Изрядно ежевично. Ежедневно, ежевечерне. Еженедельно и ежемесячно. Отлично придумано - ягодный табак. А то все яблоки и яблоки. От яблок тошнит. Нервно-паралитический газ. Отрава. Зарин. Зоман. Аминь.
Он пьет шампанское, разумеется.
- Что за девочка?
- Захаживает частенько... Палец в рот не клади.
- Глубоко берет?
- Вчера ушел с троими.
- Ого...
Это расцвет. Рассвет. Ренессанс на пятнадцати квадратных метрах плюс прихожая и гостиная. Он обнаруживает масло в упаковке хлеба, во флаконе с шампунем, у себя в ботинке и в чашке под табак. Маслом пахнет от его одежды, от волос и под языком. Сливочным, разумеется. Последний фокстрот в Маунт Джулиет. Глисоны реактивно уехали наживать онкологию, поэтому теперь он здесь один: никто не приходит.
- Привет, ты здесь один?
- Ты знаешь... - круглые глаза. Чуть ближе. Едва не переворачивает бокал, неловко улыбается. - Я здесь в первый раз... не знаю, что да как.
- Тебе помочь?
- Было бы неплохо...
Он свыкся, "зона" "комфорта" стала комфортной. Конформной. Камфорной. В этой зоне его лицо меняется постепенно, оно медленно, как и любая его реакция. Когда он, Кроули, задумывается, брови у него становятся трагические, как у Пьеро. Черного. Тоскливого. Этот любовник измучен до полусмерти, любовью мироточит его напудренное лицо. У него, у Кроули, очень приятная, очень светлая кожа. Никак не понять, зачем вообще эта косметика...
Он ставит условия: никаких имен и никакого насилия, - чтобы было удобнее думать и чтобы было удобнее прятать. Тем не менее, в вещах Эббы он заблаговременно раскапывает банку с тональным кремом. Как оказывается, не зря.
- Помоги мне...
- Тебе больно?
- Мне очень, очень больно, давай еще немного... Всего один палец. Я еще никогда не...
- А теперь?
- Еще... еще один, пожалуйста, - темные люди просят немного ночи. Он вяжет глаза и вяжет запястья, через неплотную ткань Йеста видит луну, уныло висящую над домом. Это она закладывает в него всего один, и еще один, пожалуйста, и ладонь целиком. У людей строго определенное количество пальцев. Это он знает точно, и это заметно облегчает жизнь. Сколько пальцев у луны - неизвестно, но, скорее всего, она тоже человек. Он задыхается от восторга. Его ажиотаж пугает: люди нервно смеются, против одного он нюхает за пятерых, но это не вызывает вопросов.
- Как ты меня назвал? - вопросы в основном только такие.
Мутно, плодово-ягодно. Что-то дымит, не потушил сигарету, дотлевает в пепельнице. Очень жарко. Центральное отопление. Очень грязно. Липкая кожа. Неприятно ходить. Доигрался - лежал неделю. Честно писал. Где ты? Дома. Что ты делаешь? Работаю. Лежа. Сидя - никак. Вот такая смешная история. Четвертая по счету.
Начинается насморк. Как-то раз он чихает в планшет с твореным золотом. Это ему безразлично - что пишет, не помнит сам. Однажды проснулся в восемь свеженаписанных: прилично перенервничал. Эти точно чужие. Но что за идиотское воровство - приносить что-то в дом.
Потряхивает его лихорадочно.
Все лица знакомы, его собственное, кажется, горит. Падает мокрый снег. Это Беннетсбридж-роуд: тротуары кипят туристами даже на грани с ночью. - Я думаю о тебе так, как я думаю о себе, - это значит: я так люблю тебя, я ненавижу тебя, я схожу по тебе с ума, я онанирую на тебя, я сожрал бы тебя на завтрак, ты со мной всю мою жизнь, я так боюсь, что ты меня убьешь. Я так боюсь, что я тебя убью. Перчатки у него очень тонкие, шелковые, дамские, этого хватает, чтобы руки не мерзли.
Он крушит Богоматерей и Богоотцов, Богосыновей и Богодочерей с силой, достойной лучшего применения, такой, какой позавидовала бы даже Эбба. Остаются только щепки, остается гнутая латунь, листы, сложенные в военные самолеты. Лица у них одинаковы, опилки хранит бережно, как чей-нибудь прах. Он думает: стоит выгнать самого себя из дома, может быть, это прекратится?
На этой неделе я встречался с тремя, на прошлой с двумя, теперь я говорю с тобой этим ртом, этим языком я провожу по твоей щеке, эти зубы смыкаются на мочке твоего уха. Мне было так страшно, когда ты ушел. Мне будет так страшно, когда ты уйдешь. Тебе будет так страшно узнать, что ты уйдешь, поэтому я ничего тебе об этом не скажу. Пускай это будет неожиданностью. - Я простудился, - сообщает он, потирая кончик носа. - Мне надо уехать домой.

Сорокасемилетнего звали Поляк, а восемнадцатилетнего звали Мамаша, они были дядя и племянник. Рука Поляка отлично помещалась у Йесты на пояснице, как будто бы она была именно для этого и сделана, но сам Поляк предпочитал быть снизу. Особенно ему нравилось при этом во всей красе лицезреть потную и изрядно мерзотную мамашину рожу, когда тот, чуть приоткрыв слабоумный рот, приноравливается вставить на всю длину. Поляк требует женских сапог. Йеста сплевывает ему в рот. Сплевывает раз, сплевывает два. Его губам сладко, сладко размазано по лицу. Фрокен Жюли совсем сбрендила: она танцует с лакеем на Ивана Купала. Фрокен Жюли - маэстрина Нарвасадата. Вокруг нее Левборги, Левборги, Левборги... Гуляя по книжной полке, она ошиблась переплетом. Она чувствует себя не на своем месте, но какое ее - решительно не понимает.
Я доделаю за тобой, я допью и досплю, только, пожалуйста, позволь мне умыться
Ты знаешь, что если в таких местах говорить "нет, я не хочу" и улыбаться, то тебя поймут именно так, как следует. Тебя поймут, как написано на роду, как написано на лице, как написано в телефонном справочнике и личном деле в местной психиатрической лечебнице. Все это довольно просто, этика такова: ты сделал свое дело и ты должен уйти, но ты точно знаешь, когда это будет
Никто не прогонит заранее потому что всем хочется
всем хочется
всем очень, очень, очень хочется
пока не расхочется, все остаются на своих местах
Это... - Ограбление! - он запрокидывает голову и хохочет, но как-то жалко, тонко, почти фальцетом. От роскошного и дамского почти ничего не осталось.
Мамаша удовлетворяется и тем: смотрит восторженно, Йеста по-дружески - насколько это возможно, когда в тебе сразу двое, - поддевает его за нос. - Кураж, - сообщает он ласково, но остается непонят.
фамилия обязывает
родовое проклятье
Эбба носила чулки. - это странно, никогда и не подумаешь такого про свою мать
теперь их носит он. - это странно, никогда и не подумаешь такого про своего сына
Три недели назад он решил больше никогда в жизни не брать в рот, в последние две брал усерднее, чем обычно, в больших количествах и с большим остервенением. Вероятно, требовал демократии. Вероятно, требовал революции. Эякуляции. Коронации. Дворцового переворота.
Случилось дворовое самоповешение на одну персону. Публично - чтобы было неповадно.
Вечер пятницы - королевское время: народу порядочно, то тут, то там снова смутно знакомые лица. Имен не помнит - обмениваются поцелуями в щеку. Если повернутся задом, может и вспомнит, но это попозже. По единичке, потом и по второй. Вечерний марафет, наскоро - мелкая косметика, лицо попроще, рот приоткрыть. Помогают снять пальто. Галантность потрясающая, значит, настроены серьезно. Все настроены серьезно. У Йесты на плече чья-то ладонь, он смахивает ее раздраженно, потом узнает, лезет обниматься. Он уже порядочно спокоен. Он совершает заплыв.
Пожалуйста если можно сделайте так, чтобы он дергает руки на шее смыкаются незнакомые зубы, и он смеется пожалуйста сделайте так чтобы меня больше не осталось разберите меня по костям. Разорвите меня пожалуйста если вас не затруднит на самые мелкие части которые только способен увидеть человек умойте любой своей жидкостью и о, - людей действительно много и он плывет через тела трется и вжимается достаточно сильно чтобы было понятно что ему необходимо, - перевернул на себя бокал но никто и не заметил что он упал просто придется снять ру... как липко придется снять рубашку, - все так медленно. Все это слишком медленно. Как тебя зовут? Питер... - сойдет... - ты недавно приехал, почему ты такой загоре... а... ха-ха, - Мне нужно, Питер, чтобы ты сделал со мной все, что придет тебе в голову, можешь даже убить... только не оставляй следов, - звук у него во рту жарок, приходится запить, - Подожди... у меня руки заняты посмотри в заднем карма... а... в заднем кармане, сбрось, - фрокен Жюли совсем съехала с катушек. Пожалуйста сделайте так чтобы здесь ничего не осталось кроме этой грязи чтобы нечего было запачкать, все постоянно пачкается, там все так стерильно Господи там все так стерильно... я боюсь трогать у меня такие грязные руки мое лицо такое грязное я больше не буду его показывать никому, - Показывай его мне, - Спасибо, Питер... - люди ходят волнами, волны бьются о берег барной стойки. Капитан корабля призывает к спокойствию, но очень скоро начинает блевать сам, и публика окончательно сходит с ума. Из рук капитана валятся бокалы: к нему подкрались снизу. О, Капитан... ну-у-ужна-а... стратегия...

С утра мылся очень долго. Часа четыре. Смотрел - глаза красные, рот порвал. Нехорошо.
Говорят: ты, милый, очень нежный... - все говорят, - имеют в виду, разумеется: вот бы дать тебе по ебалу. Раз сорок пять, чтобы наверняка. Не могут: объявляется сразу - никаких увечий. Никаких следов. Пускай все останется внутри. Под языком, или в голове. Пускай течет вверх. Пускай загнивает, чтобы несло за километр. Работает. Вчера было сносно, никаких обид, не путался. Сказал - Питер, значит - Питер. Очень хорошее совпадение. Под конец не сдержался, начал кричать. Устроил истерику. Разбил пару стаканов, кажется, рыдал, но сухо. Черный Питер не на шутку встревожился, вызвал такси. Предлагал сопроводить. Навязчиво. Демонстрировал неровную походку, сообщал - никаких шуточек. Прямо шел по улице и сообщал, пальто на голые плечи. Бедняга плелся следом. Дорога - откат. Клялся в любви. Натурально клялся в любви. Мерзостно, убого. Грозился прыгнуть с моста. Даже начал лезть и перекинул одну ногу, но подъехала машина. - Вовремя, - говорил. - Невовремя, - отвечал, паскудно дрожал губами. Заснул, впрочем, очень мило. Очень быстро заснул. Как только сел, так сразу и заснул. Трясло, расстроился. Расчетверился. Четвертовали. Недостаточно, повисло на жилах. Шил до утра.
Клялся Христом. - это когда в любви. И всеми приложенными. И всеми непреложными. Просил гвоздей в ладони, но строго определенных. Этот сорт гвоздей выпускают только здесь, - это доказывал очень авторитетно, кажется, даже и таксисту, - мне нужны только такие. Я знаю, когда они смотрят. Я знаю: всегда, потому что всегда больно. Он оставил меня без кожи. Таксисту изрядно остопиздело. Таксист в рот ебал любую толерантность. На приборной панели фото с женой и ребенком, но почему-то решил, что будет лучшим собеседником. Заснул, конечно, как сел, но и проснулся, как в первый раз встали - на следующем перекрестке, перед светофором. Когда вы были в святого Патрика. Когда в последний раз вы были в святого Патрика. Вы видели там Брендана. Вы видели там витраж. Витраж с полоумной бабой. Это святая Ита. Это я их написал. Вы молитесь на моих рук, послушайте моего рта. Послушайте моей глотки. Мне было всего девять лет, я его просил не надо, но он меня не слушал. Он сказал: каждому человеку нужно иметь полный инструментарий. Он сказал: со мной тоже так делали, и теперь я могу все. Она меня била и его хотела, она всех хотела, кто мой, но я тоже бил. Не подумайте что я слабак но мне было больно когда она меня била. Мне не хотелось чтобы она меня била, поэтому я бил ее но только поэтому, это чистая правда. Я не хотел бить ее просто так, мне было очень больно я не хотел чтобы мне было так больно. Я же ничего не сделал. Я же ничего не сделал. - Остановился. Пригрозил: если не заткнется, дальше никто никуда не поедет. Помолчал с пару минут, потом продолжил, но тише, прислушивался - удовлетворительно. Я больше не буду говорить так громко, только везите меня пожалуйста. Здесь очень долго идти, я не дойду. Я плохо выгляжу, на меня нападут. Меня снова будут бить но я не могу бить не женщину. Я не могу бить того кто сильнее потому что мне будет очень больно. Она хотела мое но теперь я выжил. Я ее выжил, говорю. Я так боюсь он такой чистый. Я так его боюсь он такой чистый как мне умыться. Мне надо умыться остановите здесь здесь озеро четыреста метров направо. - Не остановил. Пожалуйста вам что приятно везти меня таким грязным. Мне кажется мне надо дать ему повод чтобы он не врал. Мне кажется что мне надо чтобы он все знал и не врал. Я смотрю простыни мистер таксист сэр каждый раз после того как под него ложусь. Мне кажется что они серые или черные. Он такой белый мистер таксист сэр. Я боюсь его трогать я не сплю с ним уже полторы недели. Я боюсь мистер таксист сэр. Я так боюсь. Мне кажется что ему очень надо знать что я такое мистер таксист сэр. Я не знаю как ему объяснить. Я боюсь ему объяснять. Можно пожалуйста я немного поплачу, я не запачкаю салон. - Уже запачкал. - повернулся. Глянул исподлобья. - Простите мистер таксист сэр. Я никак просто не пойму что происходит уже целый год мистер таксист сэр. Я не пойму он что издевается надо мной. Я не пойму зачем надо мной издеваться мистер таксист сэр. Нет я понимаю но зачем так долго. Он спал только с женщинами а теперь спит со мной. Не спит потому что я с ним не ложусь. Мне так стыдно мистер таксист сэр. Мне так стыдно давайте разобьемся. Пожалуйста сверните в кювет. Пожалуйста мистер таксист сэр. Знаете что происходило. Он засунул в меня кулак, и еще они кончали мне на лицо. Вчетвером. Я все собрал ничего не упустил. Еще их было двое и они были оба. Еще я могу раскрыть рот так что вы подумаете что вы женщина настолько ничего не будет видно. Знаете о чем я думаю мистер таксист сэр. Всегда. Сегодня у него был такой большой член что мне кажется что он пробил мне легкое. Но серьезно знаете о чем я думаю всегда. Что сколько он знает умных слов. Мне было так смешно что он знает столько умных слов, но теперь не смешно. Они берутся из книг у него столько книг. У меня никогда не было столько книг. Я никогда не видел столько книг даже в библиотеке. Я никогда не видел таких рук даже у святых а вот у него есть они. Такие руки мистер таксист сэр. Он даже ушел не сразу как только узнал мою голову а даже чуть попозже. Это я говорю что он трус но на самом деле он - нет. Мистер таксист сэр. Послушайте меня. Это очень важно. Мне кажется ему даже было немного интересно мою голову мистер таксист сэр. Вы не подумайте что я глупый. Нет думайте что я глупый. Думайте что я идиот пожалуйста, мистер таксист сэр. Но никому было не интересно мою голову. Мы даже разговариваем мистер таксист сэр. Я мог бы ему исповедоваться если бы он не понял меня так как понял. Но он не понял. Но я правда хотел. Мне было бы так легче мистер таксист сэр. Если бы он знал сразу что такое со мной если бы он знал сразу за что меня не любить. Ведь это несправедливо получается если он думает что меня немного полюбил ну, что я ему немножечко хотя бы нравлюсь, но потом он знает что-то что я не нравлюсь сразу. Я думаю это несправедливо. Ведь это всегда было а он не всегда. Но теперь я думаю что если я не нравлюсь ему то  это правильно, потому что я уже сделал и это было в то не всегда когда он не всегда. Вы понимаете о чем я мистер таксист сэр? Боже мне так больно сидеть...
Приехали.
К четырем привел себя в порядок. К пяти - в окончательный. К шести вышел, к восьми сел в автобус. К девяти приехал в город. К одиннадцати встал на пороге.

Эбба пряма как арматура, она никогда не позволяет себе намеков. Она не позволяет себе метафор, не позволяет себе кокетства. Ей не очень интересно размышлять над тем, как говорить, а вот подумать о том, что сказать - это ее любимое занятие. Бывало, сядет Эбба в углу комнаты и думает. Думает, думает, думает...
Хлопнет дверь, и она уже тут как тут.
Эбба, уйди, я устал...
Эбба, мне так хочется спать. Дай мне пройти в комнату
Если она орет больше получаса, он закрывает голову руками и начинает громко - чтобы обязательно разбудить соседей, - обстоятельно и по ролям сообщать литургию слова. Периодически он поет, периодически отзывается коллектой на разные голоса. Рано или поздно ей обязательно надоедает перекрикивать доморощенную мессу, и она опрокидывает на йестову голову бутылку с водой. Дальше все идут спать.
Он знает, как говорится что, и что говорится так, или иначе, а что говорится иным образом, но сохраняет свой смысл. Как это красиво, Питер. Как это красиво. Какой ты красивый сегодня. Каким красивым ртом ты говоришь.
Знаешь лет до семнадцати я думал что "кровать" это от слова "кровь"
Смотрит Йеста тупо - не успел толком проспаться. Сначала не попускало, а потом попустило и стало еще хуже. Ему смутно. Он облегчен. Он несколько напуган, но этого пока не понял. Ты точно спал с ней, Питер. Я знаю, это передается половым путем. Эти слова, в смысле. Эти мысли, эти буквы. Вся эта символика. Кривится йестов рот, несколько брезгливо, обнажаются знаменитые зубы. Он улыбается очень мечтательно, по-девичьи. Зачем-то смотрит на часы, недолго думает, зачем смотрел. Ясно, зачем. Время позднее. Все славные, добрые, нежные люди этого города уже лежат в постелях: он убедился в этом опытным путем.
Психотерапия. Забыл английский язык. Натурально забыл, но улыбаться не перестал. С улыбкой ощупал горло, с улыбкой тряхнул головой. Брен ба-а-ан... ске-е-е. Буква е-е-е. Эльден. Эльден. Ударение на последний слог. Что, собственно, значит - шел к Фоме, а попал к куме. Или, в другой вариации, - муж по дрова, а жена была такова. Была. Такова. Эльден. Поэтому все хотят мой рот, это, Питер, потому что я могу вязать языком морские узлы. Шведским языком. Морские узлы. Уппланд - земля портов. Он, вроде бы, совершенно спокоен. Йеста, в смысле. Не Уппланд. Но и Уппланд тоже - при должной погоде.
- За деньги, Питер, конечно, за деньги... семеро в очереди, Питер, а я могу только по трое... но ничего, Питер, это ничего... если напрячься, можно и четверых. Никто не стесняется... - он оседает на колени посреди кухни, деловито оправляет на себе футболку, смахивает какую-то пыль с джинсов. Он видит это очень хорошо - с наилучшей позиции, с рампы внешнего наблюдателя. Должно устраивать техническое оснащение. Бесплатно я сплю только с тобой. Нужно больше света, чтобы было хорошо видно. Тебе нравится смотреть на меня, Питер. Не нравится. Хорошо, что ты это понял, потому что, Питер, на секундочку, на самое маленькое время представь: а каково мне. В моем доме столько зеркал. - Ты бы знал, Питер, как хорошо мне становится... двое сзади, двое спереди, я это могу... Когда они в меня спускают, мне кажется, что я сам себя поджег. Все... сразу... вчетвером. Нет... пятерых я не смогу, Питер, никак не смогу, - он печально качает головой, шмыгает носом, обвивает руку вокруг колена Кроули, прижимается к нему щекой. - Кто-то будет скучать, я этого не потерплю... подрочить он может и дома, а, Питер? Вот как я считаю...
Ты не знаешь точно, но мать Тереза была страшной трусихой. Она выучила одну формулу и больше никогда не боялась. Она знала что проще дать заранее чем ждать пока возьмут силой. Она давала деньги и давала еду чтобы у нее не крали, и знаешь Питер у нее не крали. Никогда ничего не крали. Она умерла самой богатой матерью, она умерла самой богатой женщиной по имени Тереза. Это стратегия и тактика одновременно. К тому же это бывает приятно. - Хорошо, что ты узнал это, Питер. У меня в последнее время столько денег что я просто не знаю куда их девать.

это разговор ннна равных наконец-то Неприемлемо! все это Неприемлемо! я тебе не какая-нибудь базарная баба нет нет нет... я знаю доли порошков и доли капель и все львиные и звериные доли и четвертные ноты и судьбинное и судьбоносное я ловлю души и загоняю их в гробы для душ они называются: черепа
судьбинное оно: плоти, крови, лимфы, кости, гноя, экссудата, молока, мокроты, спермы, человечья алхимия мы занимались наукой. мы мудрецы от дрянного, мудрецы поганого и подлого, высокие лбы длинные носы все это мешалось вместе, поглощалось, выпивалось, втиралось, пожиралось ради того чтобы мы были вместе Питер. чтобы мы были вместе Питер. чтобы мы были вместе. Питер. чтобы мы были вместе. Питер чтобы мы были вместе. Питер. были бббыли. били. как больно ты бьешь своими руками святого
судьбоносное оно:.. как слышно прием? слышно очень хорошо ведь это мое лицо, - рассекаются хрящи и с ясным приятным, звонким звуком кажется лопаются какие-то кости это не самые важные кости, ты можешь продолжать. ты так нежен ты самый нежный любовник, я знаю что здесь было много женщин они все чуют. они чуют. я тоже чую я чую их, и ты почуял, теперь я перестану чуять но как хорошо, как сладко что когда-то со мной было обоняние!.. ты же теперь не скажешь что я о такой красивый. и о такой э-ро-тич... - он задыхается, воздух перестал работать на жизнеобеспечение, он хрипит и воет с каждым замахом, а с ударом, разумеется, замолкает. Что тут орать, когда уже ударили, - плач в нем разделен, судороги с одной стороны, слезы с другой. слезы удивительны, слезы - потому что больно а трястись он уже порядком привык. это глупости что "только не по лицу". а почему же еще
по нему
по лицу
почему? что за вопросы
вот что Йеста знает: молчание ужасно раздражает, и он молчит, но вскоре молчать нет мочи, обиженно дрожат его темные губы, не очень сильно блестят испуганные глаза, за этой гранью ничего уже нет. с ним не бывало чтобы он видел что что-то за ней есть, это впервые поэтому он разумеется отгибает край
что там?
одни вопросы
крюки ножи и сабли ятаганы и заточки
ты знаешь Питер что убить это как трахнуть но только с большей любовью
вверяем Тебя Богу Всемогущему и отдаем тебя Тому Кто создал тебя дабы вернулся ты к Создателю своему
прости меня конечно но я правда думаю что удар это единица измерения
кто видел тебя во гневе... - только я
о, Господи, - только я
за всех черных и за всех белых и за все глаза, за все рты за любую крайнюю и бескрайнюю плоть и за любые руки, кроме святых, и за любые ноги которые целовал, и за любые уши которые слушали и языки которые брали
врали хотел сказать, но на самом деле ничего не говорил, только дергался и кричал
что там?
сказочная страна... берега... кондитерские. утопия. острова блаженных, атлантида, райские кущи, запределье, загробье, догробье, замогилье. что там? что бывает когда некуда рыдать, - ты слишком часто заставляешь меня плакать, - целых два раза, Питер... это никуда не годится, - раньше это было рефлексом я думаю потому что не всегда можно прикрыть глаза... мне очень надо видеть... это моя работа видеть Питер точно так же как твоя работа быть выше а не на равных поэтому оно оно такое умное да... Питер оно такое умное, оно закрывало мне водой глаза чтобы я не ослеп
оно такое умное что закрывает мне рот чтобы я не откусил себе языка
он сплевывает чуть крови, натекшей в рот с порванного, открывает пошире свою блядскую пасть и хохочет во все горло, рыдает, сгибаясь спазмом, снова хохочет, далее сипит, время от времени пуская кровью, выгибает судорожно но исключительно от смеха. уже не больно. он хватает ртом воздуха, как будто хочет говорить. в лицо Кроули летят капли. это очень красиво: откровение Богослова 8:7, ты знаешь сам
проходит век, в этот век он чувствует, как рука его мало-помалу, день за днем приближается на долю - ты специалист, - и еще одну, и еще одну, поднимается, отнимается, ложится на ладонь Кроули сверху и сжимает что есть сил
есть не очень много, но это ощутимо
смотрит он паршиво, томно, пыльно но прямо в глаза. - Сначала он выпорол меня проводом, Питер, - шепчет он, не отрывая взгляда, вряд ли слышно - еще с минуту и он всяко отключится. - За это я ему отсосал, поработал руками и снова отсосал, - он давит на пальцы, тело само по себе едет наверх, ему не очень хочется быть задушенным. это правда, а кому хочется. кому хочется. монтаж аттракционов. - У него... здоровенный член... как настоль... настольная лампа... мне понравилось чт... что его зовут как тебя... хотя он чер... черномазый, - какое длинное какое сложное, какое воздухозатратное слово, - Я думал о... о... о... - Йеста заходится, снова хохочет, дергает ногами, пытается хоть как-то вывернуться, но две ладони у него на горле сомкнуты крепко, а третья еще крепче. третья - крепче всех. - Пожалуйста Питер, мне нечем дышать, - течет безостановочно, не сглотнуть. - Я всегда думаю о тебе... я ду... думаю... только о т-т-тебе... мне... все что... мне, - все что мне надо мне все что надо мне ничего не надо, мне ничего не надо - дальше выходит только звук. мне ничего не надо больше мне ничего не надо Питер
мне ничего нен надо
ничего нен адо
ничего
ничего не надо
теперь ты понял
теперь ты понял?
теперь ты все понял
господи как хорошо что у тебя есть повод... господи как хорошо что у тебя есть повод... господи как хорошо как грязно... пожалуйста умой меня... пожалуйста помоги мне помыться... пожалуйста помоги мне Питер
- я лежал рядом с ним одним, рядом с ним каким-нибудь другим в первую вторую шестьдесят пятую ночь и он обнимал меня во сне как ты не делаешь и крепко держал за бок или за зад и тогда я думал что я убью его. я думал что я убью егоо я знаю что в тумбочке нож. я знаю что есть подушка но мне было страшно вдеь это не мой грех пПитер мой грех совсем другй и я боялся что станется если ты узнаешь снова узнаешь снова какую-то неправду что тебе соврут что я убийца но ведь я не убийца. я просто мразь
- я понимаю да я вижу ты психотерапевт... ты очень умный человек... я не думаю что нет я думаю что да, да, да, о Господи, да, пожалуйста да
- прости меня ради бога прости меня отпусти мне день второй третий шестьдесят пятый убить. убить. убить эту кожу и эту голову, убить всю кровь убить весь род убить весь плод. изничтожить эту мразь. эту мразь. изничтожить. это вырождение Питер. это вырождение. всегда можно сбежать. всегда можно сбежать. не сбежал сдался. значит позволил. значит хотел. значит так и было нужно Питер. я думаю так и было нужно. я знаю потому что я видел, я знаю потому что я был там и я был тем кто позволил и видел того кто нес возмездие
крыла его были огненны и в руке был меч который он вонзил в тело позволившего, в тело ленивого, в тело хотевшего в тело которое не бежало
нимб над его головой светил клубнично и больно как миской по затылку
шесть месяцев то тело истекало кровью в своей постели чтобы никто не знал о его позоре а потом погано издохло на мокрой простыни а то, что пришло после него, Питер, оно... оно было целиковая скверна, и каждый кто видел его на улицах плевал в его лицо а оно смеялось, и задирало юбки, и каждый кто хотел брал его по сотне и по тысяче, и по шестьдесят пять, а оно смеялось
ему было смешно, оно умело бегать и больше не хотело
и никто даже пастор и даже папа и даже святой со святыми руками не мог победить это убожество потому что оно было непобедимо
оно умело бегать и больше не хотело быть побежденным
оно восхотело святого и испортило святого, и его руки
оно восхотело пастора и не испортило пастора, но лишь взрастило в нем бывшее грязным
оно не хотело папу. папа был слишком стар а оно хоть и питало определенную страсть к отцам было весьма брезгливо - не старше пятидесяти пяти
оно было мучимо своей скверной а скверна была его природа, и убить скверну значило убить себя потому оно не каялось. - никогда не каялось, - избавившись от скверны стало бы трупом в детской кровати а кому это приятно. кому приятно быть трупом в детской кровати
и порченный святой поднял руки
и порченный святой поднял руку
прости меня, Питер, я не хотел, оно вышло само... - Питер... П... Питер... п-пр... - но дальше он молчит.