Когда тебе глубоко за семьдесят даже не слишком частые литургии в Соборе даются тяжеловато. Особенно - Рождественские. Особенно - последние. Потому что бодрствование практически всю ночь перенести легче, чем короткие промежутки сна между Святыми Мессами, но всё же не так легко как в первые лет тридцать после рукоположения в сан. Его Преосвященство Никлас Ниван продолжительно зевнул и отложил в сторону небольшую тетрадь, в которую время от времени записывал свои измышления. В Торжество Рождества Спасителя, как говорится, сам Бог велел размышлять и по возможности фиксировать результаты своих измышлений. Но вот именно сейчас, когда зимнее солнце медленно, но верно ползло вверх по небосводу, мыслей в седой голове престарелого епископа не было. Одна блаженная тишина в предчувствии последней для него на этой неделе литургии. Потому что все последующие будет вести кто-нибудь помоложе. Тот же отец Морриган, например.
- Ему полезно будет, - кивнув тетради заключил про себя епископ, устало поднимаясь из своего кресла и неожиданно твёрдым шагом направляясь в ризницу для торжественного облачения.
До, собственно, мессы времени ещё было предостаточно и Его Преосвященство облачался без спешки и с должным благоговением и молитвой. Постепенно вернулись из конфессионалов священники, так же с тихой молитвой принявшиеся облачаться в торжественные белые одеяния. Ризница просторна и некоторое столпотворение не делало её тесной. Скорее, наполняло сердца верных торжеством.
Мелодичный звон колокольцев возвестил о начале Святой Мессы.
Младенец родился нам и Сын дан нам; владычество на плечах Его, и нарекут имя Ему: Великого Совета Ангел.
Восемь юношей министрантов, четыре священника и епископ спустившись по ступеням к нефу опустились на колени перед алтарём. Эхо входного песнопения, исполненного многочисленными собравшимися ещё гуляло под высокими сводами собора, когда клирики поднялись к алтарю, встав полукругом вокруг него.
- Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, - голос весьма немолодого епископа когда нужно наполнялся немалой силой, разносясь по всему собору, единым выдохом прихожан ответившего ему:
- Аминь.
- Господь с вами, - продолжил Его Преосвященство.
- И со духом твоим, - новый выдох собора десятками голосов отозвавшегося на приветствие.
Спустя мгновение светлые звонкие голоса на хорах повели новую волну всеобщего торжественного песнопения:
Слава в вышних Богу и на земле мир, людям Его благоволения.
Хвалим Тебя, благословляем Тебя, поклоняемся Тебе,
славословим Тебя, благодарим Тебя, ибо велика Слава Твоя,
Господи Боже, Царь Небесный, Боже Отче Всемогущий.
Господи, Сын Единородный, Иисусе Христе,
Господи Боже, Агнец Божий, Сын Отца,
берущий на Себя грехи мира — помилуй нас;
берущий на Себя грехи мира — прими молитву нашу;
сидящий одесную Отца — помилуй нас.
Ибо Ты один свят, Ты один Господь, Ты один Всевышний, Иисус Христос,
со Святым Духом, во славе Бога Отца. Аминь.
Дождавшись когда затихнет последний звук Великого Славословия, Его Преосвященство Никлас Ниван сложив руки в молитвенном жесте призвал к молитве всех верных коротким "Помолимся".
Тишина повисла в воздухе - смиренная молитва предполагает погружение в мысли и вольное прошение Богу каждого сердца, явившегося на Святую Мессу. И спустя минуту тишины епископ начал входную молитву:
- Боже, Ты чудесным образом сотворил человека и ещё чудеснее обновил его достоинство. Молим Тебя, помоги нам приобщиться к Божеству Твоего Сына, Который принял человеческое естество и Который с Тобою живёт и царствует в единстве Святого Духа, Бог, во веки веков, - простерев руки ладонями вверх произнёс входную молитву епископ.
- Аминь, - снова ответил ему народ.
Чтение из книги пророка Исаии предстояло провести отцу Морригану, двинувшемуся к кафедре во время очередной паузы, пока все остальные присутствующие на службе клирики сели на свои места за алтарём.[NIC]Nioclás Naomhán[/NIC][STA]Ceart Oirmhinneach[/STA][AVA]http://s3.uploads.ru/t/HKVak.jpg[/AVA]
[SGN]Но я ни на что не взираю
и не дорожу своею жизнью,
только бы с радостью совершить
поприще мое и служение
которое я принял от Господа Иисуса,
проповедать Евангелие
благодати Божией.
Деяния 20:24 SYNO[/SGN]

Отредактировано Ceallach Morrigan (2015-12-14 07:38:55)

- Слава Иисусу Христу, - закончив исповедания и входя в ризницу поприветствовал отцов и министрантов Келлах. Преклонив колено поцеловал протянутую ему руку епископа и, получив благословение Его Преосвященства, неторопливо омыл руки, негромко проговорив про себя начальную формулу: - Подай, Господи, силу рукам моим стереть всякое пятно, дабы без нечистоты ума и сердца я мог служить Тебе.

Отчего-то не чувствовалось усталости. Даже не смотря на то, что начавшаяся Месса была последней из Рождественских литургий, Морриган чувствовал лишь какую-то звенящую пустоту во всём теле, в какой-то мере позволяющую дышать на порядок легче и свободнее, чем в последние несколько недель, за которые произошло столько всего.

- Чтение книги пророка Исаии, - раскрывая книгу на нужном месте произнёс Келлах, на мгновение подняв глаза на собравшихся, садящихся на свои места после входной молитвы, слушать которую, как, впрочем и всю начальную формулу торжественной литургии, полагалось стоя.
Знакомых лиц было много и это не могло не радовать. Он даже успел ухватить краем глаза светлую макушку Элисон, ободряюще улыбнувшись ей, заметил в толпе Мойру и, кажется, даже Дэниэла с братом. Ещё одно знакомое лицо Морриган заметил уже упирая взгляд в книгу и начиная чтение, улыбаясь едва заметно лишь уголками губ - его несказанно радовало такое количество близко знакомых лиц среди прихожан.
- Как прекрасны на горах ноги благовестника, возвещающего мир, благовествующего радость, проповедующего спасение, говорящего Сиону: «воцарился Бог твой!» - его голос, усиленный акустикой храма, волной проносился над головами собравшегося народа. - Голос сторожей твоих — они возвысили голос, и все вместе ликуют: ибо своими глазами видят, что Господь возвращается в Сион. Торжествуйте, пойте вместе, развалины Иерусалима, ибо утешил Господь народ Свой, искупил Иерусалим.
Перед последней фразой, завершающей чтение, Келлах вновь поднял взгляд на сидящих на лавках людей и...
Сердце словно пропало  из его груди, оставив вместо себя ту самую звенящую пустоту, что преследовала его всю ночь, и эту пустоту в одно мгновение заполнили раскалённые иглы, впивающиеся в лёгкие, рёбра, огнём жалящие изнутри, не дающие вздохнуть, пошевелить губами..
Последнюю фразу он прочёл едва слышно, с трудом шевеля онемевшими то ли от боли, раздирающей грудь, то ли от потрясения губами - голос пропадал, но он был обязан довести чтение до конца, как бы не темнело перед его глазами, каким бы гулом не наполнялась голова.
- Слово Божие, - вместо финальной формулы чтения Келлах практически беззвучно шевельнул губами, уже не слыша ответного произнесения всеми прихожанами "Благодарение Богу", потому что слишком внезапно стало совсем нечем дышать, и сжавшие до побеления костяшек кафедру пальцы больше не могли удержать его от падения в гулкую бездну без света и воздуха.
[AVA]http://funkyimg.com/i/23MxY.gif[/AVA]

Отредактировано Ceallach Morrigan (2015-12-14 20:09:52)

Лэй в этот день проснулся очень рано. Он потряс головой, посмотрел на время, его пальцы сжали одеяло, и он вздохнул - попытался скинуть возбуждение, но это было бесполезно. Он улыбнулся.
За ним должен был приехать Клеменс. Лэй уже привык слышать скрип машины, когда он парковался у дома, но еще ни разу на ней не ездил. Время пролетело быстро, он успел привести себя в относительный порядок, убраться на кухне, где до этого целый вечер пытался сотворить ягодное желе, посмотреть на себя в зеркало - и услышал, как подъезжает машина Клеменса. Он улыбнулся. В церкви они еще встретят Элисон. Он не совсем представлял, как это будет, но воображение лаконично визжало одной фразой - все будет отлично.
- Я ненавижу Рождество, - заметил Лэй, подходя к пежо, уверенно открыл переднюю дверь и сел рядом. - Ненавижу Санта Клаусов. Я люблю снег. Но все остальное... нет. Никому не рассказывай.
Он говорил чистую правду, к Рождеству Лэй относился с сомнением. Не к общей концепции праздника - он вообще любит праздники. Просто в какой-то момент он заинтересовался этим, и прочитал много книг по истории, пытаясь выяснить когда родился Иисус, а потом бросил. У Лэя плохо шло дело с примерными фактами. Он вообще считал, что религия - это выдумка. Удобная выдумка для людей. Человек точных наук, он не верил в сверхъестественное, точнее, мог его объяснить.
- Мы даже не опаздываем...  - Лэй выдохнул, расслабился на своем месте, потянулся к Клеменсу - и как раз поцеловал его в губы, когда он повернулся. Он привык целоваться с ним, это было приятно, и, кажется, молодому учителю нравились эти поцелуи. - Поехали, шеф. Я буду вести себя тихо.
На лице Клеменса он заметил тень сомнения, и широко ухмыльнулся, пожав плечами. Ему удалось вести себя тихо ровно 7 минут. В машине Клеменса играл диск, а не радио, какая-то не очень знакомая ему музыка. Он попытался глазами найти пачку от этого диска, но не смог. Лэй прищурился, посмотрел на лицо Клеменса в зеркало, тот внимательно следил за дорогой.
- Я должен как-то... отблагодарить тебя за это, что ли. Ты не обязан был ехать. Это все мое любопытство.
Пока Лэй говорил, ему пришла в голову идея. Банальная и простая - ну и что? Лэй положил ладонь на бедро Клеменса, тот никак не отреагировал на это.
- Сбавь скорость, мы успеем, - прежде, чем на лице Клеменса появился вопрос, Лэй скользнул пальцами за его пояс, расстегнул его и молнию на штанах. Пока он смотрел на бедра Клеменса, он возбуждался от мысли о том, что собирается сделать. "Ты идиот. Мелкий придурок. Ты хочешь отсосать ему, зачем? Чтобы ему было приятно. Ты сдурел что ли, асексуал недоделанный?" Но руки действовали сами по себе без контроля сознания над ними, Лэй высвободил его член из трусов и взял его в рот, склонившись, сползая на колени на своем месте. Холодная ладонь предупреждающе легла на живот Клеменса, и он начал сосать. Скорость машины действительно сбавилась - Лэй чувствовал это, но ход продолжал быть уверенным. Он зажал член у основания и ласкал головку языком, но позволил Клеменсу кончить, как раз в тот момент, когда они подъехали. Лэй все проглотил и вылизал, его губы растягивались в довольной и немного лукавой улыбке.
- Молчи! Это подарок на Рождество, - выпрямившись, сказал он, и вытащил из кармана освещающую лавандовую конфету.
Он чувствовал себя немного обнаглевшим, гордым за то, что у него получилось, и абсолютно счастливым. Поэтому светить счастливым выражением лица он пошел первым в церковь, но убеждааясь, что Клеменс следует прямо за ним. Войдя внутрь, он сразу увидел белую макушку Элисон, которая мотала головой, следя за входящими. Как только они попали в радиус ее зрения, она подскочила и кинулась обнимать Лэя, он засмеялся:
- Здорово, я как раз думал о пирожных, - он сжал ее, зарываясь пальцами в волосы, но Элисон отстранилась. Лэй вспомнил, что не один, и неловко обернулся на Клеменса. - Это мой... друг. Андерсен Клеменс.
Он коротко улыбнулся, и пропустил Клеменса перед собой. Они сели где-то по середине. Лэй пытался успокоить дыхание, и почти не слышал мессу. Но в конце концов, он расслабился.
-Элисон? - внезапно что-то изменилось, Элисон ушла вперед, кажется, священнику стало плохо.

Отредактировано Leizer Weintraub (2015-12-16 18:12:45)

Рождество – это время чудес.
Это время, когда дети радостно укладываются спать, чтобы ровно в полночь осторожно прокрасться в гостиную и увидеть Санту. Это время, когда каждый дом, каждая улица, каждый городок пропитан атмосферой праздника и единения. Это время, когда все люди загадывают желания, вне зависимости от того, верят они в их исполнение или нет.
Не беда, что на деле Сантой оказывается кто-то из родителей, атмосфера праздника невозможна без множества пробок и очередей, где чего только не услышишь, а желанием может быть, к примеру, отъезд жены на следующие выходные или же выигрыш следующей партии в покер с соседями.
Как бы то ни было, все это было частью праздника, и люди, несмотря на все задержки и мелкие горести, все равно находились в счастливом предвкушении.
К счастью, Коннор Уолш был одним из тех, кто с нетерпением из года в год ждет Рождество. Пусть в его родной Италии и не было снега, как, например, здесь, в Килкенни, но в остальном различий в принципе и не было. Так же за некоторое время до наступления Рождества начинают наряжать елки, развешиваются гирлянды и венки из еловых и сосновых веток, украшенных веточками и красными ягодами падуба — символа наступающего Рождества. Вроде бы также устраиваются театрализованные представления Рождественских событий с живыми участниками, роль которых исполняют и школьники, и взрослые из местных церковных приходов. А сам праздник проводят дома в кругу семьи с родственниками, потому что как минимум в Италии считается, что в Рождество не должен оставаться один дома. Ко всему прочему верующие посещают мессы, после чего вся семья собирается за столом с горящими свечами, детям рассказывают о Рождении Христа, читают Библию, поют рождественские гимны. Уолш, как и его родители не были верующими, хотя возможность существования Бога не отрицали. В любом случае церковь они не посещали, молитвы не читали, но, несмотря на это Коннор с родителями иногда умудрялись хорошо отметить Рождество, а некоторые моменты можно было с уверенностью назвать счастливыми, и иногда вспоминать с улыбкой на губах.
Сейчас же в Ирландии мужчине как-то не удалось застать праздник в чьей-нибудь компании. И в этот год в том числе. Единственное, чем он отличался, так это тем, что ему удалось подружиться Уиллиамом и его племянницей Элисон, которая была еще той оторвой, в хорошем смысле, конечно же. А вот сам Лиам... В общем, так или иначе, девушка пригласила Коннора в церковь на мессу. Только вот любые доводы рассыпались в прах перед её настойчивостью и даром убеждения. Да впрочем, и сам Уолш, видимо, не слишком сопротивлялся. Да и собственно, как он мог отказать ей?
До церкви мужчина решил пройтись пешком, к тому же у него еще дома появилась идея. Просто потому что захотелось. Просто потому что хорошее настроение. Снег был идеален для лепки, и без труда принимал необходимую форму. И уже минут через 40 перед Уолшем стоял настоящий такой снеговик. Правда, косоватый и кривоватый, но все же снеговик. Из него вполне мило так торчали ветки-ручонки,  маленькие глазки, нос-морковка, и, конечно же, шарф, который Коннор достал из кладовки.
«Ну вот, дело сделано, можно и дальше идти»
Оказавшись внутри церкви, мужчина неуверенно оглянулся по сторонам, и, увидев знакомую блондинистую макушку, уже более уверенно уселся на свободное место. Честно говоря, он не представлял, сможет ли досидеть до конца службы, и надеялся, что она не будет навевать на него сильную тоску. За размышлениями Коннор не сразу сообразил, что случилось. Народ встрепенулся, а кто-то еле слышно вскрикнул.

Отредактировано Connor Walsh (2015-12-17 05:28:39)

Перед тем, как толкнуть тяжелую дверь и зайти внутрь, Джим некоторое время рассматривал мощеную дорожку под ногами. Для него Рождество не ассоциировалось с волшебными детскими сказками или каким-то особенным праздником, когда каждого охватывает поистине детское ожидание чуда и ты веришь в то, что действительно произойдет нечто из ряда вон выходящее, положительное и обязательно знаковое в жизни. Джим ровно относился к традиции украшать дома и улицы фонариками, венками, елочным игрушками, свечами и прочими атрибутами праздника. Рождество подкрадывалось неумолимо и всегда как-то внезапно, падало как снег на голову, парой дней "отпуска", в которые Хейвуд сидел дома один, смотрел телевизор и пил. Рождество в семье "я и моя тень" было сродни дню Святого Валентина, и если будучи ребенком, Джеймс действительно верил в Санту и рождественских эльфов с оленями, то в 35 лет он верил в горячий глинтвейн и неизбежность холостяцкого одиночества. И не особо понимал восхищения "волшебством повсюду".
Правда, в этот раз всё было иначе. На посещении церкви настоял Мартин. ДЩжейс, будучи совершенно нерелигиозным человеком, прояснил свою позицию насчет этой затеи еще во время первого разговора-предложения, но для Томпсона, казалось, момент веры был важным, и Хейвуд решил не сопротивляться. Он ничего от этого не терял, и к тому же, могло оказаться, что всё это время Джеймс упускает из виду нечто важное, что могло бы ему помочь не сливаться с диваном и не впадать в светлую тоску. Предупредив, что, поскольку он не знает ни одной молитвы и будет смотреться в толпе прихожан как обезьянка с гранатой, Хейвуд отправился в церковь вместе с напарником.
У дверей Джима настигла нерешительность. Он словил ладонь Мартина, сжал его пальцы, словно ища в этом жесте поддержку, посмотрел на Томпсона беспомощным, как ему казалось, взглядом.
- Надеюсь, ты не будешь надо мной смеяться, если я..
Окончание фразы "в чем-нибудь тут облажаюсь" Хейвуд проглотил. Мало ли. После чего толкнул дверь и вошел внутрь.
Просторный зал был затоплен как людьми, так и звуком. Начала службы разведчик не застал и, пока искал удобное местечко в ряду скамеек, усердно надеялся понять, о чем в богослужении идет речь. У алтаря крохотными искрами-огоньками блистала высокая ель, в воздухе стоял запах ладана, хвои и свечного воска. Вокруг постоянно происходило движение - под монотонный голос падре люди прибывали, искали себе места, усаживались, кто-то даже выходил прочь. Джим положил ладонь на ладонь Мартина. Послушать историю рождения Бога было интересно, хоть и не с самого начала. Правда, спустя пару предложений Джим отвлекся и стал следить за выражением лица Томпсона - смотреть на любимое лицо было слаще и приятнее, чем рассматривать священника и его праздничные одеяния.
Поэтому, когда ровный монолог со стороны алтаря прервался и по толпе прокатился тревожный ропот-вздох, Джим не понял, что произошло. Вернее, понял, но не сразу.
- Оу, вот так, - вырвалось у него, когда люди бросились к кафедре. Хейвуд нахмурился, вскочил (ну а что прикажете делать, когда вокруг начинают суетиться), но в толпу помогающих не бросился. Взгляд пополз по залу - сработал рефлекс, - но подозрительных лиц в затененных уголках не было. Значит, священнику наверняка стало плохо не от того, что кто-то "добрый" помог ему упасть.
Ладонь Мартина из своей ладони Джим по-прежнему не выпускал.
В следующее мгновение Хейвуд увидел в толпе знакомое лицо. Брат, насколько помнил Джим, тоже не был верующим, но кто его знает, что там у наемников за их жизнь в душе накапливается. Наверняка, есть за что у Бога прощения просить. С возгласом "а Макс что тут делает?" Джим потянул Мартина за собой и стал проталкиваться к брату - кроме родственных уз тот находился ближе к кафедре и наверняка понял больше, чем "галерка", а Джеймсу всё же хотелось разобраться, что происходит.

Без работы дни тянулись долго и проходили почти бесцельно. За бегом в своей работе Макс совсем порой забывал, что такое отдых и безделье. А уж Рождество и первые дни после и вовсе вызывали тоску, ну хотя бы потому, что вот уже который год парень мечтал встретить Рождество не в одиночестве наедине с оружием, и не в полях на работе, а дома и в кругу семьи. К слову, не обязательно было даже своих детишек или жену, ему было бы достаточно просто вернуться к своим родителям. Но ему было строго запрещено уезжать далеко от нынешнего работодателя.
В этот день, обещавший быть светлым, как и положено, Макс вскочил рано и сон к нему больше не вернулся. В попытках как-то скрасить эту грустную новость, киллер сначала послонялся по дому, пытаясь красиво развесить пару шариков, а после плюнул на все, оделся и пошел на улицу.
Город в святое время пестрил венками, свечами и другими украшениями. Люди казались весьма счастливыми и умиротворенными, а за такие ощущения Макс бы сейчас многое отдал, учитывая, что его постоянно преследовало ощущение слежки за собой. Но внезапно ему на глаза попался местный собор (учитывая размеры собора, то на глаза он попался ну просто-таки «случайно»), куда, собственно, и стекался весь счастливый люд. Узнать, что там сейчас будет, труда не составило, горожане с радостью поведали, что в полдень начинается месса и что прийти может любой желающий, послушать, да попросить прощения за свои грехи, ну или помолиться за родных.
Молиться Макс не любил. Ну, традиционным образом. Его молитвы обычно сводились к «Господи, дай добра этим людям» или чему-то в этом духе, но он всегда считал, что не важно, как ты молишься, главное желать и просить от души и сердца. Впрочем, какая разница, если в такие дни все обращенные слова должны были быть услышанными? Вот и решив так, киллер шагнул внутрь и сразу почувствовал себя еще более неуверенно и стесненно, чем на улице. Все-таки в таких заведениях ему было не место, слишком много на нем дурного, чему быть следует где в кабаке или пабе, но не в соборе.
Впрочем, переборов себя, Макс занял место у прохода в середине зала и честно стал ждать. А ждать пришлось недолго, и слушать тоже. Вернее, Его Преосвященство говорил долго, обращаясь к собравшимся, и толпа послушно вторила ему в ответ. Макс же молчал. Он ловил себя на мысли, что такие собрания больше похожи на сеансы промывания мозгов и программирования людей на послушание чьим-то нелепым законам и желаниям.
А потом что-то пошлое не так, потому что падре, в свой черед начавший чтение, говорил в начале уверенно и громко, но вот взгляд в толпу, беззвучные слова и падре падает. Если бы не было так тихо перед происшествием, Макс бы мог поклясться, что какой-то очень меткий стрелок снял служителя быстро и без возни. Но выстрелов не было, да даже если бы стреляли с глушителем, ухо киллера не пропустило бы такой звук. Но в любом случае, ему тут делать было больше нечего, не хватало только попасться на глаза служителям закона, а тем более брату или его парню, которые и вовсе знали, чем промышляет Макс. Будут вопросы и подозрения.
Так что киллер, пользуясь смятением толпы быстро поднялся и направился прочь из собора, решая посетить какое-нибудь питейное заведение, и, если не отметить светлый праздник, так хоть напиться в хлам и забыться. Но все оказалось куда сложнее, ему «повезло» попасть на глаза брата и, кажется, сделать вид «я не заметил» и слинять уже не получится.

Закончив первую часть мессы Его Преосвященство устроился на престоле. Даже с некоторым комфортом. Теперь можно было немного отдохнуть, всё-таки за плечами его на данный момент были уже целых три проведённых за эту, несомненно торжественную ночь мессы, а впереди всех собравшихся ждали два чтения, пение псалма, евхаристия и прочие рождественские чудеса. Кукла, символизирующая младенца Иисуса, лежала в яслях, должным образом украшенный к празднику собор переливался радостными огоньками, а в душе епископа, несмотря на усталость, царили благодушие и покой. Он с удовольствием прикрыв глаза слушал как читает книгу Исаии Морриган, беззвучно шевелил губами, вторя повисающим в воздухе торжественным словам, и думал про себя, что не зря дал указание проводить чтение сегодня чтецам не из числа прихожан, но священникам. Всё-таки специально поставленный голос звучит совсем не так как просто хороший и чистый.
Впрочем, всё его благодушие оказалось внезапно размётано каким-то странным беспокойством, родившимся в самой глубине его души буквально на самых последних словах первого чтения. Возникло ощущение, что у Келлаха вдруг пропал голос, епископ сурово согнал брови к переносице, прищуриваясь и медленно переводя взгляд на кафедру, пытаясь по фигуре священника понять, что с ним произошло, как вдруг всеобщий испуганный выдох заставил и его самого, и окружающих его клириков резко вскочить со своих мест. Первый раз за пятьдесят с лишним лет служения он видел подобное - сознание на службах теряли прихожане, иногда мальчишки-министранты, но никогда - священники, ведущие службу.
Месса оказалась на грани срыва, а уж этого точно нельзя было допустить.
Никлас не растерялся впрочем, не смотря на всеобщий ропот и суматоху он оперативно отдал распоряжение отнести бессознательного в ризницу, вызвать медиков и не успел вопросить собравшихся на мессу о том, нет ли среди присутствующих врача, как собственно врач в виде одной молодой особы уже оказался подле Келлаха. Оставив врача с пациентом, дав указание отцам помочь снять с Морригана облачение, содержащее в себе, по сути, немалое количество давящих и душащих элементов, епископ вернулся к алтарю.
- Дорогие, - его голос снова звучно взвился под своды собора. - Прошу вас не беспокоиться, с отцом Келлахом всё будет в порядке, и совсем скоро прибудет помощь, - именно в этот момент в нефе появилась бригада медиков с носилками, - собственно, вот и она. Прошу вас всех, дорогие, помолимся о здоровье отца Келлаха и продолжим Святую Мессу.
Пара минут молчания закончилась, клирики тем временем вернулись на свои места и Его Преосвященство подал сигнал продолжать мессу.[NIC]Nioclás Naomhán[/NIC][STA]Ceart Oirmhinneach[/STA][AVA]http://s3.uploads.ru/t/HKVak.jpg[/AVA]
[SGN]Но я ни на что не взираю
и не дорожу своею жизнью,
только бы с радостью совершить
поприще мое и служение
которое я принял от Господа Иисуса,
проповедать Евангелие
благодати Божией.
Деяния 20:24 SYNO[/SGN]

Падение падре Келлаха не было чем-то замедленным, как в кино. Он рухнул, и грохот удара его тела о пол разнёсся эхом в воздухе, треснувшем от молчания. Стоя было хорошо видно, но на ногах была не я одна, была ещё одна женщина, которая тут же кинулась помогать священнику, упавшему без чувств. Она организовывала всё вокруг, тем временем к ней подлетел Эйдан, и всё вокруг задребезжало, как пчелиный улей. Этот звук был невыносим, и я понимала, что не должна находиться здесь.
- Прости, но сегодня будете за пироженками вы с Клеменсом присматривать. И я совсем не удивлюсь, если они все пропадут. Прости. - Это то, что я прошептала Лэйтеру в ухо перед тем, как уйти. На прощание, встретившись глазами с Клеменсом, я лишь сдержано кивнула. С ним мы ещё встретимся, поговорим, ведь он товарищ моего друга, а, значит, кем-то он мне точно станет.
Медленно и неуверенно я начала движение к падре Келлаху, Эйдану и неизвестной мне женщине. Но каждый шаг становился увереннее, меня и саму будто не замечали, но это правильно, так и надо.
И я видела... видела, как все его торжественные прибамбасы были отброшены, оставив падре Келлаха в простом его одеянии. Как они суетились беспокойными птахами над большим телом падре, что рухнул без чувств. Я видела, как они вызывали скорую, чтобы довезти его до больницы.
И шальная мысль о том, что я должна быть рядом с падре Келлахом до конца, забрела мне в голову, уселась там преспокойно, свесив ножки и грызя попкорн с довольной рожей. И я всё ещё, незамеченная суетящимися взрослыми, тихонько села в на самый краешек кушетки для сопровождающих в салоне автомобиля скорой помощи.
А потом я встретилась глазами с ней. Той самой женщиной, блондинкой, что была с падре всё время, пока я сторонилась и старалась не мешать. Я встретилась с ней глазами, и если бы всё было так просто... передо мной, в простых человеческих глазах, я смогла увидеть мозаику чувств. Собранность. Готовность. Потерянность. Страх. И, словно вишенка на бисквитном торте, всю эту гамму чувств вершила печальная нежность.
И я не знала, как всё это трактовать.
Пока не знала.

Отредактировано Alison Austin (2016-01-13 14:24:25)

Почувствовав, как чужие пальцы сжались на руке, Клеменс, конечно, разволновался. Набухающая человеческая толпа, которую призывали к порядку, ясно свидетельствовала о том, что случилось что-то нехорошее, но по крайней мере это был не теракт - в мире всякое происходило, ожидать можно было чего угодно, даже тут, в небольшой и в общем-то мирной Ирландии.
Клеменс не был любителем праздно смотреть, когда происходит что-то из ряда вон, и таких людей сам он не слишком жаловал, но в этот раз все было по-другому, так что он тоже пялился, разве что не вставал и шею, как ребенок, не вытягивал. Только этот интерес оказался чрезвычайно хрупким, и он разлетелся в крошево, стоило Лэйтеру сказать, что ему нехорошо. И пусть нехорошо ему было не до обморока, даже не до холодных пальцев, и падать он не собирался, а его Клеменс чувствовал гораздо ближе, как будто тот священник, которого теперь ждала скорая, не был настоящим человеком и все, что происходило с ним, вторично - в то время как происходящее с Лэйтером словно бы находилось на первом плане.
- Идем.
Они были почти бесшумны, но настроение в церкви уже изменилось, и даже если бы она громко топали, никто не обратил бы на это должного внимания.
- Может быть, ты слишком тепло оделся, - предположил Клеменс, которому на улице тоже стало значительно легче. Свежий воздух, не такой уж морозный, только влажность повышена. Да и нет того количества людей, что было внутри - раньше, до первого преподавательского опыта, Клеменс даже не знал, что люди могут его напрягать так сильно.
К тому же, теперь казалось, что Лэй не слишком хочет возвращаться, несмотря на уверения в обратном. Он не спешил, и Клеменс не торопил его, так что можно было смотреть, как работают медики, как Элисон зачем-то садится в кузов скорой: тут Клеменс вопросительно глянул на Лэйтера, но тот продолжал его обнимать; это немного смущало, но Клеменс все равно положил руку на его плечи - пусть смотрят, кому там это интересно.
- Ладно... - он даже не скрывал своего нежелания возвращаться. Но все равно вернулся, только на этот раз потянул своего спутника на самую последнюю скамью, поближе к выходу и свежему воздуху, попадавшему сюда, когда дверь на улицу отворялась. Так они хотя бы не обязаны будут слишком далеко идти, когда опять понадобится.
Тогда мы уже не вернемся назад, - с уверенностью подумал Клеменс, практически сразу переставая слушать торжественные голоса и разглядывая затылки и профили собравшихся. И если в прошлый раз рука Лэя была на его, то теперь он сам придерживал пальцами его запястье - как будто так мог заранее понять, если юноше опять станет не по себе.

Да, сложно было бы придумать занятие скучнее, чем молчаливые посиделки на задних скамьях церкви, но Клеменс не так уж часто это проделывал - всего несколько раз в год, причем обычно с семьей, так что можно было и потерпеть. Он не вслушивался ни во что и ни во что не вглядывался, думая о своем, тем более что "свое" сидело тут рядом и постоянно ерзало, выражая скуку и незаинтересованность. Мысленно Клеменс был с ним полностью солидарен, но все же старался держаться: в церкви были ребята и моложе их, и они сидели спокойно, молились или что там делали. Клеменс был верующим, но, кажется, показывал себя не как слишком рьяный католик.
Клеменс высчитывал время до того момента, когда Лэй сдастся и потребует убираться отсюда, но поцелуя в шею - здесь, посреди церкви! - он никак не ожидал. Поэтому от неожиданности вздрогнул, схватился за руку Лэя, нашедшую себе место там, где ее быть совсем не должно было, и, покраснев, потребовал:
- Ты это прекрати, мы в церкви или где. Нельзя так трогать людей в церкви, неужели никто тебе об этом не рассказывал? - он тоже говорил шепотом, очень тихо, так что сам еле-еле себя слышал, но все равно создавалось впечатление, будто вся церковь понимает, что происходит здесь, на последнем ряду. Клеменсу казалось, будто каждый человек впереди то и дело оборачивается или искоса бросает взгляды, он почти наяву видел невысказанное осуждение, возможно, потому что сам теперь его испытывал. - Пойдем, я и сам хотел предложить. Только пожалуйста, веди себя прилично... хотя бы пока не вышли.
Клеменсу не слишком нравилось то, что он вроде как позиционирует себя как старший, говоря такое, но он действительно чувствовал себя очень смущенным. Тихо соскользнув с деревянной скамьи, он прихватил Лэйтера за руку и потянул его на выход, стараясь по пути не оборачиваться, чтобы не знать, заметил кто-то их исчезновение или нет.
Оказавшись на свежем воздухе, он почувствовал сеяб свободнее.
- Ты просто псих, - Клеменс говорил без осуждения, с улыбкой на лице. - Но я тебя за это и люблю - за то, что ты можешь что-то такое вдруг сделать. Но в следующий раз лучше не надо, это не то место. Ты взял пирожные? Элисон, наверное, вернется нескоро, раз уж она уехала с ними, так что мы можем ее не ждать. У меня тоже для тебя подарок, и это не пудинг. Он в багажнике, - Клеменс кивнул на свой автомобиль, стоящий на парковке среди других. - Поедем, или хочешь прямо здесь?

Этой странной фразе самое место было в любовных романах - а их Клеменс никогда не читал, поэтому догадывался только интуитивно, что там всегда пишут что-то настолько же неуместное и странное. Может быть, дело было в церкви, она все еще находилась слишком близко для того, чтобы Клеменс без оглядки мог думать о себе и о Лэйтере, и про их чувства друг к другу. В любом случае, какова бы ни была причина, он улыбнулся, провел рукой по волосам Лэя, на миг запутавшись в них пальцами: ощущение было очень приятным. Он никогда не говорил об этом Лэю, но в его внешности волосы нравились Клеменсу больше всего. Волосы и еще глаза - они были необычными, не такими, как у других людей, и, самое главное, все это было настоящим. Клеменсу эти мысли и тот восторг, который он испытывал по отношению к внешности юноши, казались странными, и потому он их не озвучивал.
- Она расстроится, если узнает. Но мы не будем возвращаться?.. - вопрос в его тоне звучал только намеком. - Кто-нибудь наверняка заберет, пускай это будет рождественский подарок от тайного Санты. Все равно вряд ли ее пирожные окажутся вкуснее твоих. Твои я очень люблю, особенно те, что с черникой.
Он оставил Лэй и пошел открывать багажник. Здесь так здесь - Клеменсу было без разницы, но потом он вдруг подумал, что его подарок совершенно не предназначен для улицы, и лучше было Лэйтеру открывать коробку у себя дома, ночью, но уже было поздно. Он достал его - квадратная коробка, зеленая бумага с узкими вертикальными красными полосами и рыжими, как волосы Лэя, оленятами, и, конечно, бант из хрустящей ленты. Клеменс был уверен, что это выглядит красиво, глянцево, и надеялся, что после такой замечательной упаковки Лэй не будет разочарован содержимым.
- Вообще-то лучше бы ты посмотрел его дома, - он казался немного смущенным на вид, когда отдавал Лэйтеру коробку. Он и был смущен - впервые в жизни дарил подарок человеку, которого мысленно называл своим парнем. - Это... Нет, ты откроешь, и тогда я объясню. Сейчас садись.
Он настоял на том, чтобы оба сели в машину. Здесь Клеменс вроде как чувствовал себя на своей территории, и это нравилось ему больше - придавало уверенности. Лэйтер начал раскрывать коробку, и Клеменс наблюдал за его осторожными руками, думая о том, что это правильный подарок: он не был очень дорогим и не был банальным, Клеменс не думал, что смог бы найти что-то лучше за такое короткое время. Он не хотел дарить Лэю сладости или книги, боялся не угадать с чем-то еще, полагаясь только на свой вкус, но это...
- Это как бы светильник. Я подумал, что... - Клеменс вдруг запнулся, не зная, как описать это - чувство, что "солнце в банке" невероятно подходит Лэйтеру. Теплый, матовый свет, как будто и в самом деле пойманное закатное солнце... - Он мне очень понравился, - он все-таки сдался, провалив попытку складно сказать это. - С Рождеством.