Стоя за кафедрой и периодически обтирая влажные ладони о джинсы, Адам чувствует себя полным профаном. Сейчас ему предстоит живо, с огоньком, желательно оптимистично, поведать юным дарованиям, решившим связать свою жизнь с искусством, что, если у них ничего не получится, и их картины и чертежи не станут покупать, это ещё не конец света и не могила для таланта. Он оглядывает расположенные ярусами длинные парты. Между сидящими группками студентами зияют унылые прогалы. Видимо, учащиеся на разных курсах и специальностях ребята предпочли не сливаться в одну разношерстную толпу и держаться обособленно. Большинство пришедших – совсем молодые, лет семнадцати-восемнадцати. Салливан не без оснований подозревает, что больше половины студентов используют факультатив как предлог, чтобы свалить с основных, скучных пар. Посещение всё равно засчитается, и дирекция университета явно предпочла закрыть глаза на то, что процентное соотношение истинно заинтересованных и прогульщиков будет не в пользу первых.
Адам бросает изображать из себя строгого преподавателя в первые же минуты. Он не умеет учительствовать, это факт. Но он отлично рассказывает – особенно хорошо Салливан развивает темы, которые ему близки. На этих лекциях, призванных заинтересовать студентов и укрепить их желание обучаться выбранной профессии, от него другого и не требуется. Адам здесь – как пример. Своим опытом он в итоге и делится, расслабленно облокотившись спиной на кафедру и скрестив руки на груди. Салливан улыбается, смеется, реагирует на каждый вопрос из аудитории, шутит, вполне справляется с ролью человека, которому всё удается, и делится хитростями, по сути являющимися простыми истинами. Одна из них – не ставить на себе крест, если постигла неудача. Почему-то из его уст такие банальные вещи слышатся как нечто основательное и многообещающее, мотивирующее и подбадривающее. Салливан немало удивляется, когда после полутора часов интерактива к нему подбегают смущающиеся студентки и говорят «Спасибо». Критик собирает бумажки с заготовленными тезисами, стучит ими о кафедру, выравнивая, и простодушно отвечает: «Да было бы за что». В душе он польщен, доволен и очень рад. Соглашаясь на эту авантюру, Салливан заранее сокрушался, что идея поставить его в качестве могущего чему-то научить вчерашних школьников человека в корне провальна.  Когда после второй запланированной лекции (явка почти 80%!) удовлетворенный ходом дела декан предлагает Адаму провести ещё и практическое занятие, тот соглашается без особых колебаний. 80% заполненности аудитории – это вам не за красивые глаза.
…
Жаклин положительно отвечает на просьбу Адама предоставить свою галерею в качестве платформы для будущего семинара. Он спрашивает, не хочет ли она поприсутствовать и оценить его талант преподавателя, как когда-то выбранные им галстуки в бутике «Prada». Харгрейв отказывается, сославшись на занятость, и критик не настаивает, ограничившись искренней благодарностью.
Адам уверенным шагом пересекает холл, когда толпа, собравшаяся около репродукции «Сына человеческого» Рене Магритта, становится угрожающей. Он становится рядом с картиной, приветственно улыбается и оглядывает студентов. Кого-то он уже может припомнить: они сидели на первых рядах, или вон тот молодой человек меланхоличного вида, с ядерно-красным ирокезом, задававший интересные вопросы во время лекций. Выглядит он скучающим, но Салливан уже догадался, что внешний вид парня обманчив.
- Рад видеть всех вас, - голос Адама заполняет галерею, хотя говорит он негромко. Не разводя излишние церемонии, он переходит сразу к делу.  – Я довольно много говорил о том, что такое критический анализ, и как он применяется на практике. Сегодня у всех вас будет возможность попробовать себя в этом деле. Понять, способны ли вы оценивать, и, главное, привлекает ли это вас. Суть занятия проста. У нас есть полтора часа. В нашем распоряжении – выставка, точнее, половина экспозиции, - Салливан кивком указывает на творения не столь известного мастера, как Магритт. – Поработаем с жанром реализма. Смотрим на картины, слушаем свой мозг, привлекаем уже имеющиеся знания. Если их нет – сравниваем с реальной жизнью, оцениваем уровень соответствия. Ваша задача – выдать как можно больше обоснованных аргументов. О ценности, уникальности работы, либо же о её вторичности, шаблонности. На пробном занятии личные симпатии можно учитывать, но постарайтесь не отдавать им предпочтение. А теперь давайте отойдем от Магритта, иначе он собьет нам весь настрой.
Салливан первым шагает в дальний конец зала, где примостились работы современного художника-реалиста. Его картины больше напоминали обработанные в фотошопе фотографии, чем выписанные красками на холсте потреты, так что требовалась определенная внимательность, чтобы отличить художественный вымысел от правды.
Тормознув около одного из полотен, Адам дожидается, пока все студенты перестанут шушукаться и успокоятся, а затем озвучивает задание.
- Разбейтесь на пары. Высказывайте свое мнение друг другу, не стесняйтесь кого-то задеть, если вдруг ваши суждения не совпадут. Делитесь впечатлениями, но не вступайте в конфликт, учитесь слушать другого в том числе. Помните – критическое мнение есть мнение подкрепленное фактами. И ещё раз, это занятие – проба пера. Не сможете ничего сказать – вас за это не четвертуют. Я буду здесь, открыт любым вопросам. Если надумаете подраться, тоже зовите.
Салливан нервничает, выдавливая неловкую улыбку. Пока занятие только начинается, оно для него также ново, как и для учащихся. Он сомневается, правильно ли напутствовал студентов, но те послушно перегруппируются, отходя к разным картинам и замирая подле них. Адам выдыхает, но это не приносит ему облегчения. Научить людей критиковать – та ещё задачка. Он сам первые свои вирши писал будучи зеленым юнцом, разве что Салливана никто в тот момент не учил, только вдохновлял пример компании, в которой он приютился.
Пройдясь между парочками, слушая, о чем они говорят, с некоторой неловкостью стараясь начать обсуждение, Адам замечает парня, в одиночестве стоящего чуть позади всех остальных. Нахмурившись и понаблюдав за ним, критик решает подойти и хотя бы осведомиться, как себя чувствует оставшийся без партнера студент.
- Простыни хорошо удались, - с ухмылкой замечает Салливан, поравнявнявшись с молодым человеком. Про себя критик отмечает, что, по крайне мере, по внешнему виду парень больше похож на него, чем на пестрых учащихся с факультета изобразительных искусств. – Ну вот наверное и все, что я мог бы сказать, - Адам придирчиво оглядывает картину, которую видит не впервые, и поворачивается к парню. – А вы что думаете?

Адам скрещивает руки под грудью и широко расставляет ноги, принимая устойчивую позу. Он переводит взгляд со студента на картину, прищуриваясь. На отмеченную парнем особенность Салливан отвечает неопределенным кивком. Этот жест может означать как согласие, так и равнодушное «Понятно», как будто чего-то другого Адам и не ожидал.
Критик внимательно смотрит на молодого человека и ободряюще улыбается – легко, самыми уголками губ. Синеглазый, приятной наружности парень, кажется, немного смущен тем, что ему вот так с ходу предлагается повзаимодействовать не с ребятами, находящимися в тех же условиях, а с человеком, имеющим гораздо более обширный опыт, но студент не теряется, что, несомненно, идет ему в плюс даже не в рамках факультатива, а по жизни в принципе.
Адам поводит подбородком в сторону картины, возвращая внимание молодого человека со своей персоны к написанному на холсте. Не сказать, чтобы в этом полотне крылся какой-либо сакральный смысл, но кое-что из этого несколько усредненного изображения женщины вытащить было можно. Бросать студента самому дальше вникать в суть замысла художника после одного вопроса было бы по меньшей мере непрофессионально, так что Салливан развивает мысль, решив подсказать парню, на чем вообще в таких картинах можно для пользы дела заострить внимание.
- Здесь автор в принципе играет на сочетании тени и полутени, - замечает Салливан, чуть вытягивая руку вперед и несколько небрежно указывая на ту часть, где привлекающая внимание кровать на переднем плане стыкуется с темного цвета обоями на фоне. – На самой картине источник света не указан – ни окон, ни ламп. Возможно, он находится где-то за пределами этого угла комнаты. Точка обзора выбрана не случайно. Я бы сказал, что он за ней подглядывает. Может быть даже с той части постели, которую мы не видим.
Он бросает на студента короткий взгляд, проверяя, как тот воспринимает его слова и не хочет ли чего-нибудь добавить.
- Мрачноватая картина, - вздыхает Салливан. – Вполне могу представить эту ситуацию в жизни. Сейчас она наконец закончит одеваться и уйдет, бельё придётся менять. Или нет, если это гостиничный номер. Кто её знает, может, этой женщине вообще не нравится то, чем ей приходится заниматься. А судя по её позе, сутулости, это ещё и физически выматывает. Она спиной ко второму субъекту, не смотрит на него и ей самой всё равно, что кто-то следит за тем, как она собирается, - Адам поворачивается к студенту. – Неприглядная, постыдная сторона монеты. Такой образ жизни предпочитают скрывать, но именно об этом люди хотят узнавать, читать в прессе и сплетничать. Возвращаясь к простыням… - Салливан почти заговорщицки кивает в сторону другой картины, неподалеку от той, где он сейчас кратко произвел первичный анализ. – Пойдёмте, кое-что покажу для сравнения.
Проводя молодого человека мимо нескольких парочек, волголоса обсуждающих выбранные полотна, Адам прислушивается и не торопится, чтобы в случае необходимости его участия, студенты успели его позвать. Но, кажется, пока что он никому не нужен, и критик оборачивается на идущего с ним парня, походя замечая, как какая-то девушка показывает поднятый вверх большой палец. Не придав этому особого значения, Салливан останавливается у картины, на которой также сразу бросаются в глаза мягко прорисованные складки ниспадающих драпировок. Только общий антураж разительно отличается – светлые тона, яркий утренний свет в окнах, молодая, спящая девушка.
- Вроде бы предметы те же. Но другая жизнь.
Адам замолкает. Весь этот реализм порой выглядит таким простым, даже незамысловатым. Если не учитывать, что в действительности в жизни всё гораздо сложнее, чем кажется. За это Салливан благосклонно относился к жанру – можно было копать и искать. За это же терпеть не мог – иногда открытия уводили в обдумывание собственных перипетий и размышления над смыслом существования в целом, что неслабо портило обычно приподнятое настроение Адама.
- Наверное, вам ближе что-то такое, светлое, - рискует предположить Салливан. Молодой человек сам выглядит добрым; наверняка девушкам нравится общаться и проводить время с такими, как он – положительными и симпатичными.

Занятное замечание выдал этот студент. Первая картина, вся сплошь в темных тонах, с не менее мрачным, чем выбранная палитра красок, сюжетом вызвала у него больше доверия, чем вот эта, практически идиллистическая зарисовка. Молодой человек оказался придирчивым. Из давящего на настроение и вызывающего смутные мысли изображения он постарался извлечь что-то хорошее, в то время как в кричащей о спокойствии, благополучии и гармонии картине в первую очередь предположил наличие подвоха.
Всё-таки, автор работ неплохо вложился в свои произведения. Экспозиция выставлена в галерее не так давно, а отзывов и совершенно различных по сути своей суждений Адам слышал уже достаточно. И многие вели себя точь-в-точь, как этот парень – больше сомнений высказывали по поводу якобы позитивных работ, чем в отношении печальных и трагических. Темную сторону жизни люди предпочитали принимать безоговорочно. Да, она есть, она существует, и обыватели готовы придумывать тысячи причин, чтобы оправдать её наличие. Все настолько привыкли к тому, что в целом наши будни скучны, эмоционально и физически тяжелы, подставы можно ждать от самого близкого, что перестали обращать внимание на позитивные моменты. Когда каждый день сталкиваешься с безразличием, подлостью, раздражением, нахальством, слишком сложно становится принимать на веру нечто искреннее. Этот студент говорит, что света чересчур много, так не бывает. Это даже пугает в какой-то мере, не зря он сразу припомнил самую страшную из древнегреческих богинь мщения. Наличие же крохотного светлого пятнышка, в случае с той картиной, лишь предполагаемого воображением, успокаивает. Следовательно, когда света чуть-чуть, когда он не слепит и не заставляет нас щуриться, - вот это норма.
- Понимаю, это кажется гораздо более нереальным, чем то полотно с проституткой, - дипломатически соглашается Салливан. – Сам я видел что-то подобное лишь однажды. Моей дочери тогда было три года. Мы жили на тот момент в Лондоне. Сами понимаете, какой в этом городе климат, солнце выглядывает довольно редко, постоянно пасмурно, дождливо и прохладно. И в тот день случилось что-то из ряда вон. Даже я проснулся из-за того, что мне щеку начало печь, а не из-за будильника, как обычно, - голос Адама ровный и спокойный, но нетрудно догадаться, что ностальгирует он с особой нежностью, разве что, тон немного грустный. – И я встал и пошел в комнату дочки. Когда я открыл дверь, то увидел… Вот что-то подобное, разве что в кровати спал ребенок, а не молодая девушка.
Салливан будто спохватывается, выдыхает, поправляя очки, и смотрит на студента.
- Так что бывает и такое в жизни, - подводит итог критик. – Реже, чем измены и предательства, но бывает. Может, не каждому удается уловить эти моменты, поверить в их реальность, - Адам пожимает плечами, вроде как не настаивает на единственно правильности своего личного суждения.
Он внимательно изучает лицо молодого человека, стоящего рядом с ним, и внезапно предлагает:
- Давайте я ещё на минутку отвлеку вас. Посмотрим на общий план. Может, это натолкнет вас ещё на какие-то размышления.
Салливан разворачивается спиной к картинам, собираясь отойти подальше. Его негромкие рассуждения привлекли внимание ещё нескольких человек, и те, по-прежнему сторонясь, делают те же шаги к середине зала, что и он. Среди слушающих на расстоянии оказывается и та девушка, что несколькими минутами назад что-то одобряла, используя жестикуляцию.
Критик становится всё в ту же устойчивую позу. Правильное расположение картин в галерее тоже играет не последнюю роль в восприятии всей серии. Поделенные на условно светлые и темные, работы развешены так, чтобы в целом напоминали собой переходы палитры, некую карту градиента. Только взглянув с определенного расстояния, можно заметить эту особенность.
- Эта девушка вполне могла оказаться той самой, за которой мы с вами подсматривали, в которой вы пытались найти свет, - бросает ниточку Адам, с легкой улыбкой поворачивая голову к студенту. – Если на секунду предположить, что я прав… То вы его нашли.

- Про безрыбье слышали? – иронически усмехается Салливан, взглянув на студента уже куда более заинтересованно. А парень не промах. Улавливает и обратную сторону, весьма приземленную и прозаичную. Конечно, соседство подобных работ с Магриттом у человека недалекого от искусства вызывает диссонанс. Но что поделать, если один раз Килкенни повезло, а второй – не особо? Репродукции сюрреалиста привезти-то привезли, а на деле их оказалось недостаточно, чтобы заполнить весь зал. Как уж там Жаклин пришлось выкручиваться, только ей одной известно, но Адам не сомневался, что из имеющегося она выбрала наиболее стоящее. Эта экспозиция для обывателя все-таки попроще и легче воспринимается, чем замысловатые, абсурдные полотна бельгийского художника. А Харгрейв помнила, что в её галерею ходят не только те, кто, как говорится, в теме.
- Почему этот ряд картин оказался здесь  – вопрос каверзный, - Адам не видит смысла скрывать, что молодой человек отчасти прав, но отвечает всё равно уклончиво. – Над размещением поработали, это заметно. Но, если бы в этих полотнах не было уж совсем никакой художественной ценности, владельцы галереи вряд ли согласились бы их выставлять. Лучше подумать над тем «как», когда уже есть «что», а не наоборот.
От маркетинга в наши дни никуда не деться. Без грамотного продвижения и рекламы эти картины так и ветшали бы, прислоненные изображением к стене где-нибудь в мастерской. Репродукции Магритта могут сколь угодно колесить по городам и странам, вывешиваться в выставочных залах и собирать толпы. Современное искусство, в свою очередь, ещё не проверено временем, а посему путь от перевода краски до какой-никакой ценности приходится преодолевать семимильными шагами, не без помощи умелых менеджеров и агентов. Чтобы тебя купили, готовься сначала заплатить. Стать модным, узнаваемым художником с кучей заказов, становится среди окончивших факультет изобразительных искусств или доморощенных талантов целью куда более значимой и желанной, чем действительно создать нетленку. К черту посмертное признание. Творец хочет славы здесь и сейчас. Показать аудитории картины не достаточно, их нужно демонстрировать снова и снова, подключать нужные связи, заставить людей запомнить имя автора и говорить о нём. Вот здесь-то и пригождается положительная рецензия. Если текст вышел со знаком плюс, то это неплохой маячок, что работу можно продать. В конце концов, не только эстетического удовлетворения и посыла ради в галерее висит сейчас этот градиентный набор.
Адам благосклонно улыбается студенту и оборачивается к позвавшей его девушке.
- Иду, - Салливан направляется вслед за слушательницей, и вслед за ними семенят ещё несколько человек. Критик теряет из виду парня, с которым общался, по крайней мере, в зоне зрительной досягаемости его нет.
Адам слушает взволнованную студентку. Ажиотаж у неё такой, словно она открыла новый материк, и рассуждает девушка занятно, но сбивчиво из-за обуревающих её эмоций. После неё Салливана просят подойти другие ребята, но ни с кем он не задерживается так долго, как с тем молодым человеком. В конце всех волнует вопрос, а что дальше? Адам, успевший оставить студентов на несколько минут и нашедший планшет с вложенным в него листком посещаемости, стоит, окруженный небольшой толпой.
- В принципе, вас могут попросить написать небольшое эссе, - делает предположение критик, припомнив обсуждение хода факультатива с дирекцией. – Но в целом подразумевалось ознакомить вас с ещё одним путём, по которому можно пойти, дать больше векторов развития.
В задачу Адама не входило перетянуть студентов на тёмную сторону силы и переделать их всех в злостных критиков чужого творчества. Если кто-то из них впоследствии сам захочет этим заниматься – это другое дело. Интересно, кому-нибудь из этих ребят из списка действительно понравилось то, что он рассказывал и показывал? И появится ли хотя бы одно из двадцати восьми напечатанных на бумаге имён в качестве подписи под статьёй в журнале? Это могло показать только время.
Организовать студентов для переклички оказывается на удивление несложно. Салливану всё равно, кто пришёл его послушать, это ведь дело добровольное, но правила есть правила. В университете попросили отметить, кто действительно присутствовал. Так появлялся шанс отсеять из общего числа записавшихся на факультатив тех, кто решил использовать время дополнительного занятия в своих целях. Проставляя знаки напротив имён и фамилий, Адам понимает, что прогульщики нашлись и здесь. Методом исключения критик вычисляет, как же звали того, первого, с которым они совершили беглый обзор.
- Мистер МакАлистер? Дэниел, правильно? – на всякий случай уточняет Адам, протягивая ладонь для пожатия. Он уже не ставит никаких галочек в планшете, щелкая ручкой и прикрепляя её к уголку. – Рад с вами познакомиться. Надеюсь, всё это мероприятие оказалось полезным. Или хотя бы не очень скучным.

Отредактировано Adam Sullivan (2016-02-24 23:58:04)