[AVA]http://funkyimg.com/i/27cC1.gif[/AVA]Это было жестоко.
Настолько, что дышать было больно от словно всё его тело сковавшей обиды на всю эту сложившуюся у них ситуацию. Эта обида заставляла его топтаться на пороге собственного дома, сминая в пальцах опутавший его шею мягкий шарф, который Аврора то ли не успела, то ли не захотела забирать. То ли оставила ему специально. Этакой издёвкой, мол, береги и помни.
Нет, конечно он понимал, что она скорее всего просто не думала о каком-то шарфе, когда спешно сбегала из его дома. Но.. зачем?
- Зачем ты это сделала?.. - одному Богу известно, сколько раз он прокрутил в мозгу этот вопрос, сидя на пороге её дома, смотревшего на него укоризненно своими слепыми тёмными окнами, снова и снова набирая её номер. Слушая сообщение оператора о том, что телефон абонента выключен или..
- Просто не хочет вас видеть и слышать.
- А что ты хотел? - говорили ему зажигающиеся вдоль улицы фонари.
- Ты забыл, кто ты есть? Кем ты стал, кем ты был, кем останешься навсегда?
Холодный воздух забирался под куртку, обжигал обнажённую кожу - Келлах понял, что натянул её на голое тело, только теперь, проболтавшись по улицам приличное количество времени и замёрзнув практически до дрожи. Надвинув капюшон, казалось, на самые глаза, скукожившись и сунув руки под мышки, он медленно брёл в сторону своего дома, так же медленно окончательно осознавая и пытаясь смириться с мыслью, что вновь остался один на один с собой. Вот только теперь ничего спасительного впереди не было.
Он понял, что что-то не так не сразу - сначала он медленно и лениво приоткрыл один глаз, потягиваясь с удовольствием и обводя взглядом комнату. То, что Авроры не было рядом с ним, его по началу не насторожило - мало ли, какие женские дела её могли поднять с постели. И уже потом, чувствуя поднимающуюся из глубины груди смутную тревогу, смешанную с непониманием происходящего, прислушался - никаких посторонних звуков слышно не было, в доме царила привычная холодная тишина. И сумрак. Непривычный сумрак, которого определённо не должно быть, когда вечером дома находятся люди, которые не спят.
Это был первый тревожный звонок.
Келлах буквально рывком поднялся с постели, подхватывая с пола одежду, торопливо натягивая и чуть не запутываясь в собственных брюках, прыгая на одной ноге как чёрт знает кто, ломанулся в кухню.
- Аврора! - кажется даже посуда в навесном кухонном шкафу как-то жалобно звякнула, словно сам дом пытался уберечь его от глухой тишины, звучавшей ему в ответ.
Телефонный справочник дважды чуть было не выпал у него из рук, когда он, зажав между пальцами нужную страницу и прижимая трубку к уху, крутил диск допотопного телефона, набирая номер больницы, в которой она работала, шёпотом молясь, чтобы она просто была срочно вызвана к какой-нибудь больной.
Но услышал в ответ на свой вопрос только то, чего больше всего боялся услышать - в больнице её не было.
- Сегодня её не было весь день. Может быть ей что-то передать, сэр? Сэр?.. - вот что он услышал, почти беззвучно растеряно пробормотав в ответ что-то вроде "нет-нет, ничего..."
Её телефон не отвечал. Домашний слал долгие гудки, а мобильный механическим голосом страдал о недоступности и отключённости абонента.
Ему показалось, что у него просто вырвали душу, сердце вместе со всеми кровеносными сосудами, все нервы - одним очень резким движением, не давшим даже ощутить боли. Только пустоту. Гнетущую, чёрную, ледяную, затягивающую всё в себя пустоту.
Прикусив губу изнутри, он задумчиво поставил телефон на место, бессильно опустился на тумбу для обуви, стоящую под вешалкой, и замер. Он понимал, что прямо сейчас ему нужно сделать что-то очень важное, возможно, самое важное в его жизни, но никак не мог ухватить за хвост скользкой мысли, рыбой выскальзывающей у него из рук каждый раз, когда ему казалось, что он вот-вот её поймает, уже поймал...
И вот тогда ему на глаза попался её шарф, лежащий у двери ванной.
Она уходила так быстро, что даже не забрала всех своих вещей. Схватив этот шарф, он торопливо намотал его себе на шею, подхватывая куртку с крючка вешалки, чуть не оборвав при этом у неё петлю, не глядя сунул босые ноги в ботинки и даже не озаботившись дверным замком, не подумав закрыть двери быстрым шагом, почти бегом отправился к её дому, всё ещё изо всех сил надеясь застать её там. Поговорить, удержать, услышать, что она действительно не хочет видеть его больше никогда, что каждое сказанное ею несколько часов назад слово было ложью.
Он хотел, чтобы её губы произнесли ему всё то, что он уже сам сложил в своей голове из вязкого киселя слов и мыслей.
Он хотел бросить ей в лицо, как сильно он ненавидит её за эту ложь, обнять её, прижать к себе и действительно никогда и никуда не отпускать. Ни за что.
- Зачем, Аврора? - ступеньки крыльца её дома были холодными, всё вокруг было холодным, даже его пальцы были холодными настолько, что ледяной дисплей его телефона просто не реагировал на прикосновения. Он снова и снова дышал на руки, снова нажимая на вызов и снова отрешённо слушая трель домашнего аппарата за дверью, а потом досадливо сбрасывал звонок, услышав заветное "Аппарат абонента..."
он сидел без движения до тех пор, пока какой-то доброхот из соседей не крикнул ему с соседнего крыльца, что если он немедленно не уберёт свою задницу с порога уважаемого в городе человека, то именно его задницей непременно и с радостью займётся заскучавшая от безделья Гарда. Вряд ли добрый и радетельный за спокойствие соседей человек признал бы в ссутулившейся фигуре священника. Впрочем, Келлах понимал, что столкнись он сейчас на улице хоть с самим епископом, тот его совершенно точно не узнает.
Призрачная надежда, впрочем, тлела где-то в глубине груди, когда он понял, что ноги несут его к дому Грейс Харрелл. И чем ближе был его конечный пункт назначения, тем легче становилось на душе. В самом деле, не могла же Аврора уехать из города вот так сразу, не подумав, не обсудив с подругой сложившуюся ситуацию. Он уже даже почти улыбнулся с облегчением, представив, как увидит её в гостиной Грейс и услышит что-нибудь незначительное, совершенно ничего не значащее для него, вроде "Что будет с нами дальше?" Он знал, что будет с ними дальше. Он просто выбрал её, она теперь была для него всем, и он точно знал, что не отступится до последнего, дойдёт до самого Папы, если понадобится, но никогда и никуда её не отпустит...
У Грейс её не было. Ему даже не нужно было пытаться вломиться в дом Харрелл, чтобы проверить её слова. Он верил. Он видел правду в глазах. И задал только один вопрос, но тот самый - мучивший его неимоверно всё то время, что он бродил как неприкаянный по городу, и получил на него утвердительный ответ. Да, она уехала из-за него. И конечно же никто ему не скажет - куда.
Он не помнил как добрёл до дома. Он знал сейчас только одно - он был не просто разбит, он был уничтожен, стёрт в порошок. Ничего не было ни впереди, ни позади него. Лишь одна пустота. Бестолковая, бессмысленная пустота. Без цели, без надежды, без всего. Он даже не мог думать сейчас о священническом долге и том, что ему теперь с ним вообще делать. Исповедоваться, получить направление в Конго и забыть обо всём? Бог милостив, Он прощает всё оступившимся и раскаявшимся. А уж, как бы там ни было, раскаиваться Келлах хорошо умел. Натренировался за столько-то лет.
- Впрочем, ничего удивительного, Господи, я всё понимаю, - едва слышно бормотал он себе под нос всё так же медленно переставляя ноги в сторону своего дома, глядя куда-то в землю ровно туда, где то и дело мелькали носки его ботинок, отмеряющие метр за метром мощёных тротуаров.
- Я всегда был понимающим, всегда знал, за что мне выпало такое испытание... Но почему Ты позволил мне почувствовать что-то другое? Зачем эта надежда? Зачем искушение ею? Зачем вообще всё?
Шарф выпростался из-под неплотно застёгнутой куртки и теперь развевался от ветра то и дело мягко прикасаясь к его лицу, заставляя лишь зажмуриваться от знакомого и такого дорогого запаха её духов. В какой-то момент Келлах подумал, что ещё немного и эти почти невесомые прикосновения сыграют с ним дурацкую шутку - заставят поверить, что это не мягкая ткань касается его лица, а нежные руки Авроры. Что ему всё происходящее просто снится. Он сжал в ладони развевающиеся концы, наматывая их на руку. Только галлюцинаций или очередной порции призрачных надежд ему не хватало сейчас.
На пороге собственного дома теребя этот самый многострадальный шарф он простоял ещё минут пять, прежде чем сообразил, что ключи с собой не взял, и они вообще не нужны ему - дверь-то была открыта. И хотя Аврора никогда не ждала его дома, именно осознание её отсутствия в глубине комнат никак не давало ему сдвинуться с места. Пока мелькнувшая на периферии его погружённого в осознание безнадёжности положения сознания мысль не заставила его вздрогнуть и судорожно втянуть носом ледяной и влажный уличный воздух.
Очередная дурацкая надежда - толкнуть дверь и провалиться в нежные объятия заждавшейся его дурака любимой. Келлах зажмурился, сглатывая кислую слюну, заполнившую рот, мотнул головой и не открывая глаз нажал ладонью на ручку устало скрипнувшей двери.
Чуда не произошло - сердце жалобно провалилось вниз, заставив его издать какой-то практически беззвучный стон и бессильно привалившись спиной к стене медленно сползти вниз. Слишком много надежд на чудо за один вечер, слишком много счастья, горя, боли и тоски за одни сутки. Сердце тяжело ухало куда-то в солнечное сплетение, то и дело выдавливая из его груди болезненный вздох.
Келлах сидел посреди коридора, упираясь локтями в собственные колени и уткнувшись лицом в мягкий шарф, пахнущий уже не только лёгкими нотами ванили, лаванды и чего-то ещё, что он не мог идентифицировать, как ни старался, но и сырым дождливым январским воздухом, которым он и сам уже пропах насквозь.
Горечь в конце концов сдавила горло так, что стало совсем нечем дышать - Келлах взвился на ноги, сдирая со своей шеи злополучный шарф, так же резко, дёрнув за рукава, содрал с себя влажную и потяжелевшую куртку, отбрасывая её куда-то в сторону, и со всего размаху впечатал кулак в стену, сбивая к чертям кожу на костяшках. Раз, другой, третий. Сжимая до остервенения зубы и словно не замечая всей этой боли, раздирающей его на части, с утробным рычанием он снова и снова колотил стену, словно вымещая на ней всю боль, выпуская на волю душащие его эмоции, мстя самому себе за все надежды - и те, что он успел почувствовать за этот вечер, давно перешедший в глубокую ночь, и те, что разбились, осыпаясь теперь к его ногам штукатуркой, пыльной взвесью, отстающей от тонкой стены. Вымещая всю охватившую его ярость, всю ненависть к самому себе и своей собственной дурости, сломавшей жизнь не только ему. Перевернувшей весь мир не только ему, но и - он точно знал это, был уверен - Авроре. Было бы ей наплевать - не сбежала бы она так быстро из города. Так, словно от погибели своей спасалась.
Да так и было - он разрушил всё, к чему посмел прикоснуться. Абсолютно всё...