Неделю уже ему не было покоя. Разбитая в драке с Фланаганом физиономия переливалась чуть не всеми цветами радуги и от косых взглядов не мог особо-то спасти даже привычно огромный шарф и больше, чем недельная небритость. Настоятель выслушал исповедь, покачал головой, но от предстоятельства на мессах не отлучил. Сказал только лишь, что совсем не дело окружающих рассматривать, что там и где на лице священника меняет цвет.
Больше синяка на скуле неудобства доставляла разбитая губа - вот её-то точно ничем было не замаскировать. Но Келлах старался вообще не думать о том, как выглядит его лицо, благо, что говорить он мог по-прежнему чётко - тут, как говорится, опыт не пропьёшь.
А выпить хотелось.
Причём так, чтобы стены задрожали, и ещё дня два организм проклинал всё на свете за тяжкое и ничем неистребимое похмелье. Он не мог перестать думать о Нэссе, о ребёнке, о Фланагане, о всей этой кривой и косой ситуации, в которую сам всех их и затолкал. Не находил себе места нигде - ни в храме, ни в мастерской, ни дома.
Вот и сейчас он уже второй час сидел на стуле посреди своей гостиной, заложив пальцами страницы бревиария и бессмысленно глядя в стену перед собой. Даже молиться толком не получалось. Даже элементарно прочитывать с листа всё прописанные в книге псалмы и воззвания.
Эйфин слабо понимал, что творится с хозяином, а потому предпочитал, кажется, не вмешиваться, пролёживая на своей части дивана всё время, пока Морриган застывал посреди какой-нибудь из комнат - вот как сейчас посреди гостиной.

Стук в дверь будто вырвал Келлаха из мыслей, заставив его вздрогнуть всем телом и чуть не выронить бревиарий из рук.
- Открыто, - привычно крикнул он поднимаясь со стула и выходя навстречу неожиданному посетителю, удивлённо отмечая, каким хриплым стал его голос.

То, что на пороге его дома нарисовался Джонатан, самого Келлаха заставило вздохнуть с облегчением - ещё не хватало, чтоб к нему сейчас тянулись прихожане, от которых в храме ещё как-то получалось отмахнуться непринуждённым "дровами завалило", но вот дома-то они бы натуральным образом могли начать его буквально пытать и сетовать на то, как нынче трудно жить священникам в небольших городах.
Действительно трудно. С Фланаганом они уж пару раз столкнулись в церкви, и уж каким тот его взглядом мерил - самый тупой догадается, что между этими двумя что-то нечисто. Но, по всей видимости, Бог хранил и Финнлу, и Келлаха от досужих домыслов, а потому наиболее сердобольные старушки порешили, что непутёвый сынок миссис Фланаган куда-то снова вляпался, а отец Морриган по доброте душевной за него ввязался, за то и отхватил пару ударов по физиономии. Собственно, такая легенда была вполне удобна обоим. потому и развенчивать её никто не брался. Только настоятель сокрушённо качал головой наблюдая противостояние этих двух лосей, на весенней поляне сцепившихся рогами. Он-то ситуацию знал, но благоразумно молчал, не влезая в эти межличностные разборки, об отношениях мужчин и женщин зная только из умных книжек, да по рассказам окружающих.
Пока Джонни здоровался с Эйфином, Келлах молча отошёл в глубину комнаты, понимая, что Миллиган не станет топтаться на пороге в ожидании особого приглашения. Собственно, так и получилось - Джонатан прошёл в гостиную. водружая бутылку виски на стол и тут же впиваясь внимательным взглядом в лицо Морригана.
- Ерунда, - попытался отмахнуться в очередной раз Келлах, отчётливо понимая, что уж в этот раз никого не удовлетворит его брехня о падающих на голову кусках дерева, но всё-таки брехню эту произнёс. - В мастерской с окружающим пространством не поладил. Места там маловато. знаешь ли, а всякого на полках полно. Вот и напоролся качественно так.
Вообще, на правду это, конечно, было похоже, но только для тех, кто ни разу в жизни толком не видел последствий столкновения физиономии и кулака. То есть - для старушек в церкви. Келлах даже почти пожалел, что Джонни не такая старушка.
И принёс бокалы для виски. Бутылка есть, значит нужно её открыть.

Келлах в очередной раз просто отмахнулся от вопросов, всё-таки хмыкнув неопределённо, оценив отпущенную по поводу его столярничества шутку Джонатана, ненавязчиво обозвавшего его практически папой Карло.
- Он не представлялся, когда падал мне на голову, - врёт. Врёт и не краснеет - искусно, феерически и очень ненавязчиво. Келлах подхватил со стола свой наполненный стакан, звякнув краем его о край стакана Джонатана, поднёс его к губам, вполуха слушая, что там Миллиган вещает про Эмму, и чуть не захлебнулся обжёгшим его горло виски.
- Прости, кто? - закашлявшись, поспешно отставив стакан обратно на стол и уставившись на Джонатана переспросил Келлах. В самом деле, ему ведь не послышалось и Джонни реально произнёс это вот "мисс Уэлш"? Только вот начинать сыпать на Миллигана кучей вопросов, в каждом втором из которых было бы её имя, явно не стоило, а потому Келлах лихорадочно соображал, как бы ему теперь состряпать лицо поневозмутимее и перевести тему подальше. - Эмма? - спасительная соломинка - надо будет ей шоколадку какую купить что ли. - Эмма ходит на танцы? - Келлах наконец-то нашёл как уйти от болезненной темы, потому теперь старательно пытался развить именно её. - Прости, просто новость внезапная. Хорошая, но внезапная. Она хоть немного представляет, как будет выглядеть наша с ней пара?
Он снова подхватил стакан со стола, отхлебнув из него и тут же попытавшись изобразить в пространстве положение рук при парных танцах, потом согнулся практически в три погибели, видимо, пытаясь представить как ему придётся изогнуться в пространстве, чтобы ноги Эммы в танце касались земли, а он сам не напоминал горбуна из Нотр-Дама или карлика по имени Нос, или ещё какого скрюченного сказочного персонажа.
- Идея хороша, но вот как быть с исполнением - ума не приложу, - он снова хмыкнул, уже как-то более весело и непринуждённо, втайне радуясь, что разговор, кажется, плавно уходил в иное русло, совершенно не касающееся его местами ощутимо подкрашенной физиономии.

Отредактировано Ceallach Morrigan (2017-04-22 22:43:22)

- Раза три, наверное, не помню, - почти отмахнулся Келлах, снова делая глоток. - Как кости не переломал - ума не приложу...
Отбрехивался он практически профессионально, пряча за шуточками, произносимыми с серьёзным лицом, своё поганое состояние. Как ни в чём ни бывало. Вот только если бы снова и снова не всплывало в разговоре имя, которое заставляло его едва ли не круги по комнате нарезать.
- Я её знаю, кстати, - решив наконец-то попытаться увести разговор в какое-нибудь иное русло, признался Келлах. - Я делал ей мебель. И окна. И кроватку для дочери, - он задумчиво покачал стакан в пальцах, вглядываясь в его глубину. - У неё очаровательная девочка, помладше Эммы, года четыре ей, наверное.
Способ сбросить напряжение. Морриган незаметно хмыкнул, отмечая про себя, что этого напряжения ему теперь до конца жизни не сбросить. Даже танцы не помогут. Особенно танцы. Особенно под чутким руководством мисс Уэлш.
Келлах долил виски себе и чуть подумав, глядя на бутылку, подлил и Джонатану. Как вот сказать человеку, что мисс Уэлш, конечно, замечательная, но разговоры о ней вести ему бы очень не хотелось. Ибо чревато. Чем - он сам даже для себя пока что не решил.
- Мисс Уэлш замечательная, - погрузившись в свои мысли проговорился Келлах, тут же сообразив, что, вероятно, ляпнул лишнего, постарался собрать все мысли и всю волю в кулак, чтобы продолжить говорить спокойно. - Одна из лучших клиентов. С ней, знаешь, довольно легко общаться...
"Да уж, очень легко, только последствия потом на половину лица, про рёбра и говорить нечего".
Вот только, кажется от Миллигана так просто было не отделаться сегодня. Он явно вознамерился выпытать, чего это вдруг на священниках следы мордобоя проступают.
- Понимаешь, Джонни, - он всё-таки решил попытаться отбрехаться от серьёзного разговора первым пришедшим в голову способом. - Это касается не только меня. Я не хотел бы говорить кого, не хотел бы сказать лишнего в принципе.
Кажется, способ был выбран не самый удачный.

Отбрехаться всё-таки не получалось. Джонатан будто что-то знал и теперь всеми правдами и неправдами пытался добиться чистосердечного признания от священника.
- Если я скажу, что это тайна исповеди - ты ведь всё равно не поверишь, да? - почти раздражённо одним глотком добив порцию алкоголя и не менее раздражённо саданув дном стакана о стол, язвительно поинтересовался Келлах, опираясь ладонями на край этого самого стола и нависая над ним. - И не отстанешь... - со вздохом добавил он негромко, чуть покачнувшись вперёд-назад опираясь на руки и словно собирая мысли в кучу.
Уставился за окно, наблюдая как скачет по двору, ловя редкие снежинки пастью, Эйфин, научившийся открывать уже практически все двери в его доме. Расслабленно усмехнулся, словно завидуя той беззаботности, которой сквозила теперь буквально каждая секунда жизни пса. И тяжело осел на стул, стоящий рядом, опираясь на край стола уже локтями, обхватывая ладонями голову, зарываясь пальцами в волосы и замолкая надолго.
- Я совершил ужасный проступок, Джонатан, - глухо начал он, отпуская наконец собственные волосы и обхватывая ладонью лоб, словно закрывая лицо от лишних взглядов. Ему казалось, будто скулы полыхают огнём, не собирающимся угасать. И уж за что, а за то, что физиономия у него сейчас медленно, но верно не приобретала пунцовый цвет, Келлах бы точно не поручился.
- Я мало того, что нарушил клятву, так ещё и одну из самых важных, - он даже дыхание, кажется, задержал, закусывая губу и набирая в лёгкие воздуха, будто вот прямо сейчас собирался сигануть с десятиметровой вышки в пустой бассейн. Ему никак не удавалось сформулировать то, что на самом деле мучило его. Мучило даже после исповеди. Так, что он сам, намеренно, истязал себя жесточайшим постом, словно этим можно было искупить совершённый грех.
- Я нарушил... - ещё одна пауза. Слова отчаянно не срывались с губ, словно увязая в болотной гуще беспокойных мыслей, практически осязаемо крутящихся вокруг. - Я нарушил целибат, Джонатан. Обет безбрачия, который обязывался соблюдать до конца своих дней.

Вот лучше бы он его осудил. Воскликнул бы что-нибудь вроде "ты же священник, твою-то мать, Морриган!" или просто скривился бы едва заметно, тут же пряча гримасу за не очень искренне и ровно нацепленным на лицо спокойствием и пониманием. Но нет же... и здесь его не осуждали. Его вообще никто не осуждал. Даже дядька, порой лупивший его Библией и за меньшие проступки. Все словно сговорились. И это угнетало ещё больше. Заставляло втягивать голову в плечи снова и снова прокручивая в мыслях "Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa..." Снова и снова мысленно трижды бить себя кулаком в грудь, словно пытаясь выколотить этот грех из собственной груди.
Не получалось. Он сидел в самом его сердце и медленно, но верно, точил изнутри. Разъедал, как кислота.
- Не свободна, - он кивнул, снова вцепляясь в лицо ладонью, утирая его, со скрипом протаскивая шершавую ладонь по обросшему подбородку. Замолк, замирая на несколько мгновений, будто даже не дыша, собираясь с мыслями и добавляя, тряхнув головой. - Точнее... сейчас не свободна, но тогда, - он снова замялся, словно слова никак подобрать не мог, чтобы рассказать всё, что сидело внутри и никак не давало покоя. - Тогда у неё, кажется, всё-таки никого не было. Я надеюсь, по крайней мере. Иначе это ещё хуже, - очередная порция виски провалилась в глотку, практически не обжигая. Келлах глушил алкоголь так, будто это было какое-то жиденькое пиво, у которого и вкус-то особо не чувствуется. Его снова и снова словно крутило что-то, заставляя то зарываться пальцами в волосы, то тереть висок пальцами, то прикусывать ноготь большого пальца и замирать так, глядя пустым взглядом сквозь в очередной раз опустошённый стакан, сквозь стол, сквозь пол, куда-то чуть ли не в самую глубину Ада.
- Она беременна, а он знает, что я священник, - наконец-то выпалил он, поднимая глаза на Джонатана. - Собственно, всё вот это, - он указал на собственное лицо пальцем, очерчивая в воздухе круг, вроде как говоря "полюбуйся на результат", - произошло, когда он узнал о произошедшем и последствиях и пришёл выразить мне своё, не могу сказать, что несправедливое, негодование.
Стекло стакана жалобно скрипнуло под пальцами, Келлах практически одновременно с этим звуком скрипнул зубами. Рассказывать всё это было не лучшим решением, но и носить в себе такой груз он уже больше не мог. Уже высказанных по поводу случившегося мнений было слишком мало хотя бы для того, чтобы хоть немного успокоиться и принять всё как минимум как неизбежность. И хотя бы перестать настолько проваливаться в рефлексию.

Знатно он шокировал Джонни - Келлах даже как-то криво усмехнулся, практически незаметно, пряча взгляд и принимая из рук друга очередную порцию виски.
- Слишком много того, что меня беспокоит, - он кривится, отхлебнув внушительный глоток, тут же раскалённой лавой прокатившийся по горлу. Наконец-то хоть какие-то ощущения, значит, не всё потеряно. - Первое - я священник, - он загибает палец, глядя прямо в глаза Миллигана. - Человек, принёсший и принявший обет безбрачия. Второе - я даже не пытался сопротивляться влечению.
Это было невозможно. Почему это было невозможно - он до сих пор не может себе объяснить и, наверняка, не скоро сможет это сделать. Противостоять одному только физическому желанию хоть и сложно, но вполне реально - уж это Келлах прекрасно знал. Но Нэсса... она вывернула его наизнанку в одно мгновение, выдернула из него душу, и теперь совершенно невозможно было представить жизни без неё.
- Ты ведь понимаешь, что всё это неправильно? - он снова отвёл на мгновение взгляд, пряча его где-то на дне стакана, делая очередной глоток. - Даже несмотря на то, что я, как ты говоришь, "живой человек", - оперевшись бедром на край стола, Келлах словно погрузился в свои мысли в очередной раз. Глубоко вздохнул, снова пригубил виски. - Она беременна, Джонни. У неё будет ребёнок. Мой ребёнок!
Кажется, его стакану не суждено было пережить нынешний вечер - с таким грохотом он приземлил его на стол, тут же шарахая по столешнице кулаком и сдавливая ладонями виски, практически вцепляясь в собственные волосы, почти сгибаясь под тяжестью осознания всего произошедшего.
- А я не смогу признать его - меня вышвырнут из Килкенни. И хорошо, если не в Африку или Индию, или ещё куда подальше, - он досадливо сморщился, скрещивая руки на груди, вздыхая, словно пытаясь спрятать за этим вздохом раздражение, накрывающее его неясно от чего. - Но я не хочу уезжать отсюда. Хочу остаться, хочу видеть её, её ребёнка. Хотя бы раз в год на рождественской мессе. Я хочу знать, что она счастлива. Даже если мне лично придётся венчать её с другим и крестить их общих детей.
Снова глубокий вдох, медленный выдох сквозь сжатые зубы и едва слышное "не знаю, что мне делать со всем этим".
Разве что только пить до беспамятства.
- Наливай...

- Он любит меня больше, чем я того заслуживаю, - он давно затвердил себе эту истину. Хотя когда-то ему казалось, что смерть по отношению к нему со стороны Бога была бы большей милостью, чем вот такая жизнь. А потом понял обратное. И сейчас это обратное стремилось на волю, вырывалось мыслями, стремительно скручивающимся в слова, пляшущие на языке, жаждущие сорваться с него.
Короткий кивок, как утверждение, как подтверждение высказанного - да, я знаю, о чём говорю. Кто, если не Бог, укрыл его от полиции, наводнившей улицу после взрыва? Кто, если не Бог, помог ему незамеченным уйти из города? Кто, если не Бог, хранил его и вёл от города к городу, от дома к дому? Кто позволил ему выжить и пережить? Кто тащил его вперёд, давая по слову в день, укрепляя и поднимая его? Кому из людей подобное пришло бы в голову? У кого бы нашлось столько терпения - сделать из пособника тьмы того, кто будет нести миру Свет?
Уж чего, а любви Господь выдал ему авансом на тысячу лет вперёд. Келлах коротко хмыкнул, сделав очередной глоток из своего стакана - виски уже даже губы не обжигал, проваливаясь в желудок практически безвкусной жидкостью.
- Знаешь, Джонни, - он качнул в пальцах стакан, наблюдая как ударяется о стенки золотистая жидкость. - Я очень долго сомневался. И поступил в семинарию через несколько лет раздумий о том, хочу ли я именно этого. Хочу ли я быть священником? Я до сих пор не уверен, что смог правильно ответить на вопрос о том, чем станет священство для меня. По правде сказать, я не уверен, что вообще ответил на него, - иронично изогнутая бровь, очередной глоток виски, и задница святого отца наконец-то устраивается на диване. То ли виски подействовал, то ли просто мысли, потёкшие немного в ином русле, помогли расслабиться и перестать искать правду в ногах. - Я Тринити окончил как лингвист, специалист по кельтским языкам, хотел закопаться в какую-нибудь библиотеку и не выходить из неё никогда, - он в очередной раз хмыкнул, опираясь локтем на спинку дивана и глядя сквозь болтающийся в стакане виски куда-то в сторону окна. - Четыре года думал над тем, что сказал мне один священник. Не мог понять, почему он вдруг решил, что у меня есть призвание, что я должен служить именно от алтаря. А потом понял, что по-другому жить у меня и не получится, - неожиданно сменив позу, Келлах оперся локтями на свои колени и глядя снизу вверх на Джонатана выдержав паузу в пару минут наконец-то сказал самое главное, чего не говорил до сих пор, кажется, вообще никому. - Я в каждой книге видел это... "Оставьте всё и следуйте за Мною". Слышал по нескольку раз на дню и думал, что схожу с ума. А потом сказал дядьке, что хочу стать священником. Что хочу исправить всё, что сделал. А теперь вот и не знаю - исправил ли?