Это было попросту неприлично - опаздывать, когда лично назначал встречу, но так сложились обстоятельства, что к дому Лэя Клеменс подъехал на пятнадцать минут позже. Может быть, это были не пятнадцать минут, а семнадцать или даже восемнадцать, в любом случае, в допустимый, по внутренним часам самого Клеменса, лимит он не вписался, но совсем не потому, что был непунктуальным. Нет, он был попросту рассеянным.
Еще в четверг, поддавшись неожиданному решению, Клеменс знал, хотя тогда и приблизительно, куда они с Лэйтером отправятся. Он даже опасался, что сам Лэй обо всем догадается раньше времени, ведь ужин обычно происходит вечером, а не в час дня, одна надежда оставалась на то, что у юноши будут дела поважнее, чем строить догадки в ожидании субботы. Однако суббота наступила, и спустя три минуты после того, как Клеменс выехал за ворота своего дома, он обнаружил, что в отцовской машине кончается бензин. Пришлось заехать на ближайшую заправку - а это небольшой крюк - и дожидаться, пока здоровый и совсем не подходящий на вид Клеменсу "шевроле орландо" накушается. Машину он взял с расчетом на длинную дорогу, и теперь именно этот расчет выходил ему боком.
Он опоздал, и потому в спешке не стал парковаться, только заехал передним колесом на тротуар, радуясь, что на этот раз там оставалось достаточно места для такого маневра, хотя, пожалуй, если бы в этот раз Клеменс опять в кого-то врезался, он не стал бы обращать внимания. И на него не стали бы наезжать - "орландо" это далеко не пежо, обычно за рулем таких автомобилей люди вроде Клеменса не попадались.
Дверь дома была открытой. Он уже привык к тому, что может не стучать, а просто толкать ее и попадать внутрь, даже если за стеклом есть табличка "закрыто для посетителей" - то ли Лэй вообще был беспечным юношей, то ли поворачивал замок перед приходом Клеменса заранее, хотя насчет последнего Клеменс старался не обольщаться.
- Лэй! - суббота была не слишком теплой, но Клеменс снова был в том же пальто; все остальное он, конечно же, поменял, потому что считал дурным тоном носить одну и ту же одежду два раза в неделю. - Спасибо, что дождался, и я надеюсь, что ты уже готов!
Может быть, это в атмосфере дома было дело, но настроение у Клеменса очень быстро повышалось. И он даже не знал, для чего в мыслях появляется каждый раз это спасительное "может быть" - словно оно готово оставить шанс на то, что все на самом деле ни капли не волшебно, но внутри себя Клеменс давно уже знал правду. Он улыбнулся и обнял Лэя, коснувшись губами его виска. И тут же отстранился - все. Иначе велик риск никуда не уехать.
- Видишь ли, я взял отцовскую машину - не удивляйся и не думай, будто я перед тобой рисуюсь, - по правде, отчасти это так и было, но как бы ни пытался Клеменс избавиться от этого, ничего у него не получалось: если бы ему не хотелось показаться лучше - или, возможно, интереснее... или многограннее... - то нечего было все это и затевать. - Едем?
Он заранее приготовился увиливать от вопроса "куда?", но понимал, что рано или поздно на него придется отвечать. Скорее именно рано, но пока Клеменс ждал закрывающего дверь на ключ Лэйтера, и открывал перед ним дверцу - ему очень нравилось оказывать знаки внимания, особенно такие маленькие, которые при желании можно и не заметить, на них, как Клеменсу всегда казалось, строится большая часть отношений.
Радио в салоне играло совсем тихо, из стереосистемы позади, так что если не прислушиваться, то ничего и не слышно. Выключать его Клеменс не стал для того, чтобы избежать тишины и звуков дороги, которые могли не только сосредотачивать, как если едешь один, но и отвлекать.
Ему очень нравилось просто говорить с ним. Прошло немногим больше одного дня, а он чувствовал себя так, словно они не виделись... словно они вообще не виделись. Приходилось прикладывать усилия, чтобы не отвлекаться от дороги, но в тот момент, когда улицы Килкенни остались позади и шевроле оказался на скоростном шоссе Клеменсу все же пришлось объяснить:
- Сегодня мы ужинаем в Дублине. Я знаю отличное место.

- Я решил не говорить тебе сразу, чтобы ты не смог отказаться, - голос Клеменса звучал немного виновато, потому что это было не по-честному, и он как будто обманывал Лэя, но в то же время и не обманывал, ведь тот никогда и не спрашивал, в какое место они собираются. Что ж, теперь он, наученный опытом, наверняка будет интересоваться, и поэтому в другой раз Клеменсу придется напрячь голову, придумывая что-нибудь другое, более оригинальное, интересное и, главное, приятное.
Он думал, что Лэю понравилось бы и в собственном доме, потому что это его дом. И в доме у Клеменса, но там постоянно кто-то есть, а он еще никогда не знакомил родителей со своими друзьями, тем более когда они не просто друзья. Мама бы наверняка заметила, что что-то не так - Клеменс не умел скрывать своего отношения к людям, - и тогда начала бы, может, воспринимать его серьезно: его и его ориентацию. Только не хотелось, чтобы это происходило вот так, поэтому он и ехали сейчас в Дублин, где можно будет уютно посидеть, но нельзя будет пить вино, потому что иначе Клеменс не сможет сесть за руль.
Вина ему бы хотелось. Он хорошо представлял себе Лэйтера с бокалом на тонкой ножке в руке, и чтобы в бокале - красное. Для вечеров красное больше подходит, и все равно Клеменс не очень любит рыбу, но пить они не будут, потому что Лэй не захочет без него.
Ничего, - думал Клеменс, даже не догадываясь, где прямо сейчас проносятся мысли его спутника. - Выпить мы еще успеем. Ты же не собираешься делать ему предложение, чтобы там обязательно было красное. Шампанское - это дурной тон.
- Мы раньше часто ездили в Дублин, почти каждую неделю, когда я еще учился в школе. Это было вроде как семейной традицией, - дорога была прямой и почти пустой, глядя на единственный микроавтобус, что загораживал горизонт, Клеменс ощутил почти непреодолимое желание снять одну руку с руля и коснуться Лэя. Воображение рисовало это как прикосновение к колену, и выше, по бедру, по светлым брюкам вверх. Его вообще хотелось касаться. Остановиться прямо тут, даже не сворачивая на обочину, и... - Сначала, когда мы с Анни были еще маленькие, ездили в парк развлечений. Кстати, мы могли бы и с тобой туда съездить, если ты только не подвержен стереотипу о том, что это только для детей, - Клеменс улыбнулся и следующую мысль из тех, которые лучше вслух не произносить, все-таки озвучил: - Я мог бы выиграть для тебя в тире медведя или хотя бы какого-то зайца. Ты удивишься, но я неплохо стреляю.
Дорога казалась ему бесконечной - с одной стороны. С другой: слишком хорошо все было. Тепло из-за климат-контроля, удобно из-за комфортных сидений "орландо", и они были наедине, а в ресторане наверняка не будут. Да и не совсем это ресторан: "Макдональдс" тоже рестораном зовут, а в чем на самом деле обстоят различия Клеменс не знал, и знать не хотел. Он заметил, как его мысли сбиваются с одной глупости на другую, и поэтому он собирался больше молчать, чтобы Лэй не заметил, что с ним происходит.
Но хорошо было бы, если бы сам Клеменс это замечал, анализировал и осознавал.
Когда они въехали в черту города, пришлось снизить скорость и стать более внимательным. Клеменс старался не пользоваться навигатором, потому что имел с ним не очень теплые отношения; и он проехал пару улиц, потом запутался и выехал на проспект, по которому пришлось сделать крюк - возможно, Лэйтер даже не обратил на это внимания, потому что в лице Клеменс не особенно менялся. На большом шевроле ему было не очень удобно - где попало не припаркуешь.
Кафе находилось в Болсбридже, в конце Парк-авеню, и Клеменс знал, что панорамные окна верхнего этажа выходят на залив. Скоро начнет темнеть, и тогда будет особенно красиво, а пока он остановил машину позади здания, потому что свободное место было только там, и заглушил мотор. Открыть Лэю дверцу он попросту не успел, но зато с дверью внутрь "Белого Шалфея" такого не приключилось, и туда Клеменс зашел последним.
- Я хотел привести тебя в тихое место, - сказал он, когда они уже размещались за столиком - плетеные кресла, пока еще не зажженные низкие свечи в стаканах, шикарный вид на залив. - Похожее на твой дом, но другое. Мне очень нравится твое кафе, знаешь, - подошла официантка, и Клеменс почти не раздумывал, когда заказывал блюдо от шеф-повара - это было его своеобразной фишкой: чтобы не углубляться в меню и не тратить на это время. У Клеменса было, на кого его потратить. - Но мы сейчас тут и... Как тебе?

Поцелуй оказался неожиданностью; Клеменс не понимал, как эти качества сочетаются в одном человеке, в Лэйтере - такие вот внезапные порывы, которые для него совершенно естественны, как дышать, и то, что в остальное время он был довольно сдержан, почти как вещь в себе. Казалось, что будь Лэй девушкой, и это было бы самое загадочное существо во Вселенной, но тогда у Клеменса не было бы шансов, абсолютно точно. Кроме того, Лэйтер был одним из немногих людей, которых Клеменсу не хотелось нисколечки изменить - может, и было что менять, совершенствовать, но гораздо интереснее оказывалось взаимодействовать вот так, когда не знаешь, чего ждать, но знаешь, что ждать стоит.
Кроме того, был все-таки весомый плюс в том, что Лэй все-таки юноша - он не стеснялся и не ждал, пока за него сделают выбор. Клеменс сошел бы с ума, если бы ему хоть однажды пришлось решать что-то за других: он знал, что это не лучшая черта характера, и вообще это не по-мужски, и хорошо умел эту часть себя скрывать, но от этого только больше радовался, когда в сокрытии не было необходимости.
- Не слишком ли холодно для мороженого? - он произнес это с некоторым осуждением, потому что уже была зима, а где это видано, чтобы зимой кто-нибудь ел мороженое? Только маленькие дети, в понимании Клеменса, выражали такое странное желание... маленькие дети и Лэйтер, которому просто невозможно возражать. - Ладно, мне тоже мороженое, только без орехов и карамели, будьте добры, - он улыбнулся официанту, но сдержанно, не так, как улыбался Лэю, и добавил, когда молодой человек отошел: - Аллергия на карамель. В детстве было очень обидно, потому что у Анни аллергии нет. Она обожала меня дразнить, до сих пор иногда это делает.
Место, наверное, и вправду было морским. Клеменс был в одном ресторане, тоже в Дублине, на дне рождения у друга семьи, где подавали только морепродукты - как же он назывался?.. Уже и не вспомнить, но, конечно, название было связано с морем, а еще с рыбой: так странно оно врезалось в память. Там было по три бокала на каждого, по три тарелки, стояли они ровно на два сантиметра от края стола, полотенца были выложены в форме осьминогов - не знаешь, как за них взяться. Стены с пейзажами, здоровенный штурвал на потолке, декоративные сети, закрывающие двери для персонала.
- Всего один вечер, а я возненавидел такие места, - он вкратце рассказал об этом Лэйтеру, пока им еще не успели ничего принести, даже лимонад. - Смотришь на эти четыре вилки и не знаешь, какая из них для рыбы, какая для кальмара, а какая чтобы убить себя и не мучиться.
Еще - он не слишком-то любил рыбу, даже самую лучшую и дорогую, но говорить об этом уже не стал, потому что именно рыбу Лэй и выбрал. Слишком поздно Клеменс подумал, что в "Белом шалфее" и блюдо от шеф-повара может быть рыбным, так что он ждал чуть ли не с замиранием сердца: слишком хорошим обещал быть этот вечер, чтобы омрачать его притворством за столом.
Он почти не ошибся - это была фидеуа, где рыбы было значительно меньше, чем креветок и кальмара: таких нюансов Клеменс сам не знал, но официант объяснил все доходчиво и коротко, так что у Андерсена отлегло от сердца. Он попробовал, и оказалось вкусно и необычно, особенно соус - соусы он просто обожал, не столько даже за вкус, столько за то, что никогда нельзя было сказать наверняка, из чего они состоят. Настоящее волшебство кулинарии, почти как то, что мог приготовить у себя дома Лэйтер.
С тарелки Лэя все время хотелось что-нибудь стащить, но Клеменс сдерживался - привыкнув к такому в кругу семьи, он знал, что нужно отучиваться, потому что это некультурно и не всегда приятно; тем более Клеменс отлично знал, что какой бы красивой и заманчивой не выглядела у Лэя рыба, на вкус она понравится ему не слишком.
- Мне не хочется, чтоб ты простудился из-за мороженого, - признался Клеменс, когда в его тарелке почти ничего не оставалось. До этого он успел проверить, чтобы в лимонаде не было льда. - Я, конечно, мог бы лечить тебя глинтвейном, но лучше пить его просто так, без повода.

Отредактировано Clemens Andersen (2016-01-03 21:57:38)

- Я специально прочитаю книжку по столовому этикету, чтобы быть готовым ко всему, - Клеменс качал головой, имея в виду, что те хитрости, о которых уже однажды рассказано вслух, во второй раз не могут сработать, как ни пытайся. Одновременно с тем он был уверен, что если Лэй захочет, он придумает что-то совершенно особенное, а еще более вероятно - придумает спонтанно. Вообще-то они не были знакомы так близко, чтобы Клеменс мог с уверенностью это утверждать, к тому же, он и близко не знал, как ведет себя Лэй наедине с самим собой - может быть, он подолгу подумывает то или иное действие, моделирует его в голове, пока ему все не начнет ему нравится. Но было и другое: тот Лэй, которым он становился в присутствии Клеменса. Он наверняка отличался от себя наедине, и от себя с другими людьми. Это Клеменсу нравилось, он даже не очень хотел разбираться в тех отличиях, чтобы не разрушить волшебства, которое, как порой казалось, само собой образовывается вокруг Лэя.
Даже сейчас, когда место было не его, когда инициатива ему не принадлежала - даже сейчас что-то такое Клеменс чувствовал.
Еда ему тоже понравилась. Может из-за того, что все это место было таким - много голубого и синего, хотя это не те цвета, которые пробуждают аппетит, насколько Клеменс знал от Анни. Эти цвета его наоборот глушат, именно поэтому у Анни синяя тарелка, хотя она все равно не помогает.
- И как ты, интересно, собираешься меня остановить? Построишь вокруг своего дома двухметровый забор с колючей проволокой? Не думаю, что это как-то поможет. И что, меня бы ты не стал пускать, а Элисон стал бы? - Клеменс не хотел, чтобы вопрос звучал как-то по особенному, но так и вышло. Будто он булавкой кольнул Лэйтера в плечо, и эта булавка уже давненько мешалась Клеменсу. Стоило наконец познакомиться с подругой Лэя, чтобы ситуация немного разрешилась.
Нет же никакой ситуации! - немного зло одернул себя Клеменс, благодаря официанта за мороженое. Не было никакой ситуации, он просто почему-то схватился за одну мысль, хотя раньше никогда так не делал, и крутил ее внутри головы, будто заевшую пластинку.
На способ, которым Лэй ел мороженое, Клеменс смотрел со здоровым скептицизмом. Хорошо только, что он уже с собой справился и не собирался его поучать - взрослый, вроде бы, мальчик, сам решать за себя может, тем более, Клеменс все равно найдет способ проведывать его, если он все же словит простуду. Или они поймают ее вместе, ведь Клеменс тем особым способом не владел, ел мороженое точно так же, как делал это любой человек, зимой или летом, и это было вкусно, хотя немного необычно - сладость вместе с горечью.
Провокация. Клеменс не ответил на нее, но невольно улыбнулся в ответ на улыбку Лэя. Только теперь он заметил, что ему нравится звучание его голоса. Можно было слушать, закрыв глаза, и особенно когда Лэй говорил по-французски - в тоне появлялись оттенки сомнения, и видно было, что он старается, и еще звучало облегчение с каждой получившейся фразой. Никогда прежде Клеменс не обращал внимания на голоса своих учеников. И вряд ли обратит в будущем, потому что этот ученик у него особенный. Кто там говорил, что нельзя никого выделять, что это - ошибка учителя? Вот и ничего подобного.
Потом они выпили кофе. Для Клеменса это было странно - запивать холодное горячим, и в другое время он сказал бы, что это издевательство над зубами, но почему-то с Лэйтером все менялось. Или это настроение было таким, что захоти его спутник хоть китовий ус - Клеменс достал бы, или в чем другом дело, но кофе был выпит, Клеменс даже нашел его вполне пригодным, но заставил Лэя пообещать, что сам он мороженое зимой есть не будет. Так, на всякий случай.
Этот вечер не хотелось заканчивать, но он заканчивался.
Клеменс расплатился карточкой, попросив включить туда чаевые. Когда они с Лэем вышли на улицу, Клеменс не сразу понял, почему на парковке нет его пежо: он успел забыть, что взял сегодня шевроле, чтобы не пришлось заправлять его дважды. Но в машину не хотелось, и когда они уже подошли к автомобилю, Клеменс остановился и повернулся к своему спутнику.
- Мне очень нравится проводить с тобой время, знаешь.

Клеменс ревновал, но говорить об этом не стал бы. Он был уверен, что не подвержен ревности в той же мере, что остальные: хорошо было сравнивать по Анни, которую он пару раз заставал в разгар телефонной ссоры с одним из кавалеров - там были крики, и почти слезы, и она могла взять что-нибудь с полки над столом и швырнуть, но это было скорее показухой, чем истиной, потому что Анни ни разу не разбила ничего ценного и не попала книгой в окно, хотя могла бы. Возможно, такому подвержены только девушки, и Клеменсу при всем желании это не грозит, но он предпочитал радоваться своей мнимой сдержанности. Внешней сдержанности - так он ревновал. Сам для себя, можно было прочесть разве что во взгляде и в том, чему Клеменс позволял сорваться с губ.
Лэйтер заставлял его расслабиться, так что Клеменс мог невольно сказать больше, или, еще хуже, сделать больше, чем было необходимо. Потому что он знал - Лэй отлично разбирается если не во всех людях, то в нем точно. Или он мог хорошо сделать вид, будто иногда видит собеседника насквозь, и Клеменсу это нравилось, потому что всякий раз, когда он замечал у Лэя такой пронизывающий взгляд, ему казалось, что юноша при этом думает что-то хорошее. О нем - что-то хорошее. И даже когда Лэй не говорил этого вслух, Клеменсу все равно было приятно.
Был еще один аспект. То, как люди целуются.
Клеменс разбирал мир на составляющие, на паззлы и ли детали конструктора. У всего должно быть какое-нибудь предисловие, начало, и, конечно, поцелуи не были исключением. Клеменс следил за этим в кино и книгах и, когда получалось, на улице - то, как люди начинают целоваться. Никаких общих черт, никакого лейтмотива: с одной стороны, все зависело от фантазии автора или сценариста, с другой Клеменс просто не успевал провести параллели, слишком мало было доступно его зрению и слуху. Когда в прошлый раз они целовались с Лэйтером, Клеменс тоже не понял, как вдруг все началось, но тот случай нельзя было назвать обычным. Это было нечто из ряда вон, вне правил.
В общем, если для Клеменса поцелуи были чем-то значимым, масштабным, то Лэй, кажется, относился к ним легко, как к прикосновению к руке или теплым словам. Он сказал что-то перед, но Клеменс не понял, потому что смотрел, как лицо Лэя приближаются, как его губы оказываются рядом, и как они начинают целоваться. Очень непринужденно, это был хороший поцелуй, как и другие с этим человеком, и Клеменсу нравилось, что никто не пытается утвердить свои, какие бы то ни было, позиции.
А потом - им стало пора. Клеменс не был против поцеловаться еще раз, даже несмотря на то, что на улице холодно - от моря несильно дул ветер, забираясь под пальто. Но они сели в автомобиль, напомнил Лэю, что нужно пристегнуться. Некоторое время не торопился поворачивать ключ, все еще находясь во власти прошедшего момента, а потом легко тронул кнопку радио, снова делая звук тихим, шуршащим, фоновым.
- Продолжительная симпатия? - голос казался совершенно чужим, неуместным. Они могли прекрасно обходиться без слов, это точно, но пока еще слова были нужны, особенно когда в машине, когда нельзя прикасаться друг к другу - Клеменсу было немного стыдно из-за таких мыслей. Они - совершенно провокационные. И немного не к месту. - Да, она совершенно точно возникла не только что.
Казалось, что от Лэйтера до сих пор пахнет кофе. Клеменс на всякий случай включил навигатор и иногда бросал на него взгляды, пока они выезжали из Дублина. Дублин тоже был хорош, провожал их, моргая огоньками, отраженными в водной глади, и хотя Клеменс никогда не считал этот город романтичным, сейчас ему казалось, что особенные люди могут сделать таковым любое место.
По пути Клеменс о чем-то говорил. О чем-то, связанным с французским, потому что это была любимая его тема, а Лэй не прерывал. Они не слишком торопились, потому что Клеменс знал - стоит оказаться в Килкенни, как тут же покажется дом Лэйтера, и тогда им придется расстаться. Неизвестно, когда они снова встретятся. А пока под колесами была дорога, стелилась, будто бесконечное полотно, и два конуса света, брошенного фарами перед ними, казались единственными источниками света на междугородней трассе.
Потом одни из конусов выхватил вдалеке обозначенную светоотражателем фигуру, призывно поднявшую руку, и чем больше приближался шевроле, тем отчаяннее фигура махала рукой. Клеменс спешно соображал - проехать мимо означало сохранить уют на двоих, взять стопщика - показать Лэю, что ему неравнодушны другие люди. Тем более было темно и холодно, и этому человеку наверняка надоело торчать тут черт знает сколько времени; все-таки добродушие в Клеменсе победило и он остановился немного впереди, проделав тормозной путь в пару метров.
- Хотя бы спросим, куда ему, - объяснил он, а потом оказалось, что ему - Алексу - до Ньюбриджа. Примерно полчаса в ту же сторону, до развилки с М7, это Клеменс проверил по навигатору. Взглядом он спросил у Лэя, не против ли он, но, наверное, уже обоим было неловко отказывать, и так Алекс оказался на заднем сидении, там, где громче музыка и просторнее сидеть.

Как бы там ни было, Клеменсу не казалось, что это турист. Туристы сидят по отелям и обычно приезжают в теплое время года, а уж для того, чтобы выгнать одного из них на трассу в ночи, потребовалось бы что-то вовсе выходящее за рамки туризма. Были другие люди, путешественники, которые вместе отелей ночевали в палатках, но и на такого этот Алекс не походил: не было у него за спиной громоздкого рюкзака, только довольно небольшой, для длительных путешествий никак не предназначенный. Клеменс оценил все это в два счета, хотя раньше и не предполагал в себе особых аналитических способностей.
- Да я домой еду, всегда кто-нибудь подбирает, а тут фура с пластиковыми стеклами поворачивала, не по пути было, думал, раньше кто меня заберет, но в субботу это вряд ли. В воскресенье бы за пять минут уехал, а так уже думал, что на заправке спать придется.
Клеменс мог только слушать его, но не видеть, из-за освещения с водительского места голова Алекса казалась черным очерком на фоне светящихся точек фонарей позади. И голос у него был немного взволнованным, видно, правда переживал - успеет ли вовремя, они ведь с Лэем собирались везти его до какой-то из развилок, Клеменс очень быстро забыл, какой именно. Думал, что Алекс не забудет напомнить, ведь заезжать слишком далеко не в его интересах, поэтому теперь единственным минусом его пребывания в шевроле было то, что Лэй больше не мог класть свои руки туда, куда ему - им обоим - хотелось. Но он не особенно об этом жалел, у них будет еще вторая половина дороги, и то время, когда Клеменс остановится напротив дома Лэйтера, и когда они вместе, несмотря на холод, выйдут из машины.
Начав думать о том, что могло бы произойти дальше, Клеменс стал рассеянным. Это было любимым его занятием перед сном - проигрывать события так, словно они могли развиваться исключительно по его сценарию, и смотреть, что из этого получится. Сейчас, к примеру, Клеменс держался за руль и думал, что если бы Лэй предложил остаться на чай, он бы не отказал. Он бы, может, даже сам предложил что-то подобное, но только здесь, в альтернативном мире, где не было стеснения и вариантов. В реальности никогда так просто не получалось, потому что отдельно был он, Клеменс Андерсен, и так же отдельно был человек, по имени Лэйтер Вайнтрауб, которым Клеменс не мог управлять.
- Мы точно его довезем? - удивленно посмотрев на юношу, Клеменс приподнял бровь. Он думал, что Алекс слышал эти слова, поэтому неловко пошутил:
- Если по пути не отвалится колесо.
Он плавал мыслями туда-сюда - от уютного кафе, оставленного за спиной, напротив синей морской глади, до своего альтернативного мирка, где в кафе Лэя приглушенно горел свет, и если бы кто полюбопытствовал и глянул в одно из окон, увидел бы два полупризрачных силуэта за столиком. Иногда он замирал посередине, слушал, как пассажир сзади подпевает какой-то песне на радио, видел, как Лэй смотрит в окно, хотя там было темно и только редко чертил полосу огонек фонаря, забиваясь в автомобильный салон лучом.
Потом они свернули, и Алекс перестал подпевать, все больше приникая к окну, не волнуясь, но будто нервничая. Если бы Клеменс был немного бдительнее, он бы обратил на это внимание... или не обратил - никогда не знаешь наверняка. А он просто вел себе машину, думал, что будет отвечать Анни на ее бесконечные "ну как все прошло?", и из-за этих мыслей для него оказалось неожиданностью, когда Алекс попросил остановить.
- Прямо тут? - Клеменс удивился, снижая скорость - здесь не было ни перекрестков, ни автозаправок, ни автобусных остановок: ровным счетом ничего.
- Да-да, прямо тут, - что-то изменилось, но Клеменс опять не сообразил вовремя, и в то время, как он выбирал, в каком месте съехать на обочину, Алекс позади дернулся, став похожим на хищного зверя на какой-то момент, а потом он уже не говорил, а почти шипел: - И я не отказался бы от пары сотен на дорогу.
Клеменс наконец перестал следить за трассой и повернул голову. То, что он увидел, заставило его похолодеть и вдавить педаль тормоза в пол: Алекс держал нож возле шеи Лэя, так близко, что тому приходилось вжиматься спиной в сидение, чтоб не порезаться о лезвие.
Шевроле дернулся и встал; Клеменс слышал, как тяжело бьется сердце в груди, и соображал очень медленно - он смотрел не на Алекса, не на его нож, а в лицо Лэя, в его глаза, и вдруг понимал, как сильно за него боится. Сильней, пожалуй, чем если бы это был он сам, и этот страх сковывал, не давая не только пошевелиться, но и сообразить, пока Алекс, раздраженный промедлением, не крикнул:
- Ну!
От громкого звука Клеменса отпустило, будто волна по телу прошла, и он проговорил, тихо, но удивительно ровным тоном:
- Парень, спокойнее. Всё что есть - на карте.
Он хотел было в доказательство эту карточку и предъявить, но увидел, как от небольшого движения руки в сторону, Алекс напрягся, и лезвие ножа стало еще ближе, уже касаясь светлой кожи Лэя, поэтому Клеменс опять замер, не зная, что делать. Ему подсказали почти сразу:
- Езжай вперед. Медленно. До первой заправки.
И вариантов, как в тот момент показалось Клеменсу, у него не было.

- Лэй! - Клеменс воскликнул это негромко, скорее даже шепотом, чтобы лишний раз не раздражать сидящего на заднем сидении Алекса. С его точки зрения не лучшим вариантом было раздражать человека, который держит у твоей шеи нож, и уж тем более не стоило его обзывать, но об этих правилах Лэйтеру ничего не было известно. Голос его, когда он звал Алекса куском дерьма, был чудо как спокоен, словно подобные эпизоды происходили с ним каждую неделю по субботам, вот только Клеменсу не становилось от этого легче. Он сжимал руль до побелевших костяшек, и выискивал взглядом на встречной полосе полицейский автомобиль, или хоть что-нибудь такое, что могло бы помочь.
Но волшебство подобного толка существовало лишь в сказках, фильмах и на книжных страницах, и вечерняя дорога оставалась пустой, только изредка сновали туда-сюда какие-то не слишком большие фуры с приглушенным дальним светом. Они ничем не могли повлиять на ситуацию, и оставалось только ехать вперед, потому что ближайшая заправка была примерно в десяти километрах, и надеяться, что они все трое будут благоразумными.
Но Лэй быть благоразумным не собирался. Он нес такое, да еще и таким тоном, что у Клеменса едва ли не шевелились на макушке волосы. Это было неожиданно, и провокационно, и небезопасно, и самую малость сексуально. Может, не малость, но волнение не давало Клеменсу толком почувствовать что-то еще кроме страха за Лэйтера. Нож так и притягивал его взгляд, и даже когда он смотрел на дорогу, на мелькающий в пятнах света асфальт, казалось, что блики на лезвии остаются на периферии зрения.
Диалог продолжался. Клеменс бледнел, слыша, что все заходит очень далеко, и еще он не понимал, что такое взбрело в голову Лэйтера. Впрочем, почему взбрело? Они так мало знакомы, очень мало. Клеменс совсем не знает этого человека, а то, что Лэй ему нравится - вообще ослепляет, заставляет не замечать деталей. Что, если он немного псих, если повернут на ощущении опасности, если вот это действительно заводит его? Лезвие ножа, сжатая пальцами шея, ощущения опасности, адреналиновый кайф...
- Я могу тебе отсосать, - это все только подтверждало. Кажется, сжимать руль крепче было уже невозможно, и Клеменс давил на газ, ему хотелось быстрее приехать хоть куда-нибудь, снять с карточки столько налички, сколько Алекс скажет, потом избавиться от него, отвезти Лэйтера домой, а тогда...
Мысли терялись. Он поворачивал голову, видел кровь на щеке юноши, видел злость на лице Алекса - это уже в отражении в зеркале заднего вида, - и видел, как Лэйтер касается острого лезвия ножа губами. Сердце колотилось как ненормальное, Клеменс злился, злился на них обоих, словно они были в сговоре, были заодно против него, растерянного, не знающего, что делать.
- Ты чертов псих! - казалось, будто голос Алекса наполнен испугом пополам с яростью. Все шло не так, как он рассчитывал, но нож по-прежнему был у него, значит, он оставался хозяином положения. - Думаешь, я ничего не понимаю? Ты-то отсосешь, а твой дружок в это время вызовет копов. Может, стоит прикончить сперва его, чтобы нам никто не помешал, - Клеменсу в принципе было ясно, что это простые слова, за которыми больше ничего нет, но он все равно с интересом скосил взгляд на Лэйтера, ожидая его ответа. - Короче, сперва я получу свои деньги, а потом мы с тобой поговорим.
Потом он сделал что-то - Клеменсу было плохо видно, - так что нож опять оказался у шеи Лэйтера, совсем рядом с артерией, направленный острием вверх, в подбородок. На лезвии отпечаталась кровь; и на лице Лэя тоже была кровь, и капли скатывались по его коже, попадали на воротник. Клеменс не чувствовал запаха, но ему все равно становилось нехорошо, он корил себя за рассеянность, за то, что допустил вот такое, и что сейчас только и может, что послушно ехать вперед, ничего не предпринимая.
Из-за поворота высунулся пока еще маленький желто-зеленый край лайтбокса. Заправка была уже в поле зрения, и Клеменс свернул на соседнюю полосу, а потом остановился у края парковочной площадки, не заезжая на территорию самой заправки.
- Ближе, - безжалостно подогнал Алекс. - И вали за баблом. Без телефона. Так, чтобы я видел, что ты ни с кем там не разговариваешь.
Клеменс сжал губы. Больше всего на свете ему не хотелось оставлять Лэйтера с Алексом наедине.

Он снова нажал на газ, дворники безобразно дернулись, очертив стекло до половины, стирая с него мелкие капли, похожи на рассыпанный бисер, и автомобиль покатился дальше, пока не встал слева от крайней колонки, там, где шевроле не стал бы никому мешать, да и не привлек бы лишнего внимания. Клеменсу тоже хотелось, чтобы это скорей закончилось, он чувствовал себя ужасно уставшим, как будто прошедшие несколько минут вымотали сильнее, чем весь остальной день, а может и вся прошедшая неделя.
- Все будет в порядке, - но даже голос предавал его, не желая звучать уверенно и по-взрослому. Клеменсу словно опять было восемнадцать, когда он еще был несамостоятельным и ужасно рассеянным, когда не умел принимать решения и брать на себя ответственность. Но теперь все изменилось, и если не он - то никто. И он уже собирался доказать это, в первую очередь самому себе, и выйти из автомобиля, чтобы со всем разобраться, когда Лэйтер вдруг схватил его за руку, не побоявшись двинуться.
Вот тут-то Клеменсу и стало по-настоящему страшно. С Лэем происходило что-то, и он не мог понять, что именно, и не мог придумать, как со всем разобрался, потому что мешало чувство вины - это ведь все из-за него! Если бы не Клеменс, не череда неправильных его выборов, они уже бы подъезжали к Килкенни, не зная никаких проблем и забот. О, как же это было бы великолепно! Дождь снаружи, кажется, усилился, или просто все звуки начали восприниматься отчетливее, когда Клеменс гладил пальцами судорожно сжимающую его запястье ладонь. Он не знал, поможет ли это, но очень хотел, чтобы Лэю стало спокойнее.
- Вы чё, охерели оба? - Алекс на заднем сидении начинал терять терпение. Клеменс старался не смотреть на нож, на блестящее в свете лампочки под потолком лезвие, но все равно его видел. Его, а еще кровь, и полные слез глаза Лэйтера, и от всего этого сердце болезненно сжималось, потому что вдруг становилось понятно, что за постороннего человека никогда не будешь переживать настолько сильно.
- Милый, я все-таки выйду. Так надо. Все будет в порядке, - он обернулся к Алексу и обратился уже к нему, и тон голоса незаметно изменился, перестав быть мягким. - Пойдем. Пойдем, выйдем вместе. Ты видишь, что ему плохо? От этого не будет никакого толка. Идем же, я возьму телефон с собой и он не сможет никуда позвонить. Иначе ничего не получится так, как ты хочешь.
Алекс пару секунд со злостью смотрел на него, а потом вынес вердикт:
- Сраные педики, - и, как будто делал огромное одолжение, добавил: - Выходи первым.
Клеменс глянул на Лэйтера, мысленно попросил его сохранять спокойствие, а потом с усилием разжал его пальцы и уложил его ладонь на сидение. Потом он прошептал одними губами "Я скоро", и нажал на кнопку, разблокировав двери. Взял, как и обещал, телефон, а вот ключи оставил внутри, и только потом вышел из шевроле.
Дождевая свежесть упала на него сверху, неожиданно, резко, и Клеменс, закрыв дверцу без громкого хлопка, поднял лицо вверх. Но даже если бы он смотрел в нужную сторону, тонировка окон не позволила бы увидеть, как Алекс, прежде чем тоже выйти из автомобиля, чиркнул ножом по шее Лэйтера, оставляя кривую и кровоточащую царапину - специально, чтобы отвлечь его, заставить бросить все мысли о том, чтобы выйти следом или позвонить в полицию. Потом дверца хлопнула, Клеменс обернулся и первым двинулся в сторону мерцающего экрана банкомата, который был здесь не внутри, а снаружи супермаркета.
Алекс догнал его, цепко схватил чуть выше локтя и предупредил, чтобы не дергался. Лишние слова, ведь по Клеменсу и так было видно, что он не борец, и вряд ли сумеет даже толково ударить, не говоря уже о том, чтобы обезоружить человека с ножом. Поэтому он и не думал ни о чем подобном, просто торопился, чтобы это кончилось как можно быстрее - вставлял карточку в отверстие банкомата, вводил код, снимал наличку. Триста долларов - Алекс не просил больше, видимо, точно зная, сколько в среднем может получить за свою "работу". Когда деньги уже были у него, но карточка все еще оставалась внутри банкомата, Алекс что-то пробормотал и, сунув деньги в карман, побежал вдоль светлых окон супермаркета, и через пару секунд уже скрылся за поворотом.
Клеменс немного тормозил. Он глядел вслед Алексу, не веря, что тот действительно убрался, а потом, когда до него дошло, быстро нажал на нужные кнопки, забирая карточку, и с трудом удержался от того, чтобы не побежать точно так же к автомобилю. Оказавшись рядом с шевроле, он пошел сразу к дверце у пассажирского сидения, и резко дернул ее на себя, впуская в машину свежий воздух, и тогда только увидел, как много на самом деле крови.
- Лэй! - он не знал, как звучит его голос, но надеялся, что не слишком жалобно. И больше он ничего не смог сказать из-за тяжелого кома, подступившего к горлу, поэтому Клеменс только обхватил голову Лэя руками, обнимая, и прижался губами к его макушке.

Чувство вины подобно маленькому, но очень въедливому червяку, грызло Клеменса изнутри, даже несмотря на то, что Алекс ушел, а вместе с ним миновала и опасность. Они снова были одни, посреди пустой стоянки, освещенной парой фонарей и зеленоватой витриной маркета, посреди ночи, выброшенные где-то в середину дорожной карты - два человека и один автомобиль. Клеменс немножко начал замерзать, но это не было чем-то важным, и ему ни капли не хотелось отодвигаться, размыкать объятия, но было нужно. На лице Лэя повсюду была кровь, она уже высохла, но это ничего не меняло, и Клеменс беспокоился и винил себя попеременно - думал, что на том ноже могло быть что угодно, вспоминал, что где-то в "шевроле" обязательно найдется аптечка, потому что отец всегда имел ее при себе. Ее и огнетушитель, вот только где: в багажнике или под сидением?
Стоило только решить, что в багажнике, как голос Лэя позвал за руль, беспокойство как по щелчку сменилось виной, и Клеменс сам не понял, как оказался на водительском сидении. Все было почти как прежде, одна только мелочь выдавала его - забыл пристегнуть ремень безопасности. Да если бы безопасность сегодня зависела именно от ремней!
- Больше ни за что не буду никого подбирать на дороге. Даже если он один, даже если там будет девушка.
Он знал, почему все так получилось. Заводя мотор, он думал, что "шевроле" с двумя молодыми людьми беспечного вида на переднем сидении - лакомый кусочек, и Алексу тут сам бог велел попытаться остановить эту золотую рыбку. Ничто не мешало Клеменсу проехать мимо - как-никак у них свидание, замечательный ужин и дорога домой, за которой должен был последовать один, но очень хороший, поцелуй. Вся эта картина была до сих пор такой четкой и ясной, что, разбившись, не оставила ничего вместе себя, и теперь Клеменс чувствовал, будто увозит Лэйтера в пустоту без форм, цветов и образов.
Нужно было объясниться.
- Прости, Лэй, это все из-за меня, - он начал неожиданно, когда они ехали в тишине уже пятый километр. Ладонь Лэйтера все еще лежала на бедре, пальцы казались горячечно-теплыми, и если бы Клеменс был чуть увереннее в себе, он бы не сомневался, что его не обвиняют. - Если бы я не взял эту машину... То есть, это все "шевроле", он выглядит дорого и круто, а вот будь на его месте "пежо" - ничего бы не случилось. Не стоило мне так...
Только теперь в голову пришла мысль - что скажет отец? О том, чтобы скрыть происшествие от него, не могло быть и речи, просто потому что Клеменс доверял родителям и привык всем с ними делиться. Тем более, когда дело касалось чего-то серьезного - просто необходимо рассказать, да и надо ведь ему как-нибудь объяснить кровь на сидении? Наверняка после этого разговора отец и не позволит сесть за руль "шевроле", но оно и к лучшему, ведь теперь симпатии к этому автомобилю Клеменс не испытывал.
Другой бы на его месте переживал из-за родителей, но Клеменс по-прежнему больше беспокоился из-за другого. Теперь, когда минуты, разделяющие нынешний момент и Алекса, растягивались и становились все длиннее, Клеменс думал, правильно ли он поступил. Можно было бы сделать все иначе: не зависать так сильно, как он зависал, и не дать Алексу даже прикоснуться к Лэю. Он мог бы звучать увереннее, сильнее - не только голосом, но и словами, тоном. Он мог бы много чего, если бы только не растерялся, но...
Клеменс остановил машину на своем любимом месте напротив дома Лэя, но выходить не торопился. Он смотрел на его шею - кровь, линии порезов, и на щеке тоже. Ничего страшного, пожалуй, однако что-то не давало Клеменсу относиться ко всему так легко.
- Может быть, мне лучше отвезти тебя к себе? - Клеменс включил в салоне свет, все залило мягким золотом, так что немного слепило глаза. - Раз тебе плохо... Нужно обработать тебе шею и лицо, это все же нож, а не кот поцарапал. Конечно, я не оставлю тебя одного, Лэй, как ты мог подумать, - он улыбнулся, повернул ключ и вышел из машины. Снова стало холодно - ночь и легкий ветер, - но это по-прежнему мало его заботило. Обойдя автомобиль, он вновь открыл для Лэя дверцу: - У меня здесь есть аптечка, там должно быть все, что нам нужно. Думаю, ты большой мальчик, и уже не боишься перекиси.
Клеменс смотрел на него, и видел что-то новое - сегодняшний день показал ему Лэйтера в другом свете, и эта новая личность будоражила воображение. Клеменсу нужно было узнать его ближе.

Свидание...
У них все-таки было свидание. Клеменс мысленно улыбался, думая о том, что теперь уж они оба запомнят этот вечер надолго, если не навсегда. Увы, не за радостное событие, но тоже вариант не худший, в конце концов, никто не пострадал особенно сильно, и они перенервничали гораздо больше, чем стоило, но зато событие отпечаталось в памяти, а это тоже дорогого стоит. Даже если деньгами мерить - триста долларов вполне объективная стоимость такого "оригинального" первого свидания. Теперь бы закончить это сексом, но так могло бы случиться только если бы Клеменс позволил, а он все-таки не был терминатором, и волнение наложило свой отпечаток. К тому же, он не готовился, ничего с собой не брал, и до сих пор не признался Лэйтеру в том, что девственник. Последнее казалось особенно важным, поэтому подобное "классическое" завершение свидания Клеменс мысленно перенес на попозже.
- Ладно.
Согласиться было легко. Он действительно не оставил бы Лэя одного, зная, что уже чересчур поздно, и тот не сможет обратиться к кому-либо из друзей. На самом деле Клеменсу не хотелось задумываться о том, что у Лэйтера есть друзья помимо него - и приятно было остаться одним и единственным прямо сейчас, когда юноше это необходимо.
Он поставил автомобиль на сигнализацию, захватив с собой только телефон, и вошел в дом следом за Лэем, закрыв за собой дверь на замок. Больше рисковать ему не хотелось. Он снимал пальто и ботинки, рассматривая полутемное кафе, которое теперь, при другом освещении, производило немного мрачное, тревожащая впечатление. Клеменс думал о том, как Лэй тут справляется, и еще о том, что он имеет дело с незнакомыми людьми каждый день. Среди посетителей этого кафе может оказаться сколько угодно таких Алексов, какого они подвозили сегодня - это чертовски опасно, но как бы Лэй мог обезопасить себя? Наставить везде видеокамер, подключить сигнализацию и тревожную кнопку, как в магазинах с техникой или ювелиркой? Но тогда все очарование этого места останется в прошлом.
Клеменс прошел на кухню следом за Лэйтером. Он все еще ощущал себя тут немного неловко, будто был случайным гостем, и это ощущение ему не особенно нравилось. Хотелось стать здесь своим - в этом доме, у этого человека, и Клеменс мысленно обещал себе приложить для этого усилия. Теперь, после того, как на него легла печать вины - даже если Лэйтер этого не признавал - Клеменс был просто обязан сделать это.
- Конечно, я подожду, - он улыбнулся, легко подцепляя воротник Лэя и отодвигая его от шеи. Крови было, может, не так и много, но ее наличие все равно Клеменсу не нравилось. - Будь осторожен с шеей.
Оставшись в одиночестве, Клеменс принялся бродить по кухне, потом остановился у чайника, понюхал его содержимое. Стало очень интересно, и Клеменс заглянул на полку, где у Лэя хранилось всякое добро - пускай Клеменс был здесь всего пару раз, он запомнил это место, и мог сказать, что там есть. Он добавил в чайник засушенные плоды шиповника, хотел положить что-то еще, но не решился. Вместо этого отправился искать аптечку - можно было достать свою из "шевроле", но не хотелось даже на минуту оставлять Лэя одного в доме. Слышно было, как шумит вода, и юноша даже не заметил бы отсутствия Клеменса, но он все равно предпочел вернуться в общий зал и найти аптечку там, в шкафчике у дальней от входной двери стены. Принеся ее на кухню, Клеменс как раз углубился в изучение содержимого, когда шум воды прекратился.
- Ты действительно не задержался, - Клеменс улыбнулся, рассматривая вернувшегося Лэйтера. Он переоделся, но красные линии на шее и щеке виднелись по-прежнему хорошо, и Клеменс показал ему на открытую аптечку: - Иди сюда, я тобой займусь. Как ты себя чувствуешь?
Он подвинул Лэя так, чтобы свет падал лучше всего, и приподнял пальцами его подбородок вверх. У него была красивая шея, гладкая кожа, ровная линия подбородка - Клеменс невольно залюбовался, но вовремя вспомнил, чем он занят. Мысль прикоснуться к бьющейся вене губами отплыла куда-то вглубь сознания, когда Клеменс открыл пузырек с перекисью и вылил немного на ватный диск.
Предупреждать о том, что перекись щиплет, он не стал - это и ребенок знает. Лучше было сделать все быстро, чтобы потом забыть об этом, и он прижал диск к порезу на шее Лэйтера, немного подержал и провел вдоль. Выступившая кровь осталась на белой вате, Клеменс знал, что она будет выступать еще и еще, нужно просто не обращать внимания, но его это все равно расстраивало.
- Лэй... - оставался еще один порез, на щеке. Клеменс взял другой диск, и наконец решился заговорить о том, что его тревожило. - Там, в машине, когда Алекс только-только достал нож... - он облизнул губы, немного волнуясь. - То, что ты говорил ему тогда... Я не совсем понял, что ты имел в виду.
До сих пор в глаза юноше Клеменс избегал смотреть, но теперь наконец сделал это. Легко надавил на его подбородок пальцем, показывая, что голову можно опускать, и именно тогда не стал отводить взгляд. Им стоило поговорить об этом, переступить через это прошлое, чтоб дорога в будущее оказалась полностью чистой.

Ему понравилась серьезность, с которой говорил Лэйтер. Страхи от этого голоса постепенно отступали, и Клеменс почти уже не думал, что Лэй какой-то странный, что он может иметь особые интересы или заводиться от адреналиновых выбросов в кровь. В его словах был смысл, была логика и некий расчет, но он больше напоминал книжный, чем реальный, жизненный - риск не оправдывал ущерба, игра не стоила свеч. Если бы Алекс не был молодым - их ровесником или даже младше, - то неизвестно, как могла бы обернуться эта ситуация в итоге. Пострадать можно было гораздо сильнее, не отделались бы они парой царапин и расшатанными нервами, и, похоже, Лэй только-только начал это понимать.
Клеменс ободряюще ему улыбнулся, он был благодарен за откровенность, и уже хотел сказать что-то успокаивающее, чтобы окончательно отпустить эту тему в прошлое, когда Лэйтер вдруг поцеловал ладонь.
Щеки у Клеменса вдруг сделались горячими-горячими, пульс начал частить, а ресницы задрожали. Если бы Лэйтер сейчас смотрел в его глаза, то не осталось бы сомнений, что это соблазнение, но веки юноши были опущенными, будто он рассматривал ладонь, пойманную в его пальцы, и поэтому о том, какую реакцию он вызвал у Клеменса, он мог только догадываться. Кроме того, Клеменс не находил в его действиях пошлости, которая обязательно нашлась бы, если бы такую сцену показывали по телевизору; наоборот – здесь чувствовалось нечто интимное, тонкое, цепляющее. Может быть, из-за того, что руки у Клеменса были очень чувствительными, а его романтичная натура находила такого рода поцелуи чем-то большим, чем просто прикосновения – какая разница.
- Лэйтер… - он попытался его остановить, но это слишком тяжело, когда не очень-то хочется остановок.
Если бы Клеменсу позволяли приличия – он бы стонал. Прямо так, стоя рядом с Лэйтером, касаясь пальцами его лица, чувствуя его губы и язык у себя на коже – он стонал бы, закрыв глаза, не слишком громко, но так, чтобы у Лэйтера слабели колени. Ни прошло бы и минуты, как они бы уже были голыми и целовались, и не хватило бы никаких сил подняться наверх – но… приличия ничего этого не позволяли. Потому Клеменс позволил Лэю отпустить его руку, а руке – выровняться вдоль тела, выражая показное спокойствие.
- Я и не собирался пока в душ, - сердце по-прежнему быстро и гулко стучало. Скулы все еще были красными, губы – влажными из-за того, что Клеменс их облизывал. Весь его вид так и кричал о том, что минуту назад произошло нечто из ряда вон выходящее, но самым прекрасным и неожиданным было то, что Лэйтер и сам выглядел почти так же.
О господи... - Клеменс на миг закрыл глаза. Все было слишком для него - слишком откровенные жесты, слова и взгляд, и в нем боролось одно огромное противоречие: ему нравился Лэйтер, и поэтому следовало пользоваться моментом, потому что он был самым подходящим. Следовало пользоваться им, потому что это - хороший человек, с которым симпатия взаимная. Следовало пользоваться, ведь Клеменсу уже двадцать пять, а он все еще девственник, и если в двадцать это было нормально, то с каждым добавочным годом становилось все более странным. И в то же время - Клеменс не хотел, чтобы у них был секс сейчас - потому что Лэйтер ему нравился.
Секс пугал Клеменса. Он был уверен, что его неопытность и страх сыграют свою роль, и общение с Лэйтером после одной ночи постепенно начнет угасать, как догоревшая свеча, пока не потеряется в ежедневной рутине и других заботах.
Старина Фрейд мне бы аплодировал, - с грустью подумал Клеменс.
По нему все это было видно. Видно, что он готов уступить, потому что уверенность слишком шаткая, но в то же время видно и страх, который владеет Клеменсом пополам со страстью.
- Я... - он хотел сказать, что тоже его хочет, но не смог, язык будто перестал ему принадлежать и слушаться. Клеменс тяжело сглотнул, руки его машинально принялись перебирать содержимое аптечки - он волновался. - Ты меня очень смутил... - эти слова он прошептал, выдохнул вместе с воздухом. Он сам готов был расплакаться, так ему было страшно - теперь он боялся, что этот ход назад отдалит от него Лэйтера, что Лэй не поймет происходящего. - Т-ты все еще хочешь, чтобы я остался до утра?..
Прости, Лэй, прости, - лицо его сделалось ужасно виноватым, он наконец захлопнул аптечку.

Ему хотелось улыбаться, и хотелось сказать "Для меня это все впервые", потому что его радовало, что новшества, которых за сегодня было уже через край, в большинстве своем приносили приятные ощущения. Очень приятные, если акцентировать внимание на прикосновениях к рукам, и на теплых пальцах и, в особенности, на тех словах, что говорил Лэй. У него, наверное, была прекрасно развита интуиция, или дело в другом - в том, что Лэй уже успел раскусить его, понять, и теперь мог вертеть им как только хотел. Клеменс чувствовал себя зависимым, но пугало его то, что это ему нравилось.
Когда юноша встал и Клеменс оказался в его объятиях, все вдруг очутилось на своих местах, и Клеменс почти перестал волноваться. Полностью успокоиться ему, конечно, не удалось, не могло это произойти так быстро, но и так было неплохо - он не боялся больше Лэйтера, не считал, что тот может невесть что подумать.
Любит меня, - Клеменс продолжал слышать эту фразу даже когда губы Лэйтера уже сомкнулись и ничего не произносили. Так это было странно - никто еще не говорил, что любит Клеменса, конечно, не считая родителей и Анни, хотя последние лет восемь она тоже этих слов избегала как могло. Будто "я люблю тебя" было опасным вирусом, передающимся воздушно-капельным путем - и если так, только что Клеменс серьезно заболел.
Он не смог ничего ответить, потому что Лэйтер не дал ему этого сделать, и за это Клеменс был благодарен. Он не думал, что теперь его голос может звучать ровно, не выдавая всего вихря эмоций, бушевавшего в груди, и поэтому он только улыбнулся, сделал несколько глубоких вдохов, беззвучных, незаметных, и тогда только сказал:
- Мне не хотелось бы в постель с котенком, - он провел пальцами по щеке Лэя, легко касаясь кожи под порезом. - Идем. Я чувствую, как мы оба устали.
Он почти чувствовал себя тут хозяином, когда первым поднимался по лестнице наверх, и успел только подумать, что чай они так и не выпили. И, наверное, выпьют еще нескоро, может быть, утром, или поздно ночью - после того, как Лэйтер успеет побыть нежным и приличным, а Клеменс как следует к нему привыкнет. Ему хотелось этого: хотелось привыкнуть, почувствовать настоящую близость с кем-то, и если к сексу он пока не чувствовал себя готовым, то это ведь не все, что они двое могут делать в одной постели?
Лэйтер уже был в домашней одежде - и сам от этого выглядел домашним, - но Клеменсу попросту не во что было переодеваться, поэтому он только снял с себя кофту. Немного стеснялся, ведь знал, что выглядит довольно худым и бледным, потому что в этом году почти совсем не загорал, но постарался преодолеть это. Смущаться было уже не время: он мог отказаться и не подыматься сюда, мог бы сесть в машину и укатить домой, но раз он здесь, значит, сделал какой-то выбор. И он наверняка был правильным.
Клеменс взял Лэя за руку, за запястье, и другой рукой пробрался под его одежду, трогая пальцами его грудь и живот. Потом поцеловал его губы, легко, как будто пробуя их на вкус и одновременно проверяя, каковы будут реакции. Его собственные, Лэя  - все реакции вообще, и они неожиданно испугали Клеменса, потому что были вполне однозначными.
- Похоже, я хочу тебя, - почти не отрываясь от губ юноши, проговорил Клеменс. Потом его рука будто сама собой соскользнула вниз и осторожно нащупала выпуклость в паху Лэя. Кровь ударила в лицо, но Клеменс не остановился, оттянув край домашних штанов, он потянулся туда пальцами, коснулся члена и затем взял его в руку. Ему стало жарко, и воздух перестал проникать в легкие, так что он добавил шепотом: - И ты хочешь меня тоже.
Он был очень смущен, больше, чем когда-либо. Но он уже не был испуган.

Вообще-то Клеменс бы не отказался от учебника, но изучать его следовало заранее, а не тогда, когда он уже снял штаны, оставшись в одном белье, а Лэйтер стоял сзади, прикасался губами, пальцами, и говорил такие вещи, от которых уши Клеменса краснели, а в горле вставал ком, не дававший что-либо ответить.
- Что ты делаешь? - он все-таки выдавил из себя фразу, не понимая, что имел в виду Лэйтер, когда говорил, что не тронет его, если именно это он сейчас и делал. И это Клеменсу нравилось, ему было приятно и хорошо, и он знал, что может стать еще лучше. Не понимал только, что его пугает - но в любом случае этот испуг был скорее инстинктивным, да и не таким уж сильным, чтобы нельзя было им пренебречь. Вот только эту мысль еще нужно было как-нибудь донести до Лэйтера, а тот не собирался ждать и наверняка больше не хотел размениваться на разговоры.
- Лэй...
Ему не слишком нравилась эта поза. Можно было лежать и ничего не делать, только чувствовать и позволять Лэйтеру самому все решать - неплохо, особенно теперь, когда Клеменс понимал, что доверяет ему. Но все-таки недостаточно хорошо: это ведь было нечестным, заставлять Лэйтера брать инициативу в свои руки, тогда как он, Клеменс, старше и по всем законом должен был оказаться на его месте.
Только что было гадать об этом сейчас, когда член едва не болел от напряжения, и можно было разве что тереться им о кровать, стыдясь собственного возбуждения? Впрочем, Лэй решил и эту проблему, через какие-то доли секунды заставив Клеменса стыдиться кое-чего другого. Его поцелуи неторопливо сползали по спине, будоражили воображение, и Клеменс испытывал удивительную смесь из волнения и удовольствия, а потом, когда влажный язык Лэйтера прошелся между ягодиц, все эти мысли мигом вылетели из головы.
- Лэй!.. - он проговорил это шепотом, потому что дыхание сбилось и ушло вместе с протяжным выдохом. В первый момент Клеменс напрягся, собираясь отстраниться, и потом только понял, что не может этого сделать. Просто не может, потому что ему слишком сильно нравится Лэйтер и то, что он делал сейчас, даже несмотря на то, что лицо Клеменса горело от смущения, и он не представлял, как потом посмотрит Лэю в глаза.
Клеменс не знал, что ему делать. Он лежал на этой кровати и сгорал от удовольствия, и от стыда, и опять от удовольствия; он не заметил, в какой момент начал приподнимать бедра, инстинктивно ощущая, что так будет удобнее, но зато четко запомнил, когда Лэйтер стал двигать рукой на члене - это оказалось так приятно, что Клеменс невольно застонал, тут же прикусывая губу. Лэй, без сомнения, знал, что он делает. Клеменс чувствовал в нем уверенность и опыт, непонятно откуда взявшийся в его возрасте, и из-за этих ощущений легко было ему довериться. Но он все равно почувствовал себя немного свободнее, когда Лэй выпрямился, вытягиваясь за спиной Клеменса, и его рука начала двигаться быстро и жадно - хватило меньше минуты, чтобы Клеменс, спрятав лицо в подушке, кончил.
Он думал, что ему не хватит сил обернуться и посмотреть Лэйтеру в лицо, но все-таки сделал это. А вот внятно говорить что-то все еще ему не позволяло:
- Я... я не... - он облизнул губы, схватил Лэйтера за руку, как будто боялся, что тот может подняться и уйти из собственного дома. Глубоко вдохнув в попытке усмирить собственные эмоции, Клеменс все же продолжил более вразумительно: - Ты не обязан был... То есть, я имею в виду, что... Ч-что я теперь должен сделать?
Подсказка была ему необходима как воздух.