Келлах не мог спать. Уже вторые сутки сон не шёл. Первую ночь он просидел в участке, неотрывно глядя в одну точку и даже не пытаясь размышлять как всё произошедшее, собственно, могло с ним произойти. Мерзкое ощущение копошилось где-то на задворках его сознания, словно притуплённое той самой гадостью, намешанной в вино, которое принесла Ханна.
Вторую ночь он провёл в больнице, напротив дверей в палату, в которой лежала Элизабет. Вокруг то и дело сновали люди в медицинских халатах. Кажется даже что-то периодически спрашивали у него, но единственное, чем мог ответить Морриган на все эти вопросы, был мутный и практически бессмысленный взгляд. Его мысли были слишком далеко от его реального положения в пространстве. Они даже не обращались к произошедшему в его доме - разве что по касательной, вроде как было что-то, но вот что именно... Все эти события слишком сильно проехались по его нервной системе, и единственным выходом, чтобы не сойти с ума, было вот это отстранение, бестолковое существование без особого осознания происходящего.
Он не мог думать даже об Эйфине, всё ещё находящемся в приюте. И не помнил, где провёл день, после того как его выпустили под залог. Залог заплатил епископ Ниван - это Келлах помнил и даже пытался почувствовать в себе благодарность. Но и вместо благодарности была пустота. Его как будто выжгли изнутри в один момент.
Под утро он ушёл в небольшую часовню при госпитале, чтобы не попадаться на глаза и не мешать пациентам и посетителям. Там-то уж точно он никому бы не помешал - не так уж много желающих в нынешнее время провести время наедине с Богом. Но не получалось даже молиться. Впрочем, полная тишина тоже иногда бывает полезной - вот в ней Келлах и пребывал, практически не шевелясь и не сводя глаз с резного распятия, висящего над практически утопленным в стену алтарём, весьма подходящим для проведения службы в старинном латинском обряде.
Звонок епископа застал его в созерцании кружащих в тонких и прозрачных лучах света пылинок. Как и ожидалось, по его душу прибыла целая делегация, добрая половина которой явно отменила свои архиепископские дела, чтобы посмотреть на этакого отступника. Странно, что его не вызвали при всём имеющемся положении дел в Дублин. Хотя в этом вопросе явно подсуетился отец Никлас, уже явно знавший о том, что дочь Морригана в больнице.
- Добрый день, владыка, - опустившись на одно колено перед поднявшимся ему навстречу архиепископом, Келлах коснулся губами кольца Его Высокопреосвященства, через мгновение неторопливо проделав ту же процедуру по отношению и к епископу Нивану и только потом протянул руку священнику, прибывшему с архиепископом. Священник, несмотря на то, что с Морриганом они были знакомы, представился, явно следуя этикету, и Келлах чуть склонил голову в ответ, пряча горькую усмешку - два иезуита в одной комнате никогда и никому не сулили ничего хорошего.
Из всех присутствующих в кабинете епископа только сам Ниван был в епископской сутане с лиловой отделкой, все остальные ограничились повседневным гардеробом - чёрные костюмы, чёрные же рубашки с колоратками... И если гости из Дублина были так одеты по причине, собственно, поездки, не предполагающей торжественности и особой гласности, то сам Келлах так и не смог позволить себе надеть сутану. Ему упорно казалось, что он способен запятнать её одним только прикосновением.
- Я готов ответить на все вопросы, Ваше Высокопреосвященство, - дождавшись, когда все рассядутся по местам, но сам оставшись стоять при этом негромко произнёс Морриган, всё так же не поднимая склонённой головы.

Отредактировано Ceallach Morrigan (2018-01-22 07:01:55)

Ему даже сесть не предложили...
Впрочем, Келлах за это был не в обиде. Дело, открытое на него, предполагало, что ему бы следовало на коленях ползти до самой Тары прямо от порога кабинета Нивана. Нельзя сказать, что это паломничество он не совершал сейчас мысленно, пытаясь разобраться в причинах и следствиях произошедшего.
Смешно...
Почему-то стало смешно, и Келлах едва сдержал улыбку, упорно выползающую на его губы. В двадцать пять он был совсем не таким покорным и смиренным как сейчас. Как, однако, изменили его эти двадцать лет. Вернее сказать - последние шесть лет, потому как что-то внутри него самого стало изменяться только лишь с принятием сана. Мысль о священстве улыбку с губ сдёрнула как скатерть со стола. Своим поведением - не важно, настоящим или приписываемым ему сейчас окружающими - он явно запятнал свой чин и статус.
Впрочем...
Келлах был благодарен Нивану. Не за то, что тот так яро бросался защищать его - от этого щемило сердце и начинали гореть кончики ушей от стыда. За то, что верит в него, несмотря ни на что. Вера спасает. Келлах был благодарен и как мог постарался выразить эту свою благодарность в мимолётном взгляде на епископа.
- Я вернулся в Килкенни за час до утренней Святой Мессы, Владыка, - словно Ниван и не говорил ничего - Келлах отвечал прямо на прямо заданный ему вопрос. - Дежурил в конфессионале - люди всё чаще приступают к таинству исповеди, Ваше Высокопреосвященство, и викарии часто не справляются с потоком народа. Я стараюсь как можно чаще и как можно дольше присутствовать в соборе, чтобы прихожане видели, что они не безразличны своим пастырям. После мессы у меня были встречи с детьми и молодёжью - мы понемногу начинаем подготовку к Рождественскому времени, и ребята тратят очень много времени на подготовку подарков и спектакля. Мне очень приятно, что они попросили меня помочь им с этой подготовкой, - он не чувствовал ни капли своей вины в том, что тратил воскресный день на работу с молодёжью, а не на созерцание и молитву, как это любило делать большинство знакомых Морригану епископов, дослужившихся до чина, позволяющего некоторые послабления. Келлах не считал епископство чем-то вроде скидочной карты в вопросах своего служения.
- Мисс Милфорд, - он внезапно осёкся, отчего-то разволновавшись - ему до сих пор казалось, что в его организме бродит тот самый наркотик, что подмешала ему Ханна. И это брожение заставляло его чувствовать себя крайне неуверенно в вопросе того, что же всё-таки на самом деле произошло в тот вечер в его доме. - Мисс Милфорд - дочь моего друга, доктора Милфорда, который лечил меня после распятия, - почему-то в этот раз сказать это получилось легко. В другое время у Келлаха язык не поворачивался характеризовать апрельские пасхальные события подобными словами. - Эмили во многом помогает... помогала мне с молодёжью. Вероятно, она думала, что у меня к ней какое-то поручение.
Мерзко...
Как же всё-таки мерзки эти ощущения допроса и обвинений.

- Я не позволяю себе, Ваше Высокопреосвященство, вызывать к себе домой кого бы то ни было, - нет, вида оскорблённой невинности он не принял, конечно же. Да и в случае, если сообщение действительно было отправлено им самим, подобное заявление вообще выглядело бы наглой ложью. Но Келлах утверждал то, что знал о себе, хотя сейчас его уверенность несколько покачнулась - он до сих пор не мог достоверно припомнить все события недавнего вечера. Половину их вообще будто стёрло из его памяти. Другая половина была как в тумане. Поэтому он предпочёл больше слушать, нежели говорить и пытаться хоть как-нибудь оправдаться.
- Двери моего дома всегда открыты, и любой может прийти ко мне в любое время дня и ночи, но это не значит, Владыка, что я каким-либо образом завлекаю к себе девушек и женщин, - Морриган прямо взглянул в глаза архиепископа - это он знал о себе совершенно точно. И постоять за себя всё-таки мог, даже несмотря на то, что немалую долю своей вины в произошедшем всё-таки чувствовал. Потому и добавил как можно более бесстрастно: - Если вы имели в виду именно это. Я знаю, для чего принял сан, и всегда прекрасно понимал, с какими проблемами мне, возможно, придётся столкнуться в своём служении.
Как часто приходит к нему кто-нибудь ночью? Интересный вопрос. Когда он, в первые годы, служил в мелких деревнях, бессонные ночи иной раз были практически правилом - он никогда не отказывал людям в сложных ситуациях. Иногда помогая одним только разговором или молчаливым присутствием при монологе страждущего. Это было... нельзя сказать, что сложно, но того, как правило, стоило. И усталость как рукой снимало, когда становилось понятно, что бессонная ночь прошла не зря.
- Эмили - дочь моего друга, отец... простите, Ваше Высокопреосвященство, - он должен был пояснить своё отношение к девушке, пусть и сам до сих пор сомневался в том, что именно произошло в его доме два дня назад. - У неё был день рождения накануне и у меня был приготовлен ей подарок, потому как я был приглашён на праздник, но отсутствовал по причине поездки в Дублин. И, - он даже воздуха побольше в лёгкие набрал, словно собравшись сигануть прямо с места в бездну. - Да, я мог написать ей сообщение о том, что у меня для неё есть подарок и что я хотел бы его ей вручить. Но сделал бы я это совершенно точно не для того, чтобы вызвать её к себе и надругаться над ней. Она для меня как дочь. Как и ещё несколько десятков парней и девчонок, с которыми я работаю. Ни к одному из них я не позволил бы себе прикоснуться с подобными намерениями, - сжимать кулаки, вероятно, не стоило. Да и бледнеть от едва сдерживаемого негодования, наверное, тоже.

- Я не исключаю подобного, Ваше Высокопреосвященство, - всё-таки честность - главное оружие, это Келлах давно и окончательно усвоил. Тем более, что туман в его голове всё ещё не давал ему достоверно припомнить события ночи и достаточно уверенно разобраться в том, что же всё-таки с ними всеми произошло. А ещё он считал, что за свои поступки следует отвечать. - Мне хочется верить, что я не совершал ничего подобного, но... - Морриган на мгновение отвёл взгляд, собираясь с мыслями, но не пытаясь прятать глаз от прямого взгляда своего непосредственного начальства. - Я не помню подробностей, монсеньор. В самом деле не помню. Могу сказать только, что в адекватном состоянии я бы подобного не совершил ни в коем случае.
Признавать - равно как и отрицать - то, что он был нетрезв и, к тому же, не вполне адекватен не то что бы не хотелось, просто было странно отрицать очевидное, даже если до сих пор в собственной голове никак не получалось уложить то, как так случилось, что адекватность его покинула.
Но, в кабинете кроме явного обвинителя и сохраняющего вежливо-отстранённый нейтралитет канонника присутствовал ещё один человек - явно желающий помочь своему оступившемуся подчинённому. Келлах едва заметно благодарно улыбнулся Нивану - одними глазами, до невозможности устало, но с верой в лучшее, что может быть в людях. Как знать, возможно, если бы не Никлас Ниван, то Келлах остался бы за решёткой и подписал какие угодно признания. Просто потому, что сам боялся верить в свою невиновность сейчас.
- Боюсь, Ваше Преосвященство, я всё ещё недостаточно пришёл в себя, - как это мерзко звучало, если он действительно пытался сотворить то, в чём его обвиняют - Келлаха даже передёрнуло неосознанно. - Слишком много событий произошло в один день... Я пытаюсь вспомнить, но что-то словно не даёт мне выбраться из тумана. Я вернулся домой вечером - уже темнело. Дверь дома была открыта, потому что, как я уже говорил, я не запираю дверей, и Элизабет - моя дочь, - уточнил, заметив быстрый вопросительный взгляд прибывшего с Фарреллом отца Кейли, - тоже придерживается этого порядка. К тому же, в то время, когда я был в Дублине, приходская молодёжь занималась перевозкой столярной мастерской на новое место - я позволил им по окончании работ отдохнуть в моём доме, элементарно попить чай. Они это заслужили, в любом случае. После моего прихода, буквально через несколько минут, ко мне зашла мисс Скотт, - воспоминания давались с трудом - Келлах был уверен, что весь этот туман в его голове был обусловлен усталостью за день. - Мисс Скотт, кажется, хотела в очередной раз извиниться за своё несколько вызывающее поведение - я пару раз делал ей замечания по этому поводу. Мы с ней поговорили... - он снова замялся, пытаясь припомнить хоть какие-нибудь подробности дальнейшего вечера. - Кажется, довольно скоро я почувствовал недомогание и... простите, Владыка, я больше не могу припомнить ничего связного.
Всё, что ему помнилось, напоминало калейдоскоп из обрывков образов, о большей части которых следовало бы говорить на исповеди, но никак не на таком импровизированном допросе.

Келлах медленно перевёл взгляд на отца Кейли. Вот уж воистину - увидел чужой грех, исправь свой. Отец Кейли крайне редко брезговал близкими отношениями с прихожанками, и в его окружении молодых и красивых женщин, готовых выпрыгнуть из юбки по мановению его пальца, было гораздо больше, чем у того же Келлаха. А уж что говорить о том, что слышал от него Келлах на одной из исповедей... Впрочем, прежде чем взгляд Морригана коснулся самых тёмных закоулков души Коллина, своего подчинённого достаточно жёстко одёрнул архиепископ.
- Мисс Скотт порой забывает о том, как следует выглядеть женщине в храме, - Келлах старался чтобы интонации его голоса не стали обвиняющими. В конце концов это могло начать выглядеть так, будто он пытается чужой виной загородить собственную. - Я пару раз сделал ей замечание, но некоторых женщин подобные слова священников словно раззадоривают сильнее. Они всеми силами пытаются доказать, что мы не имеем права делать им замечаний. Впоследствии я просил монахинь воздействовать на мисс Скотт, но, боюсь, и такой подход не возымел нужного действия.
Келлах вздохнул, переводя дыхание, задумчиво пожевал губу. Стоять как перед трибуналом было всё труднее, но вида он старался не подавать - ни к чему выдавать слабости там, где она ни к чему. Допрос следовало выдержать со всей стойкостью, а уж этого Келлаху было не занимать - стоит лишь вспомнить его многочасовые беседы с полицейскими Ольстера.
- Мисс Скотт некоторое время назад всё-таки пришла ко мне в кабинет с извинениями за неподобающее поведение в храме, - Келлах снова замолк, не зная, как объяснить то, что Ханна явилась к нему извиняться за то, что наговорила на исповеди. Хотя фактически ту самую исповедь не следовало считать Таинством, но, всё же, всё, что сказано перед решёткой конфессионала, Келлах не мог позволить себе разгласить пусть и своему прямому начальству. - У меня сложилось впечатление, что вместо извинений мисс Скотт хотела донести до меня нечто иное. Во всяком случае, когда я отказал ей в тесном контакте определённого рода, она выглядела весьма оскорблённой, - ох уж это священническое благородство формулировок. Некоторым приходится привыкать к этому довольно долгое время. Благо, что Келлах был воспитан в такой обстановке, что подобное ораторское искусство впитал с раннего детства. - Собственно, я полагаю, что за тот инцидент она и хотела извиниться.