь лет, мисс Бёрк. – спокойным, беззлобным и даже не раздражённым тоном произносит мужчина, при этом внимательно смотрит не девушку, разглядывает и рассматривает её. «
Можно ли было обойтись без этого странного дополнения на вопрос о возрасте? Теоритически да. Но в действительности нет. Её вопрос о возрасте натолкнул Рочестера на мысль о том, что Авалон считает его своим ровесником или может даже моложе, и интерпретирует его поведение, поступки, как неумелый способ понравиться и познакомиться с ней. «Надеюсь теперь будет понятно, что ни о чём таком я не думаю…» Рочестер не врал ни себе, ни ей, но кое в чём не сознавался себе всё же. «Аферисты и коммивояжёры...? Эх, Авалон…» Хорошо, что девушка не видела сначала снисходительной, а после мечтательной улыбки мужчины. Роджер провёл ладонью по своим волосам, и на мгновенье удивился, что так сильно зарос, и тут же подумалось, что пора бежать стричься. «Ты уже не в армии, Рочестер.» Офицер в отставке улыбнулся, устремил свой взгляд туда, к окну, сквозь него, будто бы пытался рассмотреть что-то очень далёкое, и кажется, рассмотрел. Ему вспомнились сначала шумные и беззаботные школьные годы, потом студенчество, весёлое, кутёжное… когда друзья, знакомые, приятели и те, кто знал друг друга мельком или косвенно, собирались у кого-то в квартире или на природе и общались, играли, спорили, пили, ели вместе… В те времена можно было встать толпой под окном общего знакомого или друга, и громко кричать – «Джордж, Джордж, выходи!», или кто-то неожиданно приходил к тебе в гости, заваливался большой компанией, или друзья заходили за тобой без предупреждения для того, чтобы забрать на дачу, рыбалку… «А потом все куда-то разбежались, так всегда бывает…» Мужчина неслышно вздохнул, опустил взгляд, потом посмотрел на девушку, она была всё там же, так же куталась в одеяло, и по-прежнему было сложно определить её действительное самочувствие. – Знаете, Авалон… – не громко начала мужчина – Когда мне было лет двадцать не то, что соседи, но друзья жившие в другом городе могли вот так приехать ко мне… без предупреждения. Мужчина невольно улыбнулся, но в следующую секунду улыбка исчезла. «Да, давай, расскажи ещё историй из своей молодости, ей это так интересно, а лучше вспомни ещё что-то из прошлого, пейджер, к примеру.» Поспешив исправить как ему казалось ошибку, Родж добавил.
– Но я учту ваше желание, мисс. Прозвучало это как-то слишком официально, исправлять было поздно, и мужчина просто махнул на всё это рукой, мол, да я старше, но какое это вообще имеет значение для нас, мы же просто соседи. «Соседи, да?»
Обернув всё своё внимание к этой рыжей бестии, слушая её мужчина не оставлял попыток разобраться в том, врала ли она или нет о своём самочувствие. Временами ему казалось, что её знобит, что она дрожит, или что её щёки говорят, ему хотелось коснуться ладонью её лба, но он этого не делал, отлично понимая, что добром это не кончится. Вся информация, которую мужчине удалось выудить из своей памяти для данной конкретной ситуации являлась бесполезной, так как Авалон не собиралась ничего рассказывать и если и чувствовал себя скверно, то всеми силами сталась не показывать этого, ко всему прочему усмешка, тон речи и сами слова ясно говорили Роджеру, что Бёрк нисколько не верила в его добрые намерения, и думала всё что угодно, но только не то, что мистер Роджер Рочестер пришёл действительно справиться о её здоровье и при необходимости помочь. «Наверное, ты думаешь о том, что я втираюсь к тебе в доверие лишь за тем, чтобы в итоге уговорить тебя позволить мне изменить что-то в этом доме, или что-то ещё в таком роде…» Репутация, странная штука, она может играть за вас и против и хуже всего, то, что вы не можете знать наверняка как люди интерпретируют тот или иной ваш поступок, и не знаете, будут ли вас благодарить или бранить. В наш век информационных технологий этой самой информации столько, что люди просто-напросто не знают, чему верить, что истина, да и сами по себе люди обмельчали, слишком многим стала важна внешняя составляющая и плевать они хотели на внутренние содержание. «Похоже я старею, или раньше люди были действительно душевнее, и пеклись о более важных вещах, а не о количестве лайков на фейсбуке.» С удовольствием приняв приглашение присесть, писатель плавно, осторожно опускается на диван, садится рядом с девушкой, упирает ладонями в диван, поворачивает весь свой корпус в её сторону, и невольно улыбается, слегка.
– Я всё ещё по правую руку от вас, мисс Бёрк.
Теперь, находясь ближе, Роджер может рассмотреть, разглядеть её получше, и стоит сказать, что эта ситуация доставляет ему определённое эстетическое удовольствие.
– Знаете, мисс Авалон Бёрк, я скажу прямо, вы можете не верить в мои добрые намерения, хотя я пришёл ведомый именно ими, но ваши сухие губы, «Которые я бы хотел поцеловать» ваш цвет лица и то, как сейчас вы выглядите говорит о том, что у вас сильная температур, жар, вы простыли. Отбросим все условности, сейчас ваше здоровье важнее, скажите какое лекарство вам необходимо, и я принесу, смешаю, или сбегаю и куплю его, вы же не хотите в итоге попасть в больницу, Авалон. Рочестер говорил сухо, спокойно, строго по-военному, сейчас первоочередным являлось здоровье этой бестии, будь она неладна со своим газоном и своей вредностью.

«Безусловно не вхожу в этот круг, вне всякого сомнения…» Эти слова, могли бы показаться кому-то грубыми, полными невежества, кто-то бы обвинил Авалон в отсутствии воспитания и не гостеприимстве, иной бы попытался пристыдить строптивую фурию, но Роджер ничего такого даже и не думал делать. Для него слова Бёрк звучали естественно, он отлично понимал, что чужой, неизвестный мужчина которого знаешь меньше недели никак не мог стать хоть сколько-то своим, а уж если этот мужчина в первый же день доставил столько неприятностей, успел искалечить любимый и дорогой сердцу сад, то горький осадок, скорее всего, ещё надолго останется, более того, мужчина подозревал, что Авалон уже успел нацепить на него клеймо, по меньшей мере, варвара и дикаря. Нет, слова девушки не казались писателю хоть сколько-то грубыми, они казались именно естественными, а главное искренними и правдивыми, а это заставляло испытывать некую благодарность, Рочестер не любил лицемеров и двуличных людей, но волею судьбы мужчине приходилось сталкиваться с подобными индивидами. В лицо такие люди всегда дружелюбно улыбаются, а за твоей спиной рассказывают о тебе такое, что, пожалуй, самый злобный, вредный и гнусный тролль в сравнении с тобой просто-таки сущий ангел. Роджер никогда таких не уважал, считая подобных личностей падальщиками, которые только и способные, что нападать на смертельно раненное животное, отлично понимая, что в открытом бою им не победить. Однако писатель давно понял, что жизнь, а эта дама ещё та злодейка-затейница, способна и на более изощрённые сюрпризы, поэтому встречал превратности бытия с военной выдержкой, то есть смело глядя в лицо неприятностями, трудностями, или даже самой смерти. И постепенно, мужчина научился угадывать и распознавать таких людей, и старался либо не иметь с ними дел, либо выводил на чистую воду и ставил на место. «Я благодарен жизни за такие уроки, и тебе Авалон Бёрк за прямоту тоже я благодарен.» Писатель не сразу нашёлся, что ответить, потому что, вопреки тому, что он понимал, слова девушки справедливы, они…всё равно не приятны, хотя сказать почему именно мужчина не мог. Толи от того, что эти слова напомнили нотации Марты Шульц, толи от того, что эти слова были неоспоримым подтверждением её правоты. «Не уж то и правда, я никогда не обниму любимые и родные плечи, и не почувствую тепло дорогих мне женских рук?» Минутная слабость, Роджер тряхнул головой и натянуто улыбнулся, хотя зачем, для чего, не понятно, Бёрк всё равно ничего не видела. «А даже если Марта и права, ну что с того? Ты ведь сам не желал нигде оставаться навсегда, бродил по свету, бывал тут и там, что хотел, то и получил, полную свободу.» И всё же почему-то слова Бёрк ощущались так, словно случайно, не заметив ты откусил кусок яблока, и само яблоко ещё свежее, а вот именно этот кусок оказался уже тронут гнилью, но сам ты этого не понял, и только когда прожевал, и проглотил ощутил не очень приятный, даже немного противный вкус во рту, но понять откуда он не в силах. Смотришь на яблоко, а оно ведь свежее…
– Да, мисс Бёрк, я это отлично понимаю, – Рочестер хотел ещё добавить, что не только понимает, но нисколько не осуждает, не сердится на девушку за эти слова, но не сказал, решил, что разумнее будет промолчать. «Да, пожалуй, первое, неприятное впечатление обо мне ещё очень нескоро потускнеет, надеяться на то, что оно исчезнет вовсе глупо, скорее всего этот фрагмент навсегда останется в памяти твоей, Авалон Бёрк, да и в моей тоже.» Как бы не было противно мужчине, но он понимал, что от этого никуда не деться, и что ещё очень долго эта бестия будет смотреть на него через призму первого их знакомства, а значит недружелюбно, и вести себя, и общаться с ним будет соответственно. «Неприятно, да…»
– Да, пожалуй, что так, – Согласился мужчина, хотя в действительности вовсе не желал соглашаться, и мысленно негодовал. Решение не вступать в долгую и длинную дискуссию исходило вовсе не из вежливости, не по той причине, что вдруг, ни с того, ни с сего ему захотелось побыть благовоспитанным джентльменов, вовсе нет. Главной причиной почему писатель отказался вступать в спор, что-либо доказывать этой рыжей бестии состояла в её физическом состоянии, которое, казалось, ухудшается с каждой минутой, Роджер не был доктором, не обладал обширными познаниями в медицине, а всё что удалось вспомнить по сути дела не имела никакого смысла, но слепым или глухим он уж точно не был. Рочестер видел с каким трудом девушке даётся каждое слово, видел щёки, которые постепенно становились красными, слышал и понимал, что паузы, которые каждый раз берёт Ава, перед тем как в очередной раз что-то сказать не просто так, не для красоты речи, не для того, чтобы её слова казались более значимыми, всё это являлось следствием дурного самочувствия, которое становилось всё хуже и хуже, а значит если в ближайшее время ничего не предпринять, Бёрк, скорее всего, потеряет сознание, а так и в больницу попасть недолго, или что похуже – сгореть. «Всё это лирика, совершенно верно, мисс Бёрк.» А так хотелось возразить, оспорить слова Авалон которые одновременно воспринимались как правда, потому, что именно правдой это было, но и оставляли в душе мужчины порезы и бередили и без того незажившие раны. Ни единожды, и не первый год Рочестер лёжа ночью в постели думал о том, а всё ли правильно он сделал? В том смысле, что, возможно, правильнее было бы сделать всё именно так, как хотел отец, то есть сначала работать в его фирме, расширять её границы и влияние, закончить школу бизнеса, набраться опыта, а в последствии стать во главе корпорации, продолжить дело отца, жениться на какой-нибудь хорошей девушке, и пусть бы она нарожала ему детей, положим двух, или сделать брак удачной сделкой и жениться на той девушке на которой советовал отец, говоря о ней, что эта женщина приведёт к богатству, настоящему, большому… И вертеться в кругах Авалон, где всё чинно и правильно, где светские рауты и прочие проявления дорогой, роскошной жизни… Да и вообще, порой он целый день ходил сам не свой, не понимал, что он делает, почему всё именно так, а не иначе.. может всё его писательство всего лишь никому не нужная макулатура, и он сам себя дурачит, а главное.. на своём ли он вообще месте, его это ли судьба, и… и ещё многие, многие вопросы присущие тому времени в жизни мужчины, когда полвека вот-вот придёт, и призраки прошлого, неисполненного начинают превращать жизнь в одни сплошные вопросы и терзания. Зачем, почему, для чего… И ни единого ответа. «Быть может, возможно, будь у меня жена и дети, всего этого бы не было или ответы сразу бы нашлись?» Писатель не знал так ли это, слишком много разных мнений, как женатых, так и холостых мужчин он слышал, и хоть сколько-то единого или похожего мнения ещё ни разу не встречалось. «Мне бы очень хотелось, мисс Авалон Бёрк принадлежать к вашему обществу, встретиться где-то, на общем приём и обязательно быть представленными, тогда бы наше знакомство было другим…» Горько улыбнувшись мужчина прикасается к своему лбу запястьем, проверяя, нет ли температуры, от таких мыслей она бы вполне могла появится, но нет, всё в порядке, по крайней мере в сравнении с Бёрк уж точно.
Затянувшееся, по мнению мужчины, молчание начинало всё больше тяготить, это было сродни ожиданию почти приговора, когда вот-вот должно решиться, будешь ли ты жить или сегодня же тебя казнят, а судья всё тянет, всматривается старательно в бумаги, читает версии, пытаясь понять, а время идёт, и каждая секунда точно вечность…становится жарко и душно, кажется ещё немного, и всё начнёт плавиться, но нет. Рочестер обвёл взглядом комнату, всё стояло на месте, а когда перевёл взгляд на девушку, то в первые секунды вскочил с дивана точно тот был раскалённой сковородкой, хотел схватить девушку за руку, или за талию, хоть как-то помочь, и уже потянул к ней руки, да вовремя остановился, замер в слегка нелепой позе, замолчал, и в тот миг готов был спорить, что слышит стук своего сердце. Глазами же мужчина внимательно следил за полоумной девчонкой, которое вздумалось геройствовать и зачем-то идти в кухню, хотя вполне бы могла попросить его, но нет же. «Дура!» Скрестив руки на груди, писатель строго смотрел на Бёрк и если бы имел права то отчитал бы, но всё, что сейчас он мог это смотреть как девушка с видом несгибаемой, непобедимой бунтарки направляется на кухню, точно на плаху. То есть исполненная гордости за себя, дескать, не попрошу пощады и не дрогну даже перед лицом смерти. А когда девушка удалилась, мужчина стал прислушиваться, и чисто интуитивно понял – она пошла за лекарством, но вот уж точно, что, что, а об этом могла попросить. «Сумасшедшая гордячка!» И точно, в гостиную эта бестия вернулась уже с аптечкой, тесно прижатую к своей груди «Да, мы же не можем попросить, соплячка.» Коробка падает на диван, часть содержимого которой оказывается разбросанной на дивану, часть на полу, Рочестер стоит на месте и почти сверлит взглядом Бёрк, к её счастью она этого не видит. Оглядев девушку ещё раз, писатель невольно улыбается и не к месту отмечает красивые, ровные ножки, точно у балерины… Прогнав не в меру фривольные мысли, мужчина возвращается к действительности, и первым делом быстро подбирает с пола разнообразные коробочки, отмечая про себя, что, пожалуй, в этой маленькой лекарственной шкатулке можно найти лекарство от любой хвори. Жаропонижающее, обезболивающее, антигистаминные и сосудосуживающие средства, иммуномодуляторы, профилактические и противовирусные, и много ещё других. «Значит так, больная, начнём лечение…» Как-то даже весело проносится мысль в голове.
– Здесь много лекарств, из нужных и подходящих, есть колдрекс, терафлю, ингавирин, фирвекс… – мужчина остановился и замолчал, решив, что только утомляет Бёрк, и поспешил исправится, – Я дам вам успокаивающий чай, и ингавирин, это вам поможет. В следующий миг Роджер склонился и поднял с пола плед, и поспешив заботливо укрыть им Авалон. – Пять минут, – Почти шёпотом произнёс мужчина.

Отредактировано Roger Rochester (2016-01-18 22:48:14)

Откуда взялось это беспокойство за почти незнакомого человека, за эту рыжую бестию, фурию, откуда это волнение исходит, откуда черпает силы и где корень этого странного желания помочь и позаботиться о той, кто приходиться ему не больше чем сварливой хозяйкой дома, часть из которого он снимает Роджер совершенно не знал. Он понимал, что ему нисколько не жаль её, вот совсем. Авалон лишена возможности увидеть, как поднимается солнце над горизонтом, как медленно, величаво, лениво восходит оно на небосвод, и как обессиленное, исполненное горестями, печалями, уставшее от тягости дня опускается, уходит на заслуженный сон. Не может она увидеть, каким чудным узором рассыпаны звёзды по ночному небу, точно жемчужины хаотично разбросанные по мировому океану. Не закричит от восторга бушующего моря, и не вскрикнет от страха когда океан нахмурит брови, и станет гневаться на людей, гоня их прочь на суши, а самых нерадивых поспешит наказать, или заберёт к себе на службу навсегда. «Как же это должно быть невыносимо – не иметь возможности видеть… лишиться того, что по праву принадлежит каждому с рождения». Рочестер не знал, слепа ли она с рождения, или это приобретённое, как и не знал, что из этого страшнее, никогда не видеть солнца, или навсегда потерять эту возможность. Всё это было очень ужасно, грустно, печально и горько, но жалости он к ней не питал, в конце концов она не медленно умирала, не была лишена возможности ходить, двигаться, танцевать, могла осязать, обонять, слышать… в конечном счёте, всё, чего она была лишена, это зрение, одного из пяти чувств, следовательно у неё осталось ещё четыре. «Тебе не стоит сетовать на жизнь, Авалон Бёрк, многие лишены куда большего чем ты…»
– Не переживайте, Авалон, я хоть и не дипломированный, но всё равно немножечко доктор, и вас не отравлю – Роджер не кричит, но произносит это достаточно громко, чтобы девушка могла его услышать, после смеётся. Конечно, в действительности из Рочестера далеко не самый лучший доктор, но, во-первых, мужчина решил, как-то приободрить девушку, ведь, что ни говори, а самое лучшее лекарство это не таблетки и микстуры а человеческая поддержка и понимание того, что о тебе есть кому позаботиться, во-вторых, молчать было совершенно глупо, Бёрк нужен был покой, но не звенящая тишина.
– Вообще, вы знаете, мисс Бёрк, в моей части дома намного прохладнее чем в вашей, уж не решили вы проучить меня таким образом? – Писатель говорить это совсем не серьёзным тоном, пытается шутить.
Так что же терзало Рочестера, если не жалость, откуда желание заботы? «И как долго я буду это испытывать? Может быть завтра мы вновь будем ругаться, или через пару дней ей что-то не понравится, к примеру, то, что я переставил кресло, или не так хожу, громко дышу… в действительности, к конфликту могло привести что угодно. «Кажется, если я поживу тут год, то уже ничему не буду удивляться» Мужчина невольно улыбается.
Если бы Родж решил написать не сложный роман для домохозяек, и взял за основу свой данный конкретный период жизни, то есть жизни в доме Авалон Бёрк, и стал развивать эту идею, фантазировать, выдумывать… то обязательно написал про то, как законченный эгоист, хам, грубиян и в целом мужчина с весьма скверным характером влюбляется в сварливую, полоумную слепую, но прекрасную, очаровательную девочку, как она постепенно растапливает сердце этого мужлана, а ему хочется меняться, быть заботливым, а вскоре, или спустя годы эта сварливая девочка обретает возможность видеть. Вот что бы вышло, и возможно кто-то решил, что это никакая не выдумка, а правда, что именно так всё и было. Сам же мужчина мог разве что посмеяться над этим глупым сюжетом. «Безусловно, я бы очень хотел, чтобы эта гордячка имела возможность видеть, но всё остальное… нет уж» Рочестер считал, что максимум, что мог он испытывать к Авалон это нечто вроде симпатии, но скорее всего его просто влекло к Авалон как к женщине, красивой, пьянящей, будоражащий кровь и лишающий сна женщине, которой можно увлечься где-то на курорте или в командировке, когда ты женатый мужчина и изрядно устал от семейной жизни в общем, и от быта в частности. По крайней мере так думал он сам.
– Знаете, мисс Бёрк, мне очень нравится ваша кухня и гостиная, стиль, изыскано и без излишеств, у кого-то отличный вкус. – Рочестер не знал, кто разработал и придумал дизайн этой кухни, сама ли девушка или кто-то другой, потому и сказал столь пространственно «у кого-то», возможно, лелея надежду, что Бёрк скажет ему кто же придумал этот проект. Любопытство сильная штука.
«А вот интересно, каким видит меня сама Авалон, ну вот каким я ей представляюсь?» Мимолётная, беспечная мысль пришла в голову мужчина, и так же легко и ушла, Рочестер старался всё сделать правильно и быстро, но так как он плохо знал Авалон, и вообще в первый раз вот так о ком-то, спонтанно заботился, выходило не так стремительно, как ему бы хотелось. «Сам бы я выпил чего-то покрепче и лёг спать, к примеру, или просто бы отоспался…хоть сколько-то бы помогло» Роджер распаковывал пачку ингавирина, достал одну капсулу, ибо следуя показанию нужно было пить всего одну капсулу в сутки, и положил её на найденное в шкафчике блюдце, потом, дождавшись когда чайник закипит налил в кружку успокаивающего чая. И хотел было уже отправиться к Авалон, но замер на кухне вот так, с чашкой и блюдцем. «Она же не может ничего делать» Глупая в принципе мысль, естественно она ничего не может делать, она ведь слепая, это всё логично, это всё понятно. Но вдруг писатель чётко и ясно осознал, что Бёрк не может приготовить себе еды, не может понять какую таблетку ей пить, и в весьма обычных, простых, не сложных бытовых вопросах она как пловец-новичок в бушующем море, и то, что для него, Роджера, обычное дело, то, что он делает на автоматизме, для неё становится чуть ли не целым квестом, что уж говорить о более сложных задачах…
– Особенно хочу отметить идею с арфой, она словно настоящая… –
Роджер говорил громко, толи в попытках отогнать от себя назойливые и печальные мысли, толи просто не желая замолкать.
– Я уже иду, мисс Бёрк. – спокойно и приободряющие произнёс он.
Довольно улыбнувшись чему-то мужчина проследовал в гостиную, и первое, что бросилось ему в глаза это сброшенная на пол аптечка и разбросанные по полу лекарства, бесшумно вздохнув Роджер поставил на стол кружку с чаем и блюдце с капсулой, и принялся всё тщательно собирать и складывать обратно. Это занятие заняло у него добрых минуты три. Когда всё содержимое аптечки было собрано и сложено обратно, мужчина поднялся с пола, выпрямился, и хотел уже отчитать нерадивую девушку за неосмотрительность и попытку вновь геройствовать, но когда он поднялся и посмотрел на Бёрк, та спокойно лежала себе на диване, спала… спала ли?
В первую секунду мужчине захотелось схватить хозяйку дома за плечи и потрясти, но потом он одумался, решив, что спешка ни к чему хорошему не приведёт. Когда писатель подошёл к дивану, и навис над рыжей бестией, то тактично покашлял, но никакой реакции не последовало. «Дерьмо...» Рочестер поднёс ладонь как можно ближе е губам девушки, и ощутил, как ему показалось, неровное, тёплое дыхание. «Дышит…» Облегчённо выдохнув мужчина протянул руку и пальцами стал гладить руку девушку, в желании пробудить. Сам того не замечая, и не понимая Рочестер ласково смотрел на девушку, и пальцами продолжал нежно гладил хрупкую руку Авалон. «Тебе нужно проснуться, и принять лекарство, как бы ты того ни хотела.»
– Авалон, Авалон Бёрк, просыпайтесь же, примите сначала лекарство, а потом уже спите себе сколько душе угодно, просыпайтесь же. – Голос мужчина становился всё более настойчивым, и даже, почти, требовательным. – Бёрк, проснитесь же, я принёс всё необходимое и вы должно это выпить – уже строго проговорил писатель, а в глазах ещё блестели ласковые огоньки, хотя с каждой минутой разглядеть это становилось сложнее…
– Авалон…! – не крича, но громко и требовательно произнёс мужчина, а ласковый огонёк в глазах совсем потух, хотя он и продолжал, скорее машинально, гладить её кисть руки своими пальцами…