Анни по дороге из магазина завела свою любимую пластинку и ныла, чтобы Клеменс пустил ее за руль хоть "на минуточку". Клеменс отлично знал, чем это обычно заканчивается - нет, не столкновениями, конечно же, все-таки у Анни тоже есть права, но обязательно каким-то казусом: как отец справедливо замечает, никто не может уверенно водить автомобиль, если он ему не принадлежит. Пежо принадлежал Клеменсу, Анни и так слишком часто его брала, что не странно - желтая машина выглядела дамской, хотя и шла им обоим. Что поделать - Клеменс любил желтый, а еще он любил Анни, но в этот раз уступать не собирался.
Анни настаивала. У них одинаково твердый характер; и по ним обоим внешне этого никогда не скажешь. Рано или поздно кто-то всегда сдается, и у Клеменса, как назло, никакого настроения не было сейчас ссориться - настроение было плохим в основном потому, что второй месяц кряду он учил Анни французскому, потому что ей так вздумалось: сказала, надо пользоваться, раз такой брат. Логика женская, он-то не спешил пользоваться ее танцевальными талантами, "раз такая сестра", но, впрочем, Клеменс не особенно возражал, зная ее слишком хорошо. Пройдет еще пара недель... ну, может, больше - к новому году... и Анни перегорит как бенгальский огонь. Пшик: и весь французский умещается в "мон шер" и "мерде", а это она уже и так знает.
- Ну хочешь, я до конца дня буду разговаривать на одном только французском, - просила она, умильно заглядывая в глаза. Парковка, на которой приютился пежо тем временем удалялась от них все дальше, видно, прямо сейчас Анни не собиралась атаковать его машину.
- Хочу, - отвечал Клеменс, и бровью не ведя. - Можешь уже начинать.
- Но тогда ты пустишь меня за руль! - энтузиазм в голосе, на который Клеменс по обыкновению реагировал сдержанно.
- Дорогая, это был не французский. *
Вот так с ней и нужно. Она постоянно не улавливала такие моменты - когда Клеменс иронизировал или намеренно играл словами, не желая делать очевидные выводы, или как-либо еще манипулировал ею. Зато налицо была разница между Анни и человеком, у которого есть высшее образование: пускай гуманитарное, но диплом с отличием. Он обычно говорил, что она тоже так научится, с возрастом, но с каким - не уточнял.
- Может быть, мы вернемся к машине, Анни?
Она хмурила брови. Волосы высоко заколоты, лицо почти без макияжа, яркий шарфик - тоже желтый, в цвет пежо, и Клеменс начал подозревать, что поездкой до дома ее "порулить" не закончится, но пока что сестра никуда не торопилась, наоборот, она кивнула головой на в общем-то обычный дом и сказала, на удивление, по-французски:
- Пойдем туда.
Выговор был кошмарным. Клеменс поморщился, но пошел. Дом при ближайшем рассмотрении оказался не то чтобы обычным - окна в цветном мелу, с раскрытыми шторами, чтобы с улицы было видно, что там внутри - и внутри там было одно из этих небольших кафе на пару столиков, которые открывают без особой надежды на прибыль, "из любви к делу". Клеменс немало видел их во Франции, но заметно меньше здесь, на родине.
- Я тебя угощу, ты - дашь поехать.
- Повести, Анни, я умоляю тебя... - но ее можно было хоть на коленях упрашиваться - познаний в голове это не добавляло.
Внутри никого не было. Звякнул колокольчик, Клеменс подумал, что если через пять секунд на его звук никто не выйдет, он с чистой совестью сможет уйти, однако юноша появился через шесть, ровно в тот момент, когда Клеменс уже набрал в грудь воздуха. Он его, этот воздух, тоже пустил в дело:
- Анни, попроси у него  кофе и какие-нибудь маффины. По-французски, разумеется, - Клеменс произнес это шепотом, почти на ухо Анни - они были практически одного роста.
Она скрипнула зубами. То есть, Клеменсу показалось, что она так сделала, он ведь отлично знал, что Анни ненавидит, когда ей указывают. Именно поэтому он продолжал и будет продолжать в том же духе, потому что...
- Месье, добрый день, не найдется ли у вас парочка земляничных кексов для моего брата-гея, который считает, что вы очаровательны?
Это отврати... - первым делом Клеменс заметил выговор, корявый, как лесная тропка, и только потом пришла очередь смысла. Все слова, которые подобало высказать Анни прямо сейчас, почему-то застряли у Клеменса в горле, все мысли исчезли кроме одной-единственной, самой важной: - Господи! Лишь бы он ни слова не понял!

________
*французский, и это французский

Клеменс не знал, куда прятать глаза. Он рассматривал стены и окна, и улицу за ними, и думал, что где-то там припаркована его машина, маленькая и уютная машина, внутри которой никогда ничего такого дурацкого не случается. Больше всего на свете сейчас ему хотелось оказаться в ее теплом салоне, но он по-прежнему стоял здесь и слушал, постепенно бледнея, как этот юноша с подносом отвечает Анни - отвечает на французском, хотя и довольно плохом.
Парень краснел. Несколько лет назад у Клеменса на все была такая же реакция, и, может быть, оставалась и до сих пор, но на Анни он злился, а от злости у него белели щеки, хотя при том освещении, что было в этом кафе, нелегко было бы это заметить.
Ну все, Анни, это конец! Попросишь ты меня еще раз! - даже вторая фраза из уст молодого человека не смогла заставить Клеменса расслабиться. Он даже подумал, не шутка ли это, однако вряд ли рыжеволосый юноша был в состоянии сейчас шутить - по его внешнему виду было сразу понятно, что Анни смутила и его тоже. Сама она, к слову, выглядела очень собой довольной, как будто никакие угрызения совести ее не мучили.
- Извините, ради бога, - Клеменс облизнул губы и подумал, что лучше всего уйти прямо сейчас, в самый неожиданный момент, и будь он один - точно так и сделал бы.
- Конечно, мы попробуем здесь! У вас очень уютное место! Клеменс, ну не стой ты как памятник! - она, видно, почувствовав все-таки себя виноватой хотя бы в нарушении душевного спокойствия брата, обняла его со спины и сделала попытку сдвинуть с места. Клеменс угрюмо снял с себя ее руки:
- Не позорь меня еще больше, - шепотом попросил он, а потом, когда Анни отцепилась и самостоятельно выбрала себе столик, обратился к молодому человеку: - Ваш французский оказался намного лучше, чем мне бы хотелось, - Клеменс еле-еле улыбнулся и переложил пакет из одной руки в другую. Хорошо, что он был, этот пакет, иначе пришлось бы заботиться и о том, чем занят руки. - На самом деле я ничего такого ей не говорил. То есть, не то чтобы вы не были очаровательны, нет, ну, то есть... У вас очень симпатичные... надбровные дуги, - увы, но Клеменс никогда не умел делать комплименты. У юноши были красивые глаза - большие, похожие на оленьи, и темные, но "красивые глаза" попахивают духом бульварных романов, да и не было у Клеменса времени на то, чтобы разобраться. Были вещи, о которых разговаривать он попросту не умел. - М-мы бы не отказались от чая, - после этих слов Клеменс задом попятлися к столику. - Черного. Спасибо.
Наконец он смог отвернуться и глянуть на Анни. Ее лицо оставалось сосредоточенным и спокойным, но глаза... о, Клеменс хорошо знал этот взгляд, и в тот самый момент, как молодой человек скрылся за дверью кухни, Анни рассмеялась, будто только что посмотрела первосортную комедию.
- Ну, Клеменс, так ты себе парня не скоро найдешь! - выдала она, поглаживая руками столешницу.
- Я его и не ищу, так что не смей больше проделывать такие штучки. Ты мне всю репутацию испортишь, как я после этого смогу дальше здесь преподавать? А вдруг он студент? А вдруг он мой студент, а я не помню?
- Ой, подумаешь, - Анни фыркнула и уставилась за окно, а Клеменс закатил глаза. С ней невозможно разговаривать, просто невозможно! Но все таки стоило бы, к примеру, сказать, что машину она в ближайшие дни уж точно не получит, но Клеменс не стал этого делать: молодой человек как раз возвращался из кухни, а он не любил выносить сор из избы.
- Клеменс, кажется, Мэттью мне звонит! - Анни неожиданно схватилась за телефон и, бросив на ходу "я сейчас!", выбежала за дверь. Колокольчик звякнул особенно громко, и Клеменс, уверенный в том, что никакой Мэттью и не думал ей звонить, вздохнул.
Давно пора жить отдельно.
- Простите еще раз, - молчать было совсем уж невыносимо, и теперь, когда Анни не слышала, Клеменс мог не особенно на ее счет переживать. - Она просто обижена на меня из-за того, что я не даю ей машину. Вы здесь вообще ни при чем. И, если честно, французский у вас не очень. А кто был вашим преподавателем, может, я его знаю? Я недавно начал работать в университете.
Клеменс подвинул поставленную им чашку поближе, покрутил ее так, чтобы ручка была не справа, а спереди, точно так же переместил и вторую чашку - скорее по-привычке, чем потому что Анни тоже так любила. Вспомнив о ней, Клеменс покосился в окно, но там девушку видно не было: может быть, она и вправду позвонила Мэттью, чтобы все выглядело правдоподобно.

- Сестра - то еще удовольствие, особенно, когда она тебя не младше, - Клеменс досадливо дернул уголком губ. - Сами видите, что творит, когда не держишь ее под контролем.
А что она будет творить после, дома, или нет - даже еще раньше, в автомобиле... В общем, как только они останутся вдвоем и Анни наконец сможет высказаться и по поводу "надбровных дуг", и насчет "притягательного лица". Клеменс заранее знал, что отыграется она за все, и думать об этом было намного спокойнее, чем о том, что лицо его, каким бы оно ни было, в самом деле этому парню понравилось.
Если не считать некоторых парижским разговоров на нетрезвую голову, этот диалог был самым откровенным за последнее время, но с опасной темы они, к счастью, соскользнули.
- Надо же, а вы не показались мне таким человеком, который готов ссориться с преподавателями, - Клеменс улыбнулся. С ним лично такого никогда не случалось, поэтому он с трудом представлял себе подобную ситуацию, хотя и догадывался, что все зависит от учителя. Буль он заинтересован своим делом в действительности, ни у кого и мысли бы не возникло с ним спорить: вот  хотя бы на примере самого Клеменса - он молод и, надо глянуть правде в глаза, не выглядит внушающим уважения, однако ни единого конфликта со студентами у него не было. Пока что.
Частные уроки? - Клеменс бросил на юношу еще один взгляд. Частные уроки он давал, но в основном летом, когда студентам нужно было поступать. Сейчас времени у него было уже не так много.
- Может быть, вы присядете? - он кивнул на стул, на котором Анни провела всего-то секунд двадцать. Кажется, она по-прежнему не торопилась возвращаться. - Анни возьмет себе еще стул, когда вернется. Я действительно могу давать частные уроки... разве что не уверен, будет ли сейчас на это время, - Клеменс повел плечом, перевел взгляд на пакет, сейчас висящий на спинке стула. - Вам понадобятся учебники, словарь... это все, конечно, есть в интернете, но, как по мне, там этого даже слишком много. Невозможно сосредоточиться на чем-то одном, всегда думаешь, нет ли чего лучше, эффективнее... - он взял чашку обеими руками, вдохнул аромат - он показался необычным, знакомым. - Не просто черный, верно? Вы что-то туда добавили.
Клеменс сделал глоток, только убедившись в своей догадке, затем подумал, что Анни не возвращается как-то уж слишком долго, но это было даже хорошо. Кто бы мог подумать, что они здесь будут сидеть не в неловком молчании, а вот так вполне прилично беседовать? Еще и о французском - любимая тема!
- О, не надо "учителей", вам же не шесть лет! Меня зовут Клеменс Андерсен, но "Клеменса" будет вполне достаточно. А вы?..
Наверное, именно с этого им стоило и начать, но лучше поздно, чем никогда. Главное теперь держать себя в руках и не опускаться до банальностей вроде комплиментов имени, но Клеменс бы и не успел: с улицы донесся звук подъезжающего автомобиля, а потом сдвоенный сигнал, точно такой же, которым Клеменс обычно подгонял задерживающуюся возле зеркала Анни. Он, услышав этот слишком хорошо знакомый звук, тут же напрягся, невольно потянулся рукой к карману куртки и почти не удивился, не обнаружив внутри ключей.
- Ах черт!..
Клеменс подскочил со стула, почти бегом выбежал на улицу: так и есть, желтый пежо уже бодренько катился дальше - Анни убедилась, что ее маневр не остался незамеченным и теперь спокойно удирала.
- Анни! - машина не сбавила скорости, только габаритные огни приветливо моргнули, и пежо исчез за поворотом. Клеменс еще пару секунд постоял, тупо пялясь вслед помахавшей хвостом сестре, а потом вернулся в дом: - Я же говорил вам, в сестрах нет ничего хорошего! - он взволнованно прошелся туда-сюда, прежде чем сесть обратно на стул и чересчур резко схватиться за чашку. - Ключи от дома остались в машине, - немного расстроенно пожаловался он, догадываясь, что Анни уж точно уехала не домой. - Знаете что, у меня будет время на вас, поэтому... советовал бы передумать как можно скорее. Я, несмотря на притягательное лицо, настоящий монстр, когда дело доходит до французского. Вы меня возненавидете.

Клеменс улыбнулся: "чудовище" из уст Лэя звучало как-то по-доброму и с теми особыми нотками, которые ни в коем случае не дают подумать, что слова имеют именно тот смысл, который в них якобы вложен. Даже злость на Анни после этих слов как-то поутихла, тем более что спать здесь Клеменсу явно не придется, ведь домой он дойдет меньше, чем за полчаса, а через несколько часов вернутся родители, так что без крыши над головой он не останется. Вот только говорить об этом Лэю он не стал: маленький комплекс на тему того, что ему двадцать пять, а своего дома по-прежнему нет.
- Так и будет, если вы не решите закончить после двух занятий. На моей практике такое уже случалось, должен вас предупредить. Они не выдерживали темпа: я обычно требую исключить английский на занятиях полностью, к тому же я могу быть несдержанным в выражениях. Один молодой человек как-то ушел прямо с занятия... но ему было лет девять, - Клеменс улыбнулся уголками губ, показывая, что это было шуткой. - Уверен, что вы себе такого не позволите.
Этот интерес уже нельзя было назвать даже спортивным. Редко когда на долю Клеменса перепадали ученики старше четырнадцати, в основном из-за того, что репутации он себе еще не создал, к тому же, шел третий месяц негласной борьбы Клеменса со студентами, который если и были младше, то зачастую так не выглядели, и поэтому он не сумел пока выработать ни линии поведения, ни каких-либо на самом деле адекватных учебных планов. Впрочем, последнее в случае с Лэем было и не нужно: индивидуальные занятия давали и учителю, и ученику гораздо больше, и практически не ставили никого в зависимое положение. Клеменсу хотелось в это верить.
- Знаете грамматику? - Клеменс немного удивленно поднял брови. - Это редкость. Не обессудьте, но на слово я вам не поверю, однако буду очень рад, если окажется, что вы избавите меня от необходимости заставлять вас спрягать глаголы.
В последнем его "я хочу" был оттенок чего-то интимного, и Клеменс вдруг ощутил, что почти смутился. Он снова сделал глоток чая - кажется, тот пах лавандой, - потянулся к кексу на тарелочке. Тянуть его в рот и кусать, как обязательно бы сделала Анни, он не стал - отломил пальцами кусочек, удивляясь, почему он не крошится, но все равно остается мягким, и, прежде чем попробовать, сказал:
- С вашей стороны неосмотрительно делать такие заявления, пока вопрос оплаты остается незакрытым, - он отправил кусочек кекса в рот, прожевал с задумчивым выражением лица, а затем неторопливо произнес: - Обычно это стоит пятьдесят евро, но я готов работать с вами бесплатно, если вы только скажете, как делаете эти кексы, - под конец фразы он наконец посмотрел прямо на Лэя, и в глазах Клеменса светился настоящий восторг, немного даже фанатичный. - Не подумайте, что я пытаюсь узнать ваш фирменный рецепт, чтобы нагло им потом пользоваться, но я, кажется, не пробовал еще ничего подобного. Вы печете их сами? - Клеменс глянул по сторонам, как будто в доме мог быть кто-то еще. - Я люблю готовить. Обычно я в этом не признаюсь, но мою главную тайну Анни уже вам открыла, так что об остальных и говорить нечего, вряд ли что-нибудь еще вас сможет удивить.

Со стороны они оба наверняка выглядели немного по-глупому: Клеменс никак не мог перестать улыбаться, и если с лицом он еще мог как-то справиться, то с глазами совершенно ничего нельзя было сделать. А все из-за того, что Лэй говорил о французском в точности то, что Клеменс о нем думал. Сейчас даже сложно было представить, как мог он, будучи ребенком, ненавидеть этот язык только потому, что не слишком-то хотел ему учиться... и как же повезло, что мнение детей так часто склонно меняться! Ведь даже сейчас, когда Клеменс говорил во многом не хуже носителей языка, французы со своим быстрым говором и случайными сокращениями не переставали его восхищать.
- Не шутите с этим, - он погрозил Лэю пальцем и постарался хотя бы выбирать выражения попроще, раз переключение на чужую речь давалось ему без особого труда. - В жизни никого не порол, а я терпеть не могу заниматься тем, чего не умею. Как, по-вашему, я должен буду научиться, если вы один с такими смелыми предложениями?
Клеменс отломил еще кусочек кекса, думая о том, что за удивительный человек сейчас перед ним сидит. Не исключено, что уместнее было бы назвать его странным, но странность Клеменс понимал по-другому. У Анни была подружка, которая все время распрямляла плойкой вьющиеся волосы, а потом накручивала их же на бигуди, потому что так локоны получались мельче - вот она действительно была странной. А Лэй со своим сияющим взглядом и сквозящей между фраз безрассудной храбростью - хотя с виду его ни за что не назовешь безрассудным - был как раз-таки удивительным.
- В саду? - переспросил Клеменс, поначалу не слишком-то в это поверив. В том, что позади этого дома мог быть сад, ничего необычного не было - у Андерсенов тоже он был, и там тоже наверняка что-то росло, если мать продолжала заниматься этим до сих пор, но в основном это были яблоки, да и те последние лет восемь получались маленькими, крепкими и чересчур кислыми. - Но сейчас ведь ноябрь, холодно. Что... вы делаете с ягодами что-то особенное? Никогда не пробовал наркотиков, но кто бы знал, что они могут быть такими вкусными!
Он едва не рассмеялся из-за того, что они с Лэем почти поменялись местами, и хотел было сказать, что пропускать занятия может быть в интересах Лэя, но не в его, да и настаивать на том, что бесплатными могут быть только некоторые занятия больше пристало Клеменсу, но ничего этого произнести он просто не успел из-за того, что Лэй вдруг к нему прикоснулся. Он потянулся через стол, провел, как ни в чем не бывало, пальцами по щеке: касание получилось легким и мимолетным, но Клеменс тем не менее чересчур хорошо его ощутил. Не то чтобы ему не нравились прикосновения, просто Клеменс уж точно не был кинестетиком, да и не относился к тем людям, которых так и хочется потрогать. И первые несколько секунд он в самом деле не знал, как реагировать, но потом просто улыбнулся - почему бы и нет?
Секреты? - сосредотачивался на вопросе Клеменс с небольшим трудом. Конечно, здесь не требовалось прямого ответа, но именно он в голову и пришел - никаких. Даже ориентацию тяжело было назвать секретом с учетом того, как Клеменс одевался и в какой машине ездил, и ничего другого на ум тоже не шло, так что стало даже немножко грустно. Впрочем, почти сразу он кое о чем вспомнил: секрет был, увы, не из приятных.
- Абсолютно никаких, только гляньте на меня, Лэй, я - открытая книга! - он опять не смог не улыбнуться: - Правда, на французском, но это не слишком-то усложнит вам задачу. Кстати, пока я не забыл - прежде, чем мы пожмем друг другу руки, ответьте на один вопрос: для чего вам изучать этот язык? Судя по всему, вы знаете немецкий, и с английским у вас нет никаких проблем, и живете вы здесь, в Килкенни, где французский нужен разве что чтобы читать Золя в оригинале - я как-то брался за "Нана" и заранее могу сказать, что тяжело найти книгу скучнее... ну разве что Фейхтвангер или... - лицо Клеменса стало задумчивым, но потом он вспомнил, что разговор не о литературе. - Или в вашей профессии дело? - Он мог бы быть журналистом. - Кто вы по образованию?

Клеменс беззлобно усмехнулся:
- Надо же, только что вы сами признались, что никогда не шутите.
Он совсем не собирался ловить Лэя на слове, но это все равно показалось забавным. Шутки у него тоже были опасными, на грани дозволенного, хотя это выражение вскоре обречено стать фразеологизмом, потому что дозволенного с каждым днем становится все больше.
- Но спасибо за уточнение, а то я бы непременно вам поверил. Вы выглядите приличным молодым человеком, как раз для таких, как вы, эти книги и пишутся. В тихом омуте... - Клеменс неоднозначно склонил голову. - Впрочем, я тоже так выгляжу... поэтому знаю, о чем говорю, - в этот раз шутил уже он, вот только объявлять об этом во всеуслышание Клеменс не стал. - Нет, не похожи, но именно это я и подумал первым делом. Признайтесь, как вам удалось попасть ко мне в голову?
Он еле заметно прищурился, думая о том, что это просто самый очевидный вариант. Для дипломата Лэй был еще слишком молод, а больше Клеменс не знал таких профессий, в которых французский был бы нужен, но не настолько, чтобы терпеть некомпетентных профессоров. Когда впервые прозвучало слово "биолог", Клеменс ощутил новую волну интереса - почему-то он совсем не ожидал такого поворота, думал, что юноша окажется дизайнером или, может быть, аналитиком, в крайнем случае - кулинаром. Но не биологом; это выходило так же странно, как если бы он конструировал космические корабли.
Представление о биологах у Клеменса было слабое, несмотря даже на то, что он сам в свое время интересовался этой отраслью. В его понимании люди вроде Лэя должны были сидеть в лабораториях при микроскопе, но зачем и для чего - было уже за гранью осведомленности.
- Необычно, - прокомментировал он. Кекс с земляникой уже закончился, и Клеменс снова обнимал пальцами остывающую чашку. - В детстве я хотел изучать биологию... Точнее, генетику, но тогда мне казалось, что это одно и то же. Меня тогда интересовала теория группового отбора Винн-Эдвардса, но потом я перестал с ним соглашаться в том, что касалось альтруистичного поведения индивидуумов во благо вида. К тому же, они все любили рассматривать генетически обусловленное поведение на животных, потому что с людьми это чересчур сложно, а животные меня мало интересовали.
Он остановился, потому что подумал - со стороны может показаться, будто он стрит из себя умника. Только что про литературу говорил, а тут же о генетике, мало кому это, наверное, понравится, поэтому тему Клеменс немного завернул:
- Но это вряд ли то, чем занимаетесь вы?
Клеменсу очень льстили его слова. Он даже чуть было не сказал, что никакие другие причины не нужны, потому что считал честной самую первую, однако решил ничего такого не говорить. Если Клеменс что-то и понимал в флирте, так это то, что не стоит принимать за него всё подряд: уж лучше сделать вид, что не заметил, чем неправильно понять, тем самым опростоволосившись.
Однако это не давало покоя. Да, Клеменса не назвать экспертом, он даже мелодраматические фильмы не смотрел, но мысль о том, что неспроста все это, не отпускала. Лэй ведь прекрасно знал, с кем общается, и при этом все равно говорил такие слова и делал такие вещи - вроде этого прикосновения к щеке, которого Клеменс до сих пор не мог забыть...
- Вам стоит быть немного осторожнее в выражениях, Лэй, - он наконец нашел годную формулировку и поспешил ею воспользоваться. - Иначе я могу подумать, будто вы заигрываете.

- Я просто владею этим местом и делаю ваше настроение.
Клеменс прикрыл глаза, прокрутил эту фразу в голове еще раз, а потом снова. Он в эти слова, без сомнения, влюбился: простые, не избитые, в точку - невозможно было отреагировать иначе. Таких слов не услышишь ни в одном "Старбаксе", как и в других сетевых кафешках, как и в любом из мишленовских ресторанов.
Я просто владею этим местом... - пожалуй, Клеменс не отказался бы от возможности в свое время точно так же сказать это, но пока он не представлял, каким должно быть его место. - И делаю ваше настроение. На-стро-е-ни-е.
Лэй, кажется, ни капли не смущался, хотя Клеменс и не пытался его смутить. Он просто знал по себе, как бы отреагировал сам, и поэтому специально старался некоторые фразы строить так обтекаемо, чтобы не в лоб, не напрямую, и то ли эта стратегия оказалась верной и работала, то ли Лэй с виду был гораздо более хрупким, чем внутри, но он реагировал именно так, как Клеменсу хотелось бы. То есть легко, безо всяких сложностей отзываясь словами на слова.
- Я тоже не знаю, - Клеменс решил, что принцип "откровение за откровение", если его применять дозировано, себя оправдывает. Он кивком поблагодарил за чай, думая, что хорошо, что Анни нет - она не может ничего пить без сахара, а такой чай портить сладким просто грех. Мед еще, пожалуй, можно было стерпеть, но на мед у них аллергия. - Я нечасто сижу даже с обычными парнями в кафе.
"Не говоря уже о необычных", - это читалось во фразе, хотя Клеменс и не произнес этого вслух. Лэй казался догадливым, нечего было и думать, что он не понял.
Клеменс по-привычке чуть склонил голову, такое с ним бывало, когда он слышал что-то, что ему казалось важным и требующим запоминания. Он удивился - на месте Лэя он не стал бы рассказывать о таких своих особенностях первому встречному, даже тому, с кем уже решил связать себя еженедельными встречами (кстати, встреч эти должно быть три в неделю, и каждая - не меньше двух часов, но к такой новости юношу наверняка стоило подготовить). Но Лэй, видимо, не находил в своей асексуальности чего-то необычного и требующего особого отношения, а вот Клеменсу было интересно. Были у него и вопросы, вроде тех, как так получилось, и точно ли Лэй уверен, но задавать их он постеснялся. Тогда пришлось бы еще раз воскресить принцип откровения, а о себе в этой плоскости он разговаривать не был готов.
- Здесь вы правы - не смогу, - он серьезно согласился с последним утверждением, совершенно без улыбки. Серьезно даже для самого себя, и это самую малость пугало. - Но с чего вы взяли, что это не даст мне быть строгим? Возможно как раз наоборот. Мы не узнаем, пока не попробуем.
Настрой был таким, что хоть сейчас пробуй. Клеменс в самом деле готов был вытащить из пакета те учебники, что они купили для Анни, хотя и прекрасно знал, что непрофессионально вот так срываться с места в карьер, когда ничего еще не готово, неизвестен реальный уровень ученика и его сильные и слабые стороны. Какая разница, что там да как, когда в крови уже появился тот оттенок азарта, который и не давал Клеменсу бросить преподавание даже в самые тяжелые времена, когда ни черта не получалось и все валилось из рук; тем более что теперь все выходило как раз как нельзя лучше. Они оба были взволнованы, оба были хотя бы наполовину к этому готовы, и в тот момент, когда Клеменс уже готов был озвучить это первым - как некстати! - у него зазвонил мобильник.
Зазвонил коротко, как если приходит сообщение, но этого уже оказалось достаточно, чтобы раскрошить атмосферу до основания, даже вкус чая потерялся за разочарованием, которое испытал Клеменс.
Чертовы штуки, какая-нибудь из них всегда зазвонит в самый неподходящий момент!
Он хотел не обратить внимание, но все-таки так не мог – преподаватель он или кто? Может быть, это по работе, или родители, или…
Ну ясное дело, Анни, - Клеменс тихо вздохнул. Она спрашивала, все ли в порядке, а ничего в порядке не было – но это что касалось его и Анни, вряд ли Клеменс захочет когда-нибудь рассказать, что именно она сделала, оставив его наедине с Лэем. Просто скажет, что у него теперь новый ученик: вместо нее, между прочим, потому что таких выходок Клеменс не терпел ни от кого, даже от родной сестры. И пусть она потом не спит две ночи, снедаемая любопытством.
- Мы можем начать со следующей недели. До этого я как раз успею узнать, чего вы стоите в грамматике и понять, чем мы будем с вами заниматься. И я уже даже не буду предлагать вам хорошенько подумать, - он улыбнулся, извиняясь этой самой улыбкой за телефон. - У вас замечательный чай.

Некоторые собственные фразы казались Клеменсу слишком тяжелыми, такими, что могли невольно напугать. Впрочем, может быть и не "невольно", а вполне преднамеренно - совсем не хотелось, чтобы этот молодой человек, принявший решение так стремительно, отказался от него, как Клеменс и предсказывал, на втором занятии. Конечно, так не будет, со второго он не уйдет точно, потому что это слишком очевидный вариант. На чистом упрямстве Лэй мог бы доехать до, скажем, пятого, но только если у него все будет хорошо удаваться.
Он старался сейчас об этом не думать, чтоб заранее себя не накручивать; кто бы как ни говорил, а для учителя это тоже стресс, особенно в начале. Годам к сорока Клеменс наверняка станет каменным, и тогда все изменится, но это будет только через пятнадцать лет - совсем не на следующей неделе.
- Я тоже.
Пакет выглядел симпатичным, Клеменс некстати подумал, что несправедливо, что в этом месте больше нет посетителей. Тут же в голову пришла иная мысль - о том, что будь здесь кто-то еще, и такого разговора ни за что бы не вышло. Они могли бы и узнать друг о друге, и точно так же договориться насчет уроков, но именно такая беседа просто не имела бы ни единого шанса возникнуть. Но Лэя отсутствие посетителей беспокоило даже меньше, чем Клеменса: юноша был сосредоточен так, как будто других людей вообще не существовал, Клеменс видел это во взгляде, хотя, может быть, ему казалось. Но такие вещи обычно не кажутся.
Клеменс тоже встал со стула, спрятал телефон в карман. Чуть позже, уже на улице, нужно будет позвонить Анни и выяснить, что это вообще было такое, но сильно ругать он ее не будет. Он пожал протянутую руку - пальцы Лэя оказались прохладнее, чем его собственные, но рукопожатие от этого получилось только крепче, будто Клеменс невольно пытался его согреть.
Вайнтрауб, - не самая тривиальная фамилия, но Клеменс все равно ее запомнил: она, как и полное имя, подходили не только юноше, но и всему этому месту. Даже хорошо было, что он не оказался ирландцем.
- Я позвоню вам на днях, может быть, завтра. По вторникам и четвергам у меня занятия в университете, в остальные дни я практически всегда свободен, мы что-нибудь подберем, - он достал бумажник, из него - несколько купюр. Положил их на столе, а сам взял оба пакета; они с легкостью помещались в одной руке, что очень удобно, потому что прогулка Клеменсу предстояла длиной в полчаса, если он не будет особенно торопиться. А он не будет, у него имелось о чем подумать, и мысли эти обещали быть приятными - не даром же Клеменс сейчас так улыбался, сам того не замечая.
Он остановился уже на пороге, придерживая открытую дверь рукой. В помещение проникал ветер, пытался занести внутрь сухие листья, прибившиеся к тротуару, но высокий порог не давал. Обернувшись и еще раз обведя кафе взглядом, Клеменс сказал:
- Знаете, Анни не ошиблась, - дверь уже держалась на кончиках пальцев. - Я и правда считаю, что вы очаровательны.