Вечер плавно перетек в ночь, ночь в хмурое утро. И так которые уже сутки? Вторые? Десятые?  Время словно застыло. Я сидела на диване, укутанная в плед, и невидящим взглядом протирала дырку на ковре. Я так сидела уже долго, сколько не помню, меня так оставили, я так и оставалась. Каждое движение доставляла невыносимую боль. Только вот физическую или моральную, я не разобралась. Окна были плотно закрыты. Вокруг полумрак. В доме было тихо и пусто. Безжизненно. Одиноко.
Больше никто не делил со мной этот диван. Никто не приносил чаю и не кричал с кухни: клубничного я хочу мармелада или апельсинового? И больше этого никто не сделает. Ни-ког-да. Том этого никогда не сделает. Его больше нет. В первые минуты я старалась представить, что он просто покинул меня, бросил, как кто-то когда-то давно, разлюбил, ушел, но липкая правда горька на вкус.
Слёзы снова застлали глаза. Это было невыносимо.
Внутри всё разрывалось на части. Обидно. Одиноко. Просыпалась ненависть к себе. Если бы я не пошла в этот горящий дом. Его бы спасли. Второй голос шептал, что если бы не она, Том и столько бы не продержался. Хотя кто его знает, что бы было. Почему именно в этот день? Почему вообще с ним, добрейшим человеком в мире, лучшим мужчиной на свете? Я остановила сама себя. Горе меня обезумило. Я запуталась сама в себе. Я просто лежала и плакала. Рыдала. Кричала. Не могла остановиться. Некому было остановить. Я снова одна, совсем одна.
Как же я хотела оказаться на месте Тома.
Там в этом огне.
Сгореть.
Дотла.
Может мне все это сниться?
Звенели телефоны. Приходили смс-ки. В глубине дома кого-нибудь требовал фэйсбук.
Но я не хотела никого не видеть и не слышать.
Я должна была самостоятельно справиться с этой болью или умереть от её передозировки.
Я то впадала в нервный сон, то просыпалась от любого шороха. Не было аппетита, не было жажды, не было сил. Я плакала сутки напролет. Да сколько можно-то?
Его не вернуть. Его не вернуть. Его не вернуть. Словно мантра в голове. Ты не могла ему помочь. Ты сделала, всё что могла.
Том. Мой милый Том.
Я так привыкла к тебе. Ты был лучшим, что случалось со мной в жизни. Или я сейчас вру сама себе?
Боль утраты.
Снова заснула. Снилось что-то про драконов, которые то и дело норовили поджарить меня. Они находили меня, где бы я не пряталась, где бы не скрылась. Притом я чувствовала вполне реальную боль в теле. Проснулась я снова уже на еще одно новое утро. Сквозь плотные шторы пытался проникнуть лучик восходящего солнца. Тело болело. Судя по состоянию дивана и скомканного пледа во сне меня метало. Я снова перевела взгляд на окно. Или все-таки темнело.
Слёз не было. Истерика тоже отпустила. Ощущение пустоты и полное отсутствие каких-либо эмоций.
Я со второй попытки встала на ноги, пройдя по комнате в кухню. Проходя мимо зеркала во всю стену, я отметила, что синяки переливались уже всей палитрой синего цвета. Я задрала свитер вверх, на животе чернел кровоподтек. Шишка на лбу, на ногах синяки, на спине длинный порез, непонятно откуда взявшийся. И все это саднило, болело, рана вообще кровоточила, оставляя на белой ткани багровую полоску. Я так и застыла, изучая своё отражение. Боже, какое убожество. Ко всему этому, вспухшее лицо и воспаленные от плача глаза. Я даже была рада, что сейчас плакать не хотелось. Я устала глотать эту соль из глаз, устала... жить?
Набрав стакан воды, я осушила его залпом.
Раздался звонок в дверь.
Промелькнула мысль, что это Том вернулся с работы.
Но он больше никогда не вернется.
Снова звонок.
- Что вам надо от меня, - прошептала я, сжимая стакан. Надеясь, что звонить в дверь кому-то там надоест, продолжала стоять на месте.
Снова звонок. Минута тишины. Звонок.
- Чёрт.
Я прошла в крохотную прихожую и просто толкнула дверь. Она была не заперта, замечательно.
На пороге стояла молоденькая блондиночка. В руках она что-то держала. Два глаза настороженно уставились на меня, то ли изучая, то ли без слов извиняясь за вторжение. Я окинула её еще раз безжизненным взглядом и уже хотела закрыть дверь, как девушка подставила ногу, препятствуя мне совершить сие деяние.
Я бы разозлилась, будь у меня хоть капля душевных сил, но их не было. Я молча отступила в сторону, пропуская девушку в дом.

Кто такой этот Годфри? Я непонимающе уставилась на девушку, пытаясь сообразить хоть что-нибудь. Голова кружилась и отказывалась работать. Так стоп, Годфри Уиллиям, я слышала это имя вчера. Вздрогнула. Вчера был самый худший день в моей жизни, я не хотела его вспоминать. Никогда. Неважно. Со вчерашнего я помню только два лица: Кита Армстронга, который так самоотверженно кинулся вытягивать меня из огня и пожарника. Как же его имя? Да, кажется, кто-то кричал ему "Лиам", стало быть это племянница борца с огнем. Но в городе происходит ежедневно столько событий, в которых участвовал мистер Годфри и его команда, почему он прислал эту малышку ко мне? Внутренний голосок подсказывал простой и столь явный ответ. Дело было в жалости. Я была потерпевшей, жертвой жестокой случайности. Господи, ненавижу подобное внимание, тем более из жалости.
Наверное, эти мысли отразились на моём лице, девчушка смотрела на меня такими глазами, словно читала их и видела картинки воспоминаний. Да не дай Бог.
Я развернулась на пятках и поплелась на кухню. Надеюсь, гостью поймет, что разговаривать я не настроена, а вот против её компании не возражала.
- Только не надо жалости. - бросила я через плечо хриплым голосом.
Прокашлялась.
Горло першило. Последствия отравления гарью.
На кухне было чисто, ну еще бы, здесь никто не появлялся трое суток. Накануне пожара мы с Томом обедали и ужинали не дома, я не занималась ни готовкой, ни мойкой посуды эти три дня. И вообще, несмотря на то, что кухня - женское дело, ею занимался Томас. Теперь придется самой.
Достав большую тарелку из шкафчика, поставила на стол, подталкивая девушке. Не есть же печенье из коробки. Я налила в чайник воды и поставила его на плиту. Она была газовой. Никогда прежде у меня не возникало мысли, что это может быть опасным. Я взяла спички, достала одну, включила газ и застыла в нерешительности. Волна паники пробежала мелкой дрожью по позвоночнику. Резко забыв, что надо делать, я просто пялилась на кончик спичку и коробку в дрожащих пальцах. Резко откинув гремящий коробок, я выключила газ и отошла от плиты. Да, не стоило брать инициативу в свои руки.
Медленно опустившись на стул, я закрыла лицо руками.
Тело ломило. Виски нестерпимо пульсировали. Руки по-прежнему тряслись.
Интересно, когда-нибудь я смогу снова нормально пользоваться воспламеняющимися вещами?
Почему-то даже редкое курение стало казаться очень противным.
Я наблюдала как девушка проворно подбежала к плите и, ловко орудуя, зажгла огонь и поставила воду.
Надо будет купить электрический чайник.
Я на всякий случай отодвинулась от плиты подальше, не сводя глаз с весело запрыгавшего пламени.
Мир вокруг перестал существовать. Были только я и этот мерцающий источник тепла, даже жара. Я помнила физически это "тепло", бесстыдно съедавшее тела, как бутерброды с ветчиной. Это "тепло", что наносила такие раны, которые оставались у людей на всю жизнь.
Теперь я знала, что огонь это хищник. Он пожирал слабых, тех, кто попался на его уловки и думал, что сможет его обуздать. Сколько людей ежегодно умирало в пожарах. Теперь я этим заинтересовалась, теперь я понимала, какого тем, кто теряет, и даже частично знала, что чувствуют те, кто горит заживо.

С одной стороны мне было плевать на это печенье, больше всего мне хотелось побыть одной. В тишине. Я не очень любила тишину, но сейчас она была просто необходима, чтобы справиться со всем тем, что творилось внутри. Пусть люди думают, что угодно, пусть звонят и пишут, они не получат ответы, пока я не приду в себя, если, конечно, я приду. Неужели так сложно понять, что мне сейчас не до воспоминаний о вчерашнем, не до самокопания и выслушивания утешений девчонки, которая даже представить не может, какого это? С другой стороны, гостью искренне рвалась принять участие в её горе, любая другая на её месте просто развернулась бы, швырнула ей эту коробку печенья на порог и умчалась по своим делам. Элисон Остин была таки не такая. Она ворвалась в опустевший дом, разрушив тишину горечи и потери. Если задуматься, была ли потеря? Кроме осознания, что я осталась одна и меня больше никто нежно не обнимет ночью, была тупая боль просто из-за потери близкого и очень хорошего человека. Я не скорбела, как скорбят влюбленные по уши девчонки, я лила слезы и терзала душу по лучшему другу и попутчика по жизни, кто его знает, что из этого хуже.
Пока я нервно мяла собственные ладони, девушка что-то тараторила о цене чужой жизни. Жизнь - сегодня есть, завтра может не быть. Не верила я тем людям, что советовали жить сегодняшним днем и не рассчитывать на то, чего завтра может и не быть. Том. Он был достоин провести старость в обществе детей и внуков, любимой и ЛЮБЯЩЕЙ женщины. Не в моем. Мне было с ним удобно, мне было тепло и хорошо. Да, все-таки друг, самый родной и надежный друг, но не любимый человек в смысле отношений.
Так, стоп, она подумала, что я хотела покончить жизнь самоубийством и заодно прихватить её с собой? Она с ума сошла.
- Я всего лишь испугалась огня. - как-то просто и, наверное, непонятно выразилась я, отвечая на упрек. - Последняя наша с ним встреча закончилась плачевно. - рука неосознанно потянулась к ближайшему ожогу на руке, прикрывая его.
Надо полагать со стороны я выгляжу совсем плачевно, раз Элисон решила, что я пойду на самоубийство. Честно признаться, такие мысли возникали в первые пару часов после пожара. Ещё в больнице. Но меня спасли. Может в этом есть какой-то смысл.
Девушка что-то говорила про печенье, своего дядю, о своих привычках.
Это напомнило мне меня саму. Я была активной, жаждущей жизни, да, я бежала вперед, я любила общаться с разными людьми, у них можно было узнать много всего интересного. И мне было жаль, что сейчас я мало что могла рассказать этой белокурой гостье, единственное, чтобы она держалась от огня подальше и больше ценила тех, кто с ней рядом.
- Сабрина, - тихо прошептала я свое имя, не будучи уверенной, что была услышана, но это неважно. За всем этим тарахтением я действительно немного выходила из состояния оцепенения и дурных мыслей. Нет, мне было по-прежнему больно, но я будто понемногу передавала эту боль кому-то\чему-то в пустоту. Стало легче дышать. Надолго ли только. Я притянула кружку к себе, обхватывая её пальцами. Горячий. Невольно одернула руки. К резкому проявлению высокой температуры я относилась настороженно. Решив немного подождать, я опустила чуть трясущиеся руки на колени и подняла, на этот раз прямой взгляд на Элисон. - Дядя послал вас ко мне, заведомо не рассказав мою историю? - я горько усмехнулась. - Ваш дядя, на редкость, грамотный профессионал, простите за тавтологию. - я очень хотела попробовать расхваленные мисс Остин печеньки, но при виде еды я еле сдержала рвотный позыв. Сначала стоит успокоить оголодавший желудок крепким чаем, затем уже есть. К тому же, виноват был скорее всего нервный срыв. - Я имела неаккуратность состроить из себя героиню и попыталась спасти дорогого мне человека, чем его и погубила, - да, я винила себя в смерти Тома. На глазах навернулись слезы. Я хотела рассказать всё этой девчушке, наверное, даже поплакать. Но не могла. Я была к этому не готова. Я не хотела показывать очередную слабость, пусть даже и незнакомому человеку. Довольно было того, что полгорода видело, как меня с нервным срывом увозят в больницу.